Чем же она питала его, как смогла уберечь от окружающей ее грязи?
Уи! Уи!
Я вздрогнул. Передо мной простирались бесконечные пески. Кривая линия высохшей речки пересекала их посередине и исчезала где-то вдали. То тут. то там виднелись пучки высокой кустистой травы, вдруг мне
показалось, что это не кусты, а люди, приглашенные сегодня, в новолунную ночь, посмотреть танцы призраков: каждый гость уселся на отведенное ему на белой циновке место и молча ожидает начала представления. Вверху раскинулось беспредельное непроницаемо-черное небо, усеянное мириадами звезд, с любопытством глядевших вниз. Воздух, казалось, застыл, кругом стояла глухая тишина, и только биение собственного сердца напоминало мне о жизни в этом мертвом безмолвии. Неожиданно прокричала какая-то ночная птица. Потом она смолкла, и снова все замерло в молчании. Я медленно шел в сторону кладбища. Вскоре впереди показались черные кроны деревьев шимул—я узнал их, потому что уже видел раньше, накануне охоты. Здесь находились ворота, в которые мне предстояло войти. Вдруг послышался какой-то слабый, неясный звук. Я насторожился. Звук становился все громче, пока не перешел в отчаянный крик. Казалось, на кладбище до хрипоты надрывался плачем грудной ребенок. Готов держать пари: всякий, кому довелось бы услышать такой крик ночью, да еще на кладбище, не сделал бы и шагу вперед. Несведущий человек никогда не догадался бы, что это птенец грифа зовет свою мать. Подойдя ближе, я убедился в этом — множество грифов нашло себе пристанище в раскидистых ветвях шимул, среди них был и тот крикливый беспокойный детеныш, который напугал было меня.
Я прошел под деревьями и остановился у начала кладбища. Да, старик, утверждавший, будто здесь можно насчитать сотни тысяч черепов, не преувеличивал — повсюду лежали скелеты, а черепов для игры в шары было сколько угодно. Однако игроки пока не появлялись, мои глаза простого смертного не могли обнаружить ни одного бестелесного существа. Темнота окутывала все вокруг. Решив, что скоро привидения начнут развлекаться, я поднялся на песчаный холм и уселся наверху. Раскрыв затвор у ружья, я проверил, на месте ли патрон, и, положив ружье на колени, приготовился ко всяким неожиданностям. Увы! В нужный момент я им не воспользовался.
Мне вспомнились слова Пьяри о том, что если я не верю в привидения, то незачем мне идти на кладбище. Действительно, зачем я сюда пришел? — недоумевал я. Очевидно, только для того, чтобы продемонстрировать свою храбрость тем, кто считает бенгальцев трусами, не способными на смелый поступок.
С давних пор я был убежден в том, что со смертью прекращается всякая жизнь человека, а уж если он продолжает существовать в потустороннем мире, то воз-
вращаться на кладбище к своим бренным останкам и развлекаться там, гоняя собственный череп, как крокетный мяч,— занятие, вряд ли достойное приличного покойника. Но если я и ошибался, а старик, рассказывавший о всевозможных кладбищенских ужасах, прав, то, во всяком случае, я полагал, что не зря пожертвовал сном и отправился в такую даль. Я рассчитывал увидеть любопытные вещи.
Сильный порыв ветра вдруг бросил на меня песок, завертел его, закрутил. Странно. Только что было совершенно тихо. Непонятное беспокойство охватило меня. Порыв ветра словно пробудил во мне суеверное представление о чем-то пугающе-неизвестном, связанном со смертью. Хотим мы этого или нет, но где-то в глубине души каждого человека таится слепая вера в то, что человек не весь умирает, что-то неведомое остается от него и после смерти. Ветер все усиливался. Вокруг меня послышались вздохи и стоны, казалось, здесь сокрушался целый сонм каких-то существ,—многие читатели, возможно, не знают, что, когда ветер дует в череп, раздается звук, напоминающий вздох. Птенец грифа кричал не переставая. Крик его даже как будто усилился. Страх все больше охватывал меня, но я знал — поддайся я ему, и я погиб. Никогда прежде не приходилось мне бывать одному в таком жутком месте. Изо всех моих знакомых один Индро был способен явиться сюда и спокойно наблюдать забавы духов. Напрасно я воображал, будто могу подражать ему. Какое это было самообольщение с моей стороны! Теперь я понимал, что лишь под влиянием минуты решился на такой отчаянный поступок. Вся моя храбрость, уверенность в себе исчезли без следа, не успокаивало даже воспоминание о магической силе имени Рамы. Мне казалось, явись сюда теперь живой тигр или медведь, я вздохнул бы с облегчением. Вдруг я совершенно явственно ощутил на своем затылке чье-то ледяное дыхание. Не смея обернуться, я отчетливо представил себе того, кто дул на меня,— он весь состоял из костей, без плоти и крови, а вместо глаз, носа и рта у него зияли дыры. Мрак обступал меня со всех сторон. Вздохи и стоны стали громче, создавалось впечатление, что они приближались ко мне. Меня снова обдало холодом. Казалось, я ощутил весь хлад потустороннего мира. Меня охватил озноб. Правая нога мелко задрожала, и я никак не мог унять эту дрожь. «Только бы не потерять сознание, иначе — конец...» — твердил я себе, чувствуя, однако, что нахожусь в состоянии, близком к обмороку.
В это время в отдалении послышались голоса:
—- Бабу! Бабу!
У меня по телу пробежал мороз. Кто это? Голоса раздавались все ближе, меня просили не стрелять. Краем глаза я заметил, как по деревьям скользнул свет от фонаря.
Один из голосов напоминал голос Ротона. Вскоре я убедился, что это действительно был он. Подойдя ближе, Ротон спрятался за дерево и закричал:
— Не стреляйте, бабу! Это я, Ротон! Обрадованный, я хотел отозваться, но обнаружил, что
у меня пропал голос. В народе говорят, что духи, исчезая, обязательно уносят что-нибудь с собой. Тот, что стоял у меня за спиной, захватил с собой мой голос.
Ротон в сопровождении трех человек с фонарями и дубинками в руках подошел ко мне. Один из трех был Музыкант Чоттулал, другой—привратник Пьяри, а третий — деревенский сторож.
— Идемте, бабу, домой,—сказал Ротон,— уже три пробило.
Я молча зашагал по направлению к лагерю.
— Ну и храбрый же вы, бабу,— удивлялся по дороге Ротон.— Нас вон четверо, и то мы такого страху натерпелись, что и сказать не могу.
— Зачем вы сюда пришли? — смог наконец спросить я.
— Да все наша жадность к деньгам. Каждый получил за это месячное жалованье.— Он подошел поближе ко мне и понизил голос: — Бабу, как вы ушли, я пришел к ма, смотрю, а она плачет. Говорит: «Что делать, Ротон? Возьми кого-нибудь с собой и пойдите за ним. Я щедро вознагражу вас за это». Я ей отвечаю: «Я могу, ма, взять Чоттулала и Ганеша, но мы не знаем дороги». А тут как раз, слышим, кричит ночной сторож. Ма и говорит: «Позови его, он местный житель, уж он-то дорогу знает». Ну, я вышел и позвал его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
Уи! Уи!
Я вздрогнул. Передо мной простирались бесконечные пески. Кривая линия высохшей речки пересекала их посередине и исчезала где-то вдали. То тут. то там виднелись пучки высокой кустистой травы, вдруг мне
показалось, что это не кусты, а люди, приглашенные сегодня, в новолунную ночь, посмотреть танцы призраков: каждый гость уселся на отведенное ему на белой циновке место и молча ожидает начала представления. Вверху раскинулось беспредельное непроницаемо-черное небо, усеянное мириадами звезд, с любопытством глядевших вниз. Воздух, казалось, застыл, кругом стояла глухая тишина, и только биение собственного сердца напоминало мне о жизни в этом мертвом безмолвии. Неожиданно прокричала какая-то ночная птица. Потом она смолкла, и снова все замерло в молчании. Я медленно шел в сторону кладбища. Вскоре впереди показались черные кроны деревьев шимул—я узнал их, потому что уже видел раньше, накануне охоты. Здесь находились ворота, в которые мне предстояло войти. Вдруг послышался какой-то слабый, неясный звук. Я насторожился. Звук становился все громче, пока не перешел в отчаянный крик. Казалось, на кладбище до хрипоты надрывался плачем грудной ребенок. Готов держать пари: всякий, кому довелось бы услышать такой крик ночью, да еще на кладбище, не сделал бы и шагу вперед. Несведущий человек никогда не догадался бы, что это птенец грифа зовет свою мать. Подойдя ближе, я убедился в этом — множество грифов нашло себе пристанище в раскидистых ветвях шимул, среди них был и тот крикливый беспокойный детеныш, который напугал было меня.
Я прошел под деревьями и остановился у начала кладбища. Да, старик, утверждавший, будто здесь можно насчитать сотни тысяч черепов, не преувеличивал — повсюду лежали скелеты, а черепов для игры в шары было сколько угодно. Однако игроки пока не появлялись, мои глаза простого смертного не могли обнаружить ни одного бестелесного существа. Темнота окутывала все вокруг. Решив, что скоро привидения начнут развлекаться, я поднялся на песчаный холм и уселся наверху. Раскрыв затвор у ружья, я проверил, на месте ли патрон, и, положив ружье на колени, приготовился ко всяким неожиданностям. Увы! В нужный момент я им не воспользовался.
Мне вспомнились слова Пьяри о том, что если я не верю в привидения, то незачем мне идти на кладбище. Действительно, зачем я сюда пришел? — недоумевал я. Очевидно, только для того, чтобы продемонстрировать свою храбрость тем, кто считает бенгальцев трусами, не способными на смелый поступок.
С давних пор я был убежден в том, что со смертью прекращается всякая жизнь человека, а уж если он продолжает существовать в потустороннем мире, то воз-
вращаться на кладбище к своим бренным останкам и развлекаться там, гоняя собственный череп, как крокетный мяч,— занятие, вряд ли достойное приличного покойника. Но если я и ошибался, а старик, рассказывавший о всевозможных кладбищенских ужасах, прав, то, во всяком случае, я полагал, что не зря пожертвовал сном и отправился в такую даль. Я рассчитывал увидеть любопытные вещи.
Сильный порыв ветра вдруг бросил на меня песок, завертел его, закрутил. Странно. Только что было совершенно тихо. Непонятное беспокойство охватило меня. Порыв ветра словно пробудил во мне суеверное представление о чем-то пугающе-неизвестном, связанном со смертью. Хотим мы этого или нет, но где-то в глубине души каждого человека таится слепая вера в то, что человек не весь умирает, что-то неведомое остается от него и после смерти. Ветер все усиливался. Вокруг меня послышались вздохи и стоны, казалось, здесь сокрушался целый сонм каких-то существ,—многие читатели, возможно, не знают, что, когда ветер дует в череп, раздается звук, напоминающий вздох. Птенец грифа кричал не переставая. Крик его даже как будто усилился. Страх все больше охватывал меня, но я знал — поддайся я ему, и я погиб. Никогда прежде не приходилось мне бывать одному в таком жутком месте. Изо всех моих знакомых один Индро был способен явиться сюда и спокойно наблюдать забавы духов. Напрасно я воображал, будто могу подражать ему. Какое это было самообольщение с моей стороны! Теперь я понимал, что лишь под влиянием минуты решился на такой отчаянный поступок. Вся моя храбрость, уверенность в себе исчезли без следа, не успокаивало даже воспоминание о магической силе имени Рамы. Мне казалось, явись сюда теперь живой тигр или медведь, я вздохнул бы с облегчением. Вдруг я совершенно явственно ощутил на своем затылке чье-то ледяное дыхание. Не смея обернуться, я отчетливо представил себе того, кто дул на меня,— он весь состоял из костей, без плоти и крови, а вместо глаз, носа и рта у него зияли дыры. Мрак обступал меня со всех сторон. Вздохи и стоны стали громче, создавалось впечатление, что они приближались ко мне. Меня снова обдало холодом. Казалось, я ощутил весь хлад потустороннего мира. Меня охватил озноб. Правая нога мелко задрожала, и я никак не мог унять эту дрожь. «Только бы не потерять сознание, иначе — конец...» — твердил я себе, чувствуя, однако, что нахожусь в состоянии, близком к обмороку.
В это время в отдалении послышались голоса:
—- Бабу! Бабу!
У меня по телу пробежал мороз. Кто это? Голоса раздавались все ближе, меня просили не стрелять. Краем глаза я заметил, как по деревьям скользнул свет от фонаря.
Один из голосов напоминал голос Ротона. Вскоре я убедился, что это действительно был он. Подойдя ближе, Ротон спрятался за дерево и закричал:
— Не стреляйте, бабу! Это я, Ротон! Обрадованный, я хотел отозваться, но обнаружил, что
у меня пропал голос. В народе говорят, что духи, исчезая, обязательно уносят что-нибудь с собой. Тот, что стоял у меня за спиной, захватил с собой мой голос.
Ротон в сопровождении трех человек с фонарями и дубинками в руках подошел ко мне. Один из трех был Музыкант Чоттулал, другой—привратник Пьяри, а третий — деревенский сторож.
— Идемте, бабу, домой,—сказал Ротон,— уже три пробило.
Я молча зашагал по направлению к лагерю.
— Ну и храбрый же вы, бабу,— удивлялся по дороге Ротон.— Нас вон четверо, и то мы такого страху натерпелись, что и сказать не могу.
— Зачем вы сюда пришли? — смог наконец спросить я.
— Да все наша жадность к деньгам. Каждый получил за это месячное жалованье.— Он подошел поближе ко мне и понизил голос: — Бабу, как вы ушли, я пришел к ма, смотрю, а она плачет. Говорит: «Что делать, Ротон? Возьми кого-нибудь с собой и пойдите за ним. Я щедро вознагражу вас за это». Я ей отвечаю: «Я могу, ма, взять Чоттулала и Ганеша, но мы не знаем дороги». А тут как раз, слышим, кричит ночной сторож. Ма и говорит: «Позови его, он местный житель, уж он-то дорогу знает». Ну, я вышел и позвал его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159