— Ма,— позвал Ротон.
— Иду,— послышался голос Раджлакшми, и на пороге появилась она сама. Взяв прах от моих ног, она сказала Ротону: — Принеси табак. Я и тебя совсем замучила в эти дни.
— Какие мучения, ма? Я сумел вернуть бабу домой живым и здоровым. Этого мне довольно.
С этими словами Ротон отправился вниз.
Я увидел Раджлакшми как будто впервые. Ее красота ослепила меня. Мне вспомнилась прежняя Пьяри. Казалось, омывшись горем и скорбью прошедших лет, она обрела новое тело. Я не был удивлен тем, как быстро она устроилась в новом доме, ибо знал, что Пьяри за несколько часов сумела бы создать уют даже под деревом. Но в эти несколько дней она словно воссоздала заново и самое себя. Когда-то Пьяри носила многочисленные украшения, затем, как саньясини, совсем отказалась от них. На этот раз я увидел на ней немного украшений, но они были, видно, очень дорогие. Сари она надела простенькое, фабричной выделки. Край его натянула на голову, и из-под него выбивались непослушные завитки волос. Ошеломленный, я не мог отвести от нее глаз.
— Что ты так смотришь? — спросила Раджлакшми.
— Смотрю, какая ты стала.
— Новая?
— Мне кажется, да.
— А знаешь, что кажется мне?
— Нет.
— Мне кажется, что я должна обнять тебя, пока Ротон не принес табак. Скажи, что ты сделаешь, если я тебя обниму? — Она рассмеялась.— Не оттолкнешь ведь?
Я тоже не мог удержаться от смеха.
— Попробуй — увидишь. Но почему ты такая веселая? Может, ты курила гашиш?
На лестнице послышались шаги. Догадливый Ротон старался топать как можно громче. Подавив новый приступ смеха, Раджлакшми тихо проговорила:
— Вот уйдет Ротон, я покажу тебе, чего я накурилась. И вдруг голос ее упал:
— Ради того, чтобы побывать на свадьбе Пунту, ты бросил меня одну в чужом месте. Знаешь, как мучительно долго тянулись эти несколько дней и ночей?
— Откуда же я мог знать, что ты так внезапно приедешь?
— Да-да9 я действительно приехала внезапно! Но ты все знал. Ты уехал только для того, чтобы помучить меня.
Ротон принес табак и заявил:
— Послушай, ма, я рассчитывал доесть то, что останется от ужина бабу. Может быть, сказать повару, чтобы подавал?
Узнав, что уже полночь, Раджлакшми забеспокоилась:
— Повар не справится, отец, я сама пойду на кухню. А ты все приготовь в моей комнате.
Принимаясь за еду, я вспомнил последние дни, проведенные в Гонгамати. В то время о моем пропитании заботились тот же повар и тот же Ротон. Раджлакшми тогда было недосуг. Теперь же их услуг уже недостаточно— ей самой необходимо идти в кухню. Но ее подлинная натура в том, какая она сейчас, а не какой она была тогда. Я понял, что она вновь обрела себя, какова бы ни была тому причина.
После еды Раджлакшми спросила:
— Как прошла свадьба Пунту?
— Сам не видел, но говорят, что хорошо.
— Как не видел? Тогда где же ты пропадал все это время?
Я рассказал ей историю со свадьбой. Выслушав, она некоторое время сидела, подперев щеку рукой, а потом проговорила:
— Ты меня очень удивил. Почему ты ничего не подарил ей перед отъездом?
— Подари ей что-нибудь от моего имени.
— Почему же от твоего имени? Я пошлю ей что-нибудь от себя. Но ты не сказал, где ты был.
— Помнишь монастырь вишнуитов в Мураршхуре?
— Конечно, помню. Оттуда вишнуиты ходили по деревням просить милостыню. Свое детство я не забыла.
-— Так вот, я был там. Раджлакшми была потрясена.
— В этом вишнуитском монастыре? Боже мой, что ты говоришь? Я слышала, там творятся такие непристойности!
И она вдруг громко расхохоталась:
— Впрочем, от тебя всего можно ожидать. Помню, каков ты был в Ара! Волосы на макушке в пучок собраны, весь опутан четками, на руке медный браслет — хорош, одним словом...
Задыхаясь от приступа смеха, она откинулась на спину. Я сердито заставил ее подняться. Наконец, сунув в рот кончик сари, она с трудом подавила смех.
— Ну и как тебе понравились вишнуитки? Ведь у них почти у всех приплюснутые носы и татуировка...
Приближался новый приступ смеха, и, чтобы предотвратить его, я сказал:
— Если ты не перестанешь смеяться, я тебя так накажу, что ты не посмеешь завтра показаться перед слугами.
Раджлакшми испуганно отшатнулась:
— Да где тебе? Ты сам от стыда не высунешь носа наружу. Есть ли на свете другой такой трус, как ты?
— Ничего-то ты не знаешь, Лакшми. Ты презираешь меня, называешь трусом, а одна вишнуитка говорила, что я высокомерен и горд!
— Откуда она это взяла?
— «Новый гошай,— говорила она,— есть ли на свете большее высокомерие, чем твоя отрешенность?»
Перестав смеяться, Раджлакшми спросила:
— А что еще она говорила?
— Что на земле нет более высокомерного человека, чем отрешившийся от мира аскет. Не значит ли это, что я настоящий герой и, уж во всяком случае, не трус.
Раджлакшми сразу стала серьезной. Пропустив мою иронию мимо ушей, она спросила:
— А как эта ведьма догадалась о твоей отрешенности?
— Нехорошо так грубо говорить о вишнуитках,— заявил я.
— Сама знаю,— ответила Раджлакшми.— Она звала тебя «новый гошай», а как звали ее?
— Комоллота. Но кое-кто в сердцах называет ее Комлилота. Говорят, что она владеет колдовскими чарами, что от ее пения человек теряет рассудок и готов отдать ей все, что только она ни пожелает.
— И ты слышал, как она поет?
— Чудесно.
— А сколько ей лет?
— Примерно столько же, сколько тебе. Может быть, чуть больше.
— Как она выглядит?
— Она хороша собой. Во всяком случае, ее не назовешь некрасивой. Комоллота совсем не похожа на тех вишнуиток с приплюснутыми носами и с татуировкой, которые тебе попадались. Она из хорошей семьи.
— Это я ужо поняла по ее словам. Скажи, а она заботилась о тебе, пока ты там был?
— Да. Мне не на что было жаловаться. Раджлакшми вздохнула:
— Ну и пусть. Чтобы получить тебя, нужно положить столько трудов, что легче обрести бога. Это не для вишнуитских аскетов. Мне ли бояться какой-то Комоллоты? Стыд какой!
Она поднялась и вышла.
Мысли мои витали где-то далеко, и, очнувшись от собственного вздоха, я притянул к себе подушку, улегся и принялся раскуривать трубку. На потолке суетился паучок, плетя паутину. В ярком свете газовой лампы его тень казалась страшным чудовищем.
Вернулась Раджлакшми и, облокотившись на мою подушку, нагнулась ко мне. Я коснулся ее лба и почувствовал, что волосы у нее влажные. Она только что умывалась.
— Лакшми, почему ты вдруг приехала в Калькутту?
— Вовсе не вдруг. С того самого дня я стала так тосковать, что усидеть дома просто не было сил. Я испугалась, что у меня будет сердечный приступ и что я больше не увижу тебя в этой жизни.
С этими словами она вынула у меня изо рта чубук трубки.
— Сделай передышку, ты так надымил, что я даже лица твоего не вижу.
Я лишился кальяна, но зато завладел ее рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159