— Ма, уже поздно,— сказал он,— ты возьмешь ужин для бабу? Повар ждал-ждал на кухне, да и уснул.
— В самом деле,— спохватилась Пьяри,— ведь еще никто не ел.
Она торопливо поднялась и вышла. Пьяри всегда прежде приносила мне еду сама, не изменила она этому правилу и на этот раз.
Пробило уже час, когда я поел и снова улегся. Пьяри опять устроилась у моих ног.
— Я много ночей не спала из-за тебя,— сказала она мне,—а сегодня не дам уснуть тебе.
Она притянула к себе подушку, лежавшую у меня в ногах, и, облокотившись на нее левой рукой, продолжала:
— Я подумала и решила, что тебе ни в коем случае не следует ехать в такую даль.
— А что же мне делать?—-спросил я.— По-прежнему слоняться без цели из одного места в другое?
Она не ответила на мой вопрос. Спросила:
— И потом, почему ты собрался именно в Бирму?
— Чтобы работать,— объяснил я ей.
— Послушай! — воскликнула она.— Не пытайся меня обманывать, а то не знать тебе счастья ни в этой жизни, ни в иной.
— О, это-то мне известно,— успокоил я ее.— Но что же мне все-таки делать?
Моя покладистость обрадовала ее. Она улыбнулась:
— Поступай так, как все люди в твоем возрасте. Женись, обзаведись семьей и живи своим домом.
— Ты действительно была бы рада этому? — недоверчиво спросил я ее.
Она кивнула головой, и серьги в ее ушах качнулись.
— Конечно. Не только рада, но даже счастлива. Кому, как не мне, хотеть этого?
— Ну что же,—ответил я.— Тогда все упрощается. Ведь я, собственно, затем и приехал к тебе, чтобы сообщить, что вынужден жениться.
Пьяри снова качнула своими золотыми подвесками и радостно проговорила:
— Тогда мне остается только отправиться в Калигхат, чтобы поблагодарить мать Кали за тебя. Но имей в виду — я должна сама выбрать тебе невесту.
— Нет, Раджлакшми, выбирать поздно: невеста уже имеется.
Наконец-таки Пьяри поняла, что я говорю серьезно. По ее лицу пробежала тень.
— Ну что же. Если все решено, тем лучше.
— Не знаю, хорошо это или плохо,— ответил я.— Я просто ставлю тебя в известность.
Неожиданно она рассердилась:
— Ну хватит шутить. Ты все выдумываешь.
— Каждое мое слово — правда. Можешь сама убедиться.
С этими словами я вынул из кармана пиджака два сложенных листка бумаги и протянул ей. Она взяла их.
— Это что, письмо? — недоуменно спросила она, не разворачивая бумаги, и лицо ее потемнело.— Зачем мне читать чужие письма? Когда ж все это решилось?
— Прочти —и узнаешь.
— Я не читаю чужих писем.
— Тогда зачем интересуешься чужими делами?
— А я и не интересуюсь.
Она снова легла на постель, уткнувшись лицом в простыню, и какое-то время молчала. Потом медленно поднялась, подошла к столу, положила письма возле свечи и села. Она прочла их, вероятно, раза три. Затем встала, вернулась ко мне и приняла прежнюю позу. Прошло довольно много времени. Наконец она спросила:
— Ты спал?
— Нет.
— Я не дам тебе жениться на ней,— решительно заявила она.— Это нехорошая девушка. Я ее знала когда-то.
— А ты прочла письмо моей матери? — спросил я.
— Да. Но из него вовсе не следует, чтобы именно ты брал на себя эту обузу. Я никогда не соглашусь, чтобы ты ввел ее к себе в дом.
— Смею узнать, кого бы ты хотела видеть моей невестой? — поинтересовался я.
— Я не могу ответить сразу,— заявила Пьяри.— Надо подумать.
Я рассмеялся:
— Ну, если полагаться на твой вкус и выбор, то мне не одну жизнь оставаться старым холостяком. Правда, я тоже не спешу. Но ты должна помочь пристроить эту девз'шку. Ее мать считает, что пятисот рупий на это хватит.
— Я завтра же пошлю деньги,— обрадовалась Пьяри.— Пусть никто не думает о твоей матери дурно.— И, помолчав, добавила:—Я тебе правду говорю. Я потому только против, что это дурная девушка, иначе...
— Что иначе? — спросил я ее.
— Когда найду подходящую невесту, тогда и отвечу. Я покачал головой.
— Не надо тешить себя иллюзиями,— укоризненно сказал я ей.— Ведь сама ты никогда не найдешь девушку, которую сочла бы для меня подходящей...
Она снова помолчала. Потом вдруг сказала:
— Ну хорошо, пусть я не найду. Но ты возьмешь меня в Бирму?
Я улыбнулся:
— У тебя хватит смелости отправиться со мной? Она пристально посмотрела на меня.
— Смелости? — переспросила она.— Ты что же думаешь, это так уж страшно?
— Но ведь у тебя есть дом, дела,— напомнил я ей.— Что станет с ними?
— А мне все равно. Раз ты собрался в такую даль, то и мне незачем здесь оставаться. Отдам все Бонку и уеду.
Я не знал, что ответить, и молча смотрел в темноту раскрытого окна.
— Тебе непременно нужно туда ехать? — осторожно спросила она.— Смотри, сколько у тебя здесь возможностей. Неужели ничем этим нельзя воспользоваться?
— Нет,— решительно ответил я,— нельзя. Пьяри опустила голову.
— Я это знаю. Но ты возьмешь меня с собой?
Она просительно положила свою руку мне на колено.
Когда-то она поразила меня своей выдержкой и самообладанием, заставив против воли покинуть ее дом, а теперь удивляла и смущала своей слабостью, тем, что умоляла не оставлять ее. Ее жалобный голос, казалось, проникал мне в самое сердце. Но я не имел права уступить ее просьбе.
— Я действительно не могу взять тебя с собой,— попытался я убедить ее.— Но если ты когда-нибудь позовешь меня, обещаю тотчас же вернуться. Где бы я ни был, я всегда буду твой, Раджлакшми.
— Ты хочешь всегда принадлежать такой грешнице?
— Да, всегда.
— И значит, никогда не женишься?
— Нет. Я никогда не сделаю ничего, что огорчило бы тебя.
Она пристально, не моргая, посмотрела на меня. Слезы наполнили ее глаза и крупными каплями скатились по щекам. Она смахнула их и глухо спросила:
— Значит, из-за меня ты на всю жизнь останешься саньяси?
— Да, но не огорчайся. То, чем ты меня одарила, вполне искупает эту жертву.
Мгновение мы смотрели друг другу в глаза, потом она упала на постель и спрятала лицо в подушку. Все ее тело сотрясалось от рыданий. Я поднял голову и прислушался— все в доме спали, нигде не раздавалось ни звука. И вдруг мне почудилось, будто из-за окна на нас пристально смотрит темная ночь. Казалось, она с удовлетворением взирала на страдания певицы Пьяри — неразлучной спутницы своих празднеств.
ГЛАВА II
В моей жизни случались события, навсегда запечатлевшиеся в памяти. Воспоминания о них остались настолько яркими, что я отчетливо представляю малейшие детали происшедшего. К числу таких событий относится и прощание с Пьяри — до сих пор я слышу ее последние слова. Пьяри обладала необычайно твердым характером, не раз проявляла его еще в детстве, потом прошла суровую жизненную школу, и поэтому неудивительно, что при нашем первом прощании она сумела сдержать себя, ничем не выдать своих чувств. Но теперь такое испытание оказалось ей не под силу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159