И с точки зрения истории сделала она это в
поразительно короткий срок.
МЫСЛЬ КРИКУНА
Скоро вся эта размазня кончится. И что останется от всей их болтовни? И
все вернется на круги своя. И никто не подумает о тех, кто молча работал и
сработал весь этот интригующий период. Их частично уже уничтожили. Скоро
уничтожат остатки. И опять должны будут родиться мальчики и девочки,
способные пойти на все или хотя бы на многое. А родятся ли они?
ЖИВИ, КАК ВСЕ
Пытался спросить,
Как правильно жить
И быть при этом счастли-и-вым.
И должен признать,
Бессмысленно ждать
Отве-е-тов правди-и-вых.
Враги и друзья
Врут почем зря.
Кричат, вопрос-де, мол, сло-о-жен.
Не пей, не кури.
С женой не дури.
Начальников слушаться до-о-лжен.
А годы летят,
А люди твердят,
Не лезь напрасно из ко-о-жи.
Чем чище живешь,
Скорей пропадешь.
Никто тебе не помо-о-жет.
От тоски от такой
Завоешь порой
Смертельно раненым зве-е-рем.
От боли молчишь.
До боли кричишь.
Никто тебе не пове-е-рит.
Но стоит спросить,
Как пристроиться жить,
Чтобы добиться уда-а-чи.
Помочь норовят,
В один голос твердят,
Живи, как все мы, не ина-а-че.
А выть-то, собственно говоря, не из-за чего, сказал Социолог, делавший
заключение экспертизы об этой песне Певца. Жизнь в Ибанске значительно
улучшилась. Вот вам факты. Исчезла только копченая колбаса. А вареная-то
осталась. Цена на мясо выросла не в пять раз, как ожидали, а только в три с
половиной. Посадили не тридцать оппозиционеров, как планировали, а всего
лишь двадцать девять целых и три десятых. И влепили им не по десять лет, как
следовало бы, а лишь по семь с последующим пребыванием в лагерях особого
режима четыре года. Распустились, сказал Сотрудник. Да, сказал Супруга. Они
нам очень мешают работать.
ПРАВДИВАЯ ЛОЖЬ
У нас, говорит Неврастеник Журналисту, порядок такой. Если признают,
что недооценили такое-то направление в науке, значит, его разгромили. Если
признают, что в отдельных случаях докторские степени присуждаются не по
заслугам, значит, докторская степень превратилась в средство карьеры,
стяжательства, престижа, очковтирательства. И дело тут не в той лживой
форме, в какой это преподносится официально. К этому привыкли. И желающие
делают скидку на систему. Дело в том, что процессы, ведущие к таким даже
официально критикуемым ситуациям, проходят у всех на глазах. Их последствия
очевидны с самого начала. Но нет никаких сил им противостоять. Возьмите,
например, историю с докторами. Только в нашей сфере в доктора ежегодно
проходило несколько сот человек. Думаете, это ученые? Даже по нашим крайне
низким критериям это почти на сто процентов невежды и шарлатаны. Но это
руководящие деятели, их ближайшие холуи и фактические авторы их вшивых
сочинений, растущие карьеристы, сотрудники ответственных организаций и т.п.
Проходят заседания секторов, кафедр, ученых советов, редколлегий, комиссий.
Все знают, что к чему. Но все ведут себя так, будто обсуждаются новые идеи,
ценные результаты, глубокие мысли. Спектакль за спектаклем. Из года в год. И
попробуй, пикни. Разорвут в клочья. В такой ситуации если чудом проскочит
действительно талантливый и продуктивный ученый, его так или иначе раздавят.
Или приручат. Для рекламы. Или, скорее, для прикрытия. Но вот по каким-то
причинам обнаруживаются последствия этих спектаклей, которые начинают мешать
самим их участникам. Надо принимать меры. И принимают. Как? Другая серия
спектаклей с теми же исполнителями. Они готовы выполнить любые указания,
провести любые мероприятия. Но по-своему. Так, чтобы сами они не пострадали.
Сейчас, например, установили более строгий отбор в доктора. И кто же пал
первой жертвой нового порядка? Те, кто по идее должен был бы быть доктором в
первую очередь. Более высокие инстанции, говорите? Так ведь там тоже
спектакли. Другие, но спектакли. Вы думаете, их дело -- добиться, чтобы наши
доктора стали подлинными учеными? Да для них подлинный ученый, как и
подлинный художник, писатель и т.п., есть первый враг. Для них все подлинное
враждебно. Им нужна бутафория, муляж, камуфляж, румяна. Их реальное дело --
дать указание, обсудить, принять решение. И проследить, чтобы нижестоящие
инстанции отреагировали положенным в их спектакле способом.
ЧАС ПЯТЫЙ
Был день рождения друга. Немного выпили. Разговорились. Добрались до
проблемы власти и свободы личности. А кто им дал право распоряжаться мною,
как пешкой, сказал Крикун. Такого права нет. Это не право. Это -- грубое
насилие. Право предполагает добрую волю. А тут происходит умышленное
смешение понятий. Законодательное закрепление насилия -- это одно. Если вы
хотите употреблять тут слово "право", говорите о праве-насилии или, если вам
это не нравится и вы хотите выглядеть гуманным, о праве-один.
Законодательное закрепление сопротивления насилию -- это другое. Говорите
тут о праве-свободе. Конечно, это вызывает нежелательные ассоциации. А у
нас, как известно, рай свободы. Ну, говорите тут о праве-два. И какие бы вы
слова тут ни употребляли, право-один есть противоположность права-два.
Принуждение есть противоположность свободе, хотя они и касаются одних и тех
же явлений. И в языке определяются друг через друга. Вы говорите о
революции, войне, стройках, перелетах, плотинах, выставках и прочих
свидетельствах правоты доктрин. А я тут при чем? Это их дело, а не мое. Я
пришел в этот мир не по своей доброй воле. И не по просьбе, во всяком
случае. При рождении я не давал подписки одобрять все то, что они натворили.
Я застал мир таким, каким он стал независимо от меня. И я никому ничего не
должен. Отплатить за образование? А много ли оно стоит? И кому платить? А
то, что моя мать годами работала даром, это что? Тоже благодеяние? Я сам
работал в дармохозе. И что получил за это? Шиш. Мало? Ладно, я работать
буду. С меня сдерут еще в десять раз больше, чем дали мне. Но это все из
другой оперы. Не надо передергивать. Мы не об этом говорим. Мое моральное
право что-то приникать в этом данном мне мире, а что-то отвергать. Для меня
он есть нечто изначальное, а не результат.
Друзья не поняли речь Крикуна. Они поняли только то, что Крикун знает и
понимает нечто запретное, с их точки зрения, и недоступное им. И написали
совместный донос в Органы с просьбой спасти их товарища, подпавшего под
чье-то дурное влияние. Вопрос о влиянии кого-то другого был бесспорен. Не
мог же Крикун, который учился с ними в одной школе, читал одни и те же
книжки, хуже одевался, хуже питался, реже ходил в кино, совсем не ходил в
театр и не имел умных взрослых друзей, сам додуматься до всего этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
поразительно короткий срок.
МЫСЛЬ КРИКУНА
Скоро вся эта размазня кончится. И что останется от всей их болтовни? И
все вернется на круги своя. И никто не подумает о тех, кто молча работал и
сработал весь этот интригующий период. Их частично уже уничтожили. Скоро
уничтожат остатки. И опять должны будут родиться мальчики и девочки,
способные пойти на все или хотя бы на многое. А родятся ли они?
ЖИВИ, КАК ВСЕ
Пытался спросить,
Как правильно жить
И быть при этом счастли-и-вым.
И должен признать,
Бессмысленно ждать
Отве-е-тов правди-и-вых.
Враги и друзья
Врут почем зря.
Кричат, вопрос-де, мол, сло-о-жен.
Не пей, не кури.
С женой не дури.
Начальников слушаться до-о-лжен.
А годы летят,
А люди твердят,
Не лезь напрасно из ко-о-жи.
Чем чище живешь,
Скорей пропадешь.
Никто тебе не помо-о-жет.
От тоски от такой
Завоешь порой
Смертельно раненым зве-е-рем.
От боли молчишь.
До боли кричишь.
Никто тебе не пове-е-рит.
Но стоит спросить,
Как пристроиться жить,
Чтобы добиться уда-а-чи.
Помочь норовят,
В один голос твердят,
Живи, как все мы, не ина-а-че.
А выть-то, собственно говоря, не из-за чего, сказал Социолог, делавший
заключение экспертизы об этой песне Певца. Жизнь в Ибанске значительно
улучшилась. Вот вам факты. Исчезла только копченая колбаса. А вареная-то
осталась. Цена на мясо выросла не в пять раз, как ожидали, а только в три с
половиной. Посадили не тридцать оппозиционеров, как планировали, а всего
лишь двадцать девять целых и три десятых. И влепили им не по десять лет, как
следовало бы, а лишь по семь с последующим пребыванием в лагерях особого
режима четыре года. Распустились, сказал Сотрудник. Да, сказал Супруга. Они
нам очень мешают работать.
ПРАВДИВАЯ ЛОЖЬ
У нас, говорит Неврастеник Журналисту, порядок такой. Если признают,
что недооценили такое-то направление в науке, значит, его разгромили. Если
признают, что в отдельных случаях докторские степени присуждаются не по
заслугам, значит, докторская степень превратилась в средство карьеры,
стяжательства, престижа, очковтирательства. И дело тут не в той лживой
форме, в какой это преподносится официально. К этому привыкли. И желающие
делают скидку на систему. Дело в том, что процессы, ведущие к таким даже
официально критикуемым ситуациям, проходят у всех на глазах. Их последствия
очевидны с самого начала. Но нет никаких сил им противостоять. Возьмите,
например, историю с докторами. Только в нашей сфере в доктора ежегодно
проходило несколько сот человек. Думаете, это ученые? Даже по нашим крайне
низким критериям это почти на сто процентов невежды и шарлатаны. Но это
руководящие деятели, их ближайшие холуи и фактические авторы их вшивых
сочинений, растущие карьеристы, сотрудники ответственных организаций и т.п.
Проходят заседания секторов, кафедр, ученых советов, редколлегий, комиссий.
Все знают, что к чему. Но все ведут себя так, будто обсуждаются новые идеи,
ценные результаты, глубокие мысли. Спектакль за спектаклем. Из года в год. И
попробуй, пикни. Разорвут в клочья. В такой ситуации если чудом проскочит
действительно талантливый и продуктивный ученый, его так или иначе раздавят.
Или приручат. Для рекламы. Или, скорее, для прикрытия. Но вот по каким-то
причинам обнаруживаются последствия этих спектаклей, которые начинают мешать
самим их участникам. Надо принимать меры. И принимают. Как? Другая серия
спектаклей с теми же исполнителями. Они готовы выполнить любые указания,
провести любые мероприятия. Но по-своему. Так, чтобы сами они не пострадали.
Сейчас, например, установили более строгий отбор в доктора. И кто же пал
первой жертвой нового порядка? Те, кто по идее должен был бы быть доктором в
первую очередь. Более высокие инстанции, говорите? Так ведь там тоже
спектакли. Другие, но спектакли. Вы думаете, их дело -- добиться, чтобы наши
доктора стали подлинными учеными? Да для них подлинный ученый, как и
подлинный художник, писатель и т.п., есть первый враг. Для них все подлинное
враждебно. Им нужна бутафория, муляж, камуфляж, румяна. Их реальное дело --
дать указание, обсудить, принять решение. И проследить, чтобы нижестоящие
инстанции отреагировали положенным в их спектакле способом.
ЧАС ПЯТЫЙ
Был день рождения друга. Немного выпили. Разговорились. Добрались до
проблемы власти и свободы личности. А кто им дал право распоряжаться мною,
как пешкой, сказал Крикун. Такого права нет. Это не право. Это -- грубое
насилие. Право предполагает добрую волю. А тут происходит умышленное
смешение понятий. Законодательное закрепление насилия -- это одно. Если вы
хотите употреблять тут слово "право", говорите о праве-насилии или, если вам
это не нравится и вы хотите выглядеть гуманным, о праве-один.
Законодательное закрепление сопротивления насилию -- это другое. Говорите
тут о праве-свободе. Конечно, это вызывает нежелательные ассоциации. А у
нас, как известно, рай свободы. Ну, говорите тут о праве-два. И какие бы вы
слова тут ни употребляли, право-один есть противоположность права-два.
Принуждение есть противоположность свободе, хотя они и касаются одних и тех
же явлений. И в языке определяются друг через друга. Вы говорите о
революции, войне, стройках, перелетах, плотинах, выставках и прочих
свидетельствах правоты доктрин. А я тут при чем? Это их дело, а не мое. Я
пришел в этот мир не по своей доброй воле. И не по просьбе, во всяком
случае. При рождении я не давал подписки одобрять все то, что они натворили.
Я застал мир таким, каким он стал независимо от меня. И я никому ничего не
должен. Отплатить за образование? А много ли оно стоит? И кому платить? А
то, что моя мать годами работала даром, это что? Тоже благодеяние? Я сам
работал в дармохозе. И что получил за это? Шиш. Мало? Ладно, я работать
буду. С меня сдерут еще в десять раз больше, чем дали мне. Но это все из
другой оперы. Не надо передергивать. Мы не об этом говорим. Мое моральное
право что-то приникать в этом данном мне мире, а что-то отвергать. Для меня
он есть нечто изначальное, а не результат.
Друзья не поняли речь Крикуна. Они поняли только то, что Крикун знает и
понимает нечто запретное, с их точки зрения, и недоступное им. И написали
совместный донос в Органы с просьбой спасти их товарища, подпавшего под
чье-то дурное влияние. Вопрос о влиянии кого-то другого был бесспорен. Не
мог же Крикун, который учился с ними в одной школе, читал одни и те же
книжки, хуже одевался, хуже питался, реже ходил в кино, совсем не ходил в
театр и не имел умных взрослых друзей, сам додуматься до всего этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119