В ответ Абметов принялся перечислять достоинства земной кухни. Он дошел до сравнительного анализа птероркуса и курицы, когда я не выдержал и сказал ему:
– Вы вчера так и не доказали, что нестабильные сапиенсы должны сами себя уничтожать. Если они кого и уничтожают, то только людей.
Абметов поперхнулся виртуальной куриной грудкой в земляничном соусе, способ приготовления которого он как раз описывал.
– Ой, мама, – тихо воскликнула Татьяна и отодвинула тарелку с супом.
– Как я вас понимаю, – сказал Абметов, посмотрев на Татьяну. Затем ответил мне: – Что ж, постараюсь объяснить попонятнее. Вы, конечно же, слышали, как в том или ином случае люди говорят о себе: «Во мне боролось два человека». Человек обуреваем одновременно многими страстями, часто – противоположными, поэтому формальная логика, подразумевающая закон исключения третьего, не приспособлена для описания сознания, даже человеческого, не говоря уж о нестабильном сознании. Конечно, когда речь идет о людях, мы говорим о «борьбе двух личностей в одной» лишь в переносном смысле, поскольку одно из амбивалентных чувств подавляется другим.
– Все это общие слова. Я вас не о том спросил, – напомнил я ему, боясь, что после паузы он снова вспомнит о курице.
– Я как раз подхожу к нашей теме. В киберпсихологии синдром раздвоения личности называют горизонтальной нестабильностью, дереализацию – вертикальной. В сочетании они приводят к тому, что сознание субъекта полностью распадается на противоборствующие подсознания. Внутри нестабильного сознания ведется настоящая борьба не на жизнь, а на смерть. И тут уже напрашивается другая аналогия. Когда-то давно в хирургии использовали пересадку тканей от одного человека к другому. Если нужной совместимости вдруг не оказывалось, то организм-хозяин начинал отторгать пересаженные ткани. Организм боролся с чужеродным телом, не зная, что такая борьба приведет и к его собственной гибели. Похожая вещь происходит внутри нестабильного сознания. Части сознания воюют друг с другом, не ведая, что исход сражения – гибель организма – носителя сознания. Поэтому-то я и сказал с самого начала, что нестабильная личность обречена на самоуничтожение.
Абметов замолчал. Пока он говорил, Татьяна напряженно теребила салфетку.
– Пожалуй, я поднимусь в номер, – вяло сказала она.
– Вам плохо? – спросил он.
– Вы так скачете с куриц на отторжение органов и сознаний, что мне лучше оставить вас вдвоем, – едко ответила Татьяна и вышла из ресторана. Делового разговора у нас с доктором так и не получилось. Быстро попрощавшись, я вышел вслед за ней.
Через два часа после обеда я вновь встретился с Бруцем. Новостей от полиции не было никаких, зато он сказал, что за полдня успел составить список подозреваемых из числа постояльцев отеля. Отдать список мне на руки он не захотел, и мы пошли к нему в контору. Расположена она была где-то под вестибюлем, на минус первом этаже. Прежде чем попасть в контору, мы довольно долго плутали по коридорам, миновали кухню ресторана, несколько складских помещений, технический центр и еще какое-то мрачное помещение, назначение которого осталось для меня загадкой.
– Ну вы и забрались! – оценил я степень конспирации службы безопасности Оркус-Отеля.
– А вы что хотели? Ведь нам приходится контролировать не только то, что происходит наверху, – Бруц поднял указательный палец, – но и технические службы. Не часто, но иногда опасность исходит и оттуда, – улыбнулся он.
– То есть вы оберегаете постояльцев не только друг от друга, но и от себя, – предположил я.
– Можно сказать и так, – не стал спорить Бруц. – Я начну с того, что оказалось проще всего. Ваш Фил Шлаффер в настоящий момент проживает в нашем отеле.
– Что?! – изумился я. – И давно?
– Недавно. Он въехал в отель только вчера днем.
– Какой у него номер?
– Восемьсот пятидесятый. А почему он вас так интересует?
– Рад бы сказать, да не могу, – признался я. – А Лесли Джонс, вы его разыскали?
– Вы слишком много хотите, – проворчал Бруц, – нет, его я пока не нашел.
– Тогда взгляните в список постояльцев еще разок и посмотрите, нет ли там такого Йохана.
Бруц посмотрел на меня с нескрываемой досадой и полез в компьютер. Йохан среди постояльцев отеля незначился.
– Ну и черт с ним, – сказал я, – давайте займемся списком подозреваемых. Бруц открыл список.
– Вот смотрите…
Список оказался не таким большим, как мы предполагали накануне, – всего пятнадцать человек.
– Это только те, кто въехал начиная с первого сентября, – пояснил Бруц, когда я сказал ему, что пятнадцать человек – это ерунда.
Под описание более или менее подходили четверо.
– Ну-с, с кого начнем? – спросил Бруц после того, как я закончил просматривать список и соответствующие видеозаписи. Последние мало чем помогли – входящие в вестибюль постояльцы были видны только в профиль, поскольку единственная камера находилась у боковой стены в самом конце вестибюля и оттуда пыталась ухватить все помещение разом.
– Скажите, а нас с Татьяной камера записала?
– Конечно. Хотите взглянуть?
– Да. Хочу посмотреть, получились ли мы похожими на себя.
Бруц отыскал запись. На ней было видно, как мы с Татьяной подошли к портье и как она объясняет мне, какой именно номер ей нужен. Вдалеке маячила женщина в панаме с вуалеткой.
– Неужели Бланцетти? – удивился я.
– Она самая, – подтвердил Бруц, – она зарегистрировалась сразу после вас.
Я чуть не задохнулся от возмущения.
– Так какого черта вы обвинили меня в том, что я специально выбрал номер по соседству с Бланцетти?! – заорал я на детектива.
– На всякий случай, – спокойно ответил он, – мне было интересно, почему вы взяли именно двести пятьдесят четвертый.
– Ладно, проехали… – я остыл на редкость быстро, – давайте сюда ваших подозреваемых.
– Они ваши, а не мои, – парировал Бруц. – Кто вам больше нравится?
– Вот этот. – Я ткнул пальцем в молодого красавчика блондина с бледным, немного женственным лицом. Я не случайно его выбрал. На следующий день после прилета на Оркус, когда, выходя из лифта, я чуть не сшиб Бланцетти, именно он стоял у нее за спиной. Он тогда еще выставил вперед руки, чтобы подхватить ее, если она вдруг вздумает упасть. И у него была возможность подслушать Татьянины нумерологические выкладки. Я его хорошо запомнил, хотя доверяться собственной памяти, находясь на Оркусе, – дело весьма рискованное, что бы там ни говорили про антиор-кусовские пилюли. И, наконец, по формальным признакам, молодой человек вполне мог сойти за гомоида.
– Себастьян Дидо. Написано, что прибыл с Земли, но мы такие вещи не проверяем, – пояснил Бруц.
Ничего, проверим, думал я. Только вот появление Шлаффера несколько портило картину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– Вы вчера так и не доказали, что нестабильные сапиенсы должны сами себя уничтожать. Если они кого и уничтожают, то только людей.
Абметов поперхнулся виртуальной куриной грудкой в земляничном соусе, способ приготовления которого он как раз описывал.
– Ой, мама, – тихо воскликнула Татьяна и отодвинула тарелку с супом.
– Как я вас понимаю, – сказал Абметов, посмотрев на Татьяну. Затем ответил мне: – Что ж, постараюсь объяснить попонятнее. Вы, конечно же, слышали, как в том или ином случае люди говорят о себе: «Во мне боролось два человека». Человек обуреваем одновременно многими страстями, часто – противоположными, поэтому формальная логика, подразумевающая закон исключения третьего, не приспособлена для описания сознания, даже человеческого, не говоря уж о нестабильном сознании. Конечно, когда речь идет о людях, мы говорим о «борьбе двух личностей в одной» лишь в переносном смысле, поскольку одно из амбивалентных чувств подавляется другим.
– Все это общие слова. Я вас не о том спросил, – напомнил я ему, боясь, что после паузы он снова вспомнит о курице.
– Я как раз подхожу к нашей теме. В киберпсихологии синдром раздвоения личности называют горизонтальной нестабильностью, дереализацию – вертикальной. В сочетании они приводят к тому, что сознание субъекта полностью распадается на противоборствующие подсознания. Внутри нестабильного сознания ведется настоящая борьба не на жизнь, а на смерть. И тут уже напрашивается другая аналогия. Когда-то давно в хирургии использовали пересадку тканей от одного человека к другому. Если нужной совместимости вдруг не оказывалось, то организм-хозяин начинал отторгать пересаженные ткани. Организм боролся с чужеродным телом, не зная, что такая борьба приведет и к его собственной гибели. Похожая вещь происходит внутри нестабильного сознания. Части сознания воюют друг с другом, не ведая, что исход сражения – гибель организма – носителя сознания. Поэтому-то я и сказал с самого начала, что нестабильная личность обречена на самоуничтожение.
Абметов замолчал. Пока он говорил, Татьяна напряженно теребила салфетку.
– Пожалуй, я поднимусь в номер, – вяло сказала она.
– Вам плохо? – спросил он.
– Вы так скачете с куриц на отторжение органов и сознаний, что мне лучше оставить вас вдвоем, – едко ответила Татьяна и вышла из ресторана. Делового разговора у нас с доктором так и не получилось. Быстро попрощавшись, я вышел вслед за ней.
Через два часа после обеда я вновь встретился с Бруцем. Новостей от полиции не было никаких, зато он сказал, что за полдня успел составить список подозреваемых из числа постояльцев отеля. Отдать список мне на руки он не захотел, и мы пошли к нему в контору. Расположена она была где-то под вестибюлем, на минус первом этаже. Прежде чем попасть в контору, мы довольно долго плутали по коридорам, миновали кухню ресторана, несколько складских помещений, технический центр и еще какое-то мрачное помещение, назначение которого осталось для меня загадкой.
– Ну вы и забрались! – оценил я степень конспирации службы безопасности Оркус-Отеля.
– А вы что хотели? Ведь нам приходится контролировать не только то, что происходит наверху, – Бруц поднял указательный палец, – но и технические службы. Не часто, но иногда опасность исходит и оттуда, – улыбнулся он.
– То есть вы оберегаете постояльцев не только друг от друга, но и от себя, – предположил я.
– Можно сказать и так, – не стал спорить Бруц. – Я начну с того, что оказалось проще всего. Ваш Фил Шлаффер в настоящий момент проживает в нашем отеле.
– Что?! – изумился я. – И давно?
– Недавно. Он въехал в отель только вчера днем.
– Какой у него номер?
– Восемьсот пятидесятый. А почему он вас так интересует?
– Рад бы сказать, да не могу, – признался я. – А Лесли Джонс, вы его разыскали?
– Вы слишком много хотите, – проворчал Бруц, – нет, его я пока не нашел.
– Тогда взгляните в список постояльцев еще разок и посмотрите, нет ли там такого Йохана.
Бруц посмотрел на меня с нескрываемой досадой и полез в компьютер. Йохан среди постояльцев отеля незначился.
– Ну и черт с ним, – сказал я, – давайте займемся списком подозреваемых. Бруц открыл список.
– Вот смотрите…
Список оказался не таким большим, как мы предполагали накануне, – всего пятнадцать человек.
– Это только те, кто въехал начиная с первого сентября, – пояснил Бруц, когда я сказал ему, что пятнадцать человек – это ерунда.
Под описание более или менее подходили четверо.
– Ну-с, с кого начнем? – спросил Бруц после того, как я закончил просматривать список и соответствующие видеозаписи. Последние мало чем помогли – входящие в вестибюль постояльцы были видны только в профиль, поскольку единственная камера находилась у боковой стены в самом конце вестибюля и оттуда пыталась ухватить все помещение разом.
– Скажите, а нас с Татьяной камера записала?
– Конечно. Хотите взглянуть?
– Да. Хочу посмотреть, получились ли мы похожими на себя.
Бруц отыскал запись. На ней было видно, как мы с Татьяной подошли к портье и как она объясняет мне, какой именно номер ей нужен. Вдалеке маячила женщина в панаме с вуалеткой.
– Неужели Бланцетти? – удивился я.
– Она самая, – подтвердил Бруц, – она зарегистрировалась сразу после вас.
Я чуть не задохнулся от возмущения.
– Так какого черта вы обвинили меня в том, что я специально выбрал номер по соседству с Бланцетти?! – заорал я на детектива.
– На всякий случай, – спокойно ответил он, – мне было интересно, почему вы взяли именно двести пятьдесят четвертый.
– Ладно, проехали… – я остыл на редкость быстро, – давайте сюда ваших подозреваемых.
– Они ваши, а не мои, – парировал Бруц. – Кто вам больше нравится?
– Вот этот. – Я ткнул пальцем в молодого красавчика блондина с бледным, немного женственным лицом. Я не случайно его выбрал. На следующий день после прилета на Оркус, когда, выходя из лифта, я чуть не сшиб Бланцетти, именно он стоял у нее за спиной. Он тогда еще выставил вперед руки, чтобы подхватить ее, если она вдруг вздумает упасть. И у него была возможность подслушать Татьянины нумерологические выкладки. Я его хорошо запомнил, хотя доверяться собственной памяти, находясь на Оркусе, – дело весьма рискованное, что бы там ни говорили про антиор-кусовские пилюли. И, наконец, по формальным признакам, молодой человек вполне мог сойти за гомоида.
– Себастьян Дидо. Написано, что прибыл с Земли, но мы такие вещи не проверяем, – пояснил Бруц.
Ничего, проверим, думал я. Только вот появление Шлаффера несколько портило картину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113