– Мне бы очень хотелось познакомиться с ним и послушать его рассказы.
– Лучше не вызывай его на эти разговоры,– посоветовала Аватыф.– Пусть он навсегда забудет о тех временах, так ему будет спокойнее. Однажды в винной лавке он выпил с друзьями и, опьянев, стал кричать, требуя вернуть былые времена и порядки. Но, как только он вернулся домой, сразу же явился Сантури и жестоко избил его, отец даже потерял сознание.
Арафа насупился, слушая рассказ девушки, потом, пристально глядя на нее, многозначительно сказал:
– Никто не может чувствовать себя в безопасности, пока существуют футуввы!
Девушка ответила ему опасливым взглядом, пытаясь понять, что стоит за его словами, но согласилась: – Да, ты прав, никому от них покоя нет. Он помедлил, словно сомневаясь, продолжать или нет, потом сказал:
– Я заметил, как нагло Сантури смотрел на тебя. На лице Аватыф мелькнула улыбка.
– Господь ему судья. Арафа с подозрением спросил:
– Наверное, девушке приятно, если она нравится такому футувве?
– Он уже четырежды женат! – Что ему стоит жениться еще раз? На это девушка решительно заявила:
– Я возненавидела его с тех пор, как он обидел моего отца. И все футуввы таковы, у них нет сердца. Они взимают подати и гордятся этим так, будто совершают благодеяние.
Арафа оживился, услышав такой ответ, и горячо проговорил:
– Правильно, Аватыф! Как хорошо поступил Касем, когда уничтожил всех футувв, однако они появляются вновь, как ячмень на глазу.
– Поэтому-то мой отец и горюет по временам Касема. Арафа небрежно махнул рукой.
– Есть и такие, кто скорбит о днях Габаля и Рифаа, однако прошлое не воротишь.
– Ты говоришь так,– возмутилась Аватыф,– потому что не знал Касема, как знал его отец!
– А ты его знала?
– Мне отец рассказывал!
– А мне мать! Только какая от этого польза? Он так и не избавил нас от футувв. Моя мать сама стала жертвой их разбоя, и даже теперь, после ее смерти, они оскорбляют ее память!
– Правда?!
Лицо Арафы внезапно омрачилось.
– Поэтому-то я и боюсь за тебя, Аватыф. Футуввы угроза всему: и заработку, и чести, и любви, и миру. И скажу тебе откровенно: когда я увидел, как это животное смотрит на тебя, я убедился, что их всех необходимо уничтожить.
– Говорят, еще наш дед завещал нам это, промолвила девушка.
– Где он, наш дед?
– В Большом доме,– просто ответила Аватыф. Тихим голосом и без всякого выражения Арафа сказал:
– Вот так, отец твой рассказывает о Касеме, Касем рассказывал о Габалауи, мы все это слушаем, а видим лишь Кадри, Саадаллу, Аджаджа да Сантури с Юсуфом. Нам нужна сила, чтобы освободиться от них. А в воспоминаниях какой прок?!
Тут Арафа спохватился, что подобные разговоры омрачают его встречу с Аватыф, и полушутя-полусерьезно сказал:
– Нашей улице нужна сила, как мне нужна ты!
Аватыф ответила осуждающим взглядом, но Арафа улыбнулся и, смело глядя ей в глаза и уже не боясь нахмуренных бровей, заговорил:
– Молодая, красивая, добрая и трудолюбивая девушка за работой совершенно забывает о своем глазе, и он воспаляется. Она приходит ко мне за помощью, а оказывается, это я нуждаюсь в помощи.
Девушка поднялась.
– Мне пора уходить.
– Не сердись, пожалуйста, ведь я не сказал тебе ничего нового, ты же наверняка заметила, как я смотрел на тебя из окна. Холостяк вроде меня не может вечно жить один, да и дому его, заваленному всяким рабочим хламом, нужна хозяйка. Зарабатывает он достаточно и должен делить с кем-то свои доходы.
Аватыф направилась к выходу, и Арафа пошел проводить ее. В дверях девушка сказала:
– Будь счастлив!
Арафа стоял не двигаясь и тихим голосом пропел:
О луноликая, наполни чашу мне! Прекрасней стана твоего нет на земле.
Переполненный счастьем и желанием работать, он вернулся в мастерскую, где застал Ханаша, поглощенного делами.
– Чем ты занят? – спросил Арафа.
Ханаш поставил перед ним бутылку и пояснил:
– Вот, готова и плотно закупорена, но нужно еще испытать ее в пустыне.
Арафа взял бутылку и попробовал, надежно ли пригнана пробка.
– Да,– сказал он,– испытаем ее в пустыне, чтобы никто ничего не увидел.
– Дела наши пошли на лад, и жизнь нам улыбается, так не будем сами ее портить! – с беспокойством заметил Ханаш.
Арафа подумал, что теперь, когда жизнь их устроилась, Ханаш стал дорожить ею, и эта мысль заставила его улыбнуться.
– Моя мать была и твоей матерью,– напомнил он. – Да, но она умоляла тебя не думать о мщении.
– Раньше ты смотрел на дело иначе.
– Пойми, нас убьют прежде, чем мы сумеем отомстить! Арафа снова засмеялся.
– Не скрою от тебя: я уже давно перестал помышлять о мести.
Лицо Ханаша засияло от радости.
– Дай-ка бутылку, я вылью ее содержимое. Но Арафа еще крепче сжал бутылку в руках.
– Нет, сначала мы испытаем ее, чтобы убедиться в ее действии.
Ханаш нахмурился, обиженный, считая, что Арафа просто посмеялся над ним, а Арафа продолжал:
– Я поясню тебе свою мысль, Ханаш. Пойми, я отказываюсь от мести не потому, что подчинился просьбе нашей матери, а потому, что убедился: футуввам надо не мстить, их надо уничтожать!
– И все это из-за любви к девушке? – запальчиво воскликнул Ханаш.
Арафа расхохотался во все горло.
– Любовь к девушке, любовь к жизни… Назови это, как хочешь. Да, прав был Касем!
– При чем тут Касем? Он исполнял волю своего деда.
– Кто знает? На нашей улице рассказывают сказки, а мы в нашей мастерской делаем дело. Но где уверенность в будущем? Завтра может явиться Аджадж и отнять у нас наш хлеб. А если я захочу жениться на Аватыф, на моем пути встанет Сантури со своей дубинкой. И в таком положении находится каждый на нашей улице, даже нищий. Мои тревоги – это тревоги всех живущих на улице, а моя безопасность – это их безопасность. И хотя я не футувва и не избранник Габалауи, я владею чудесными тайнами. Поэтому я сильнее и Габаля, и Рифаа, и Касема, вместе взятых.
С этими словами Арафа замахнулся бутылкой, словно собирался бросить, но вместо этого отдал ее Ханашу, сказав:
– Мы испробуем ее сегодня же ночью! Не хмурься!
Он вышел из мастерской и, усевшись на тахте, стал смотреть в окно, на передвижную кофейню. Снаружи постепенно темнело, а голос Аватыф продолжал призывать желающих выпить кофе или чаю. Девушка избегала смотреть на окно Арафы, а это значило, что он ей не безразличен. Арафа заметил улыбку на ее устах и улыбнулся в ответ. Сердце его наполнилось радостью. Он даже дал себе слово отныне каждое утро тщательно причесывать свои непокорные волосы.
Со стороны Гамалийи послышался топот ног и шум толпы людей, преследовавших вора. Из кофейни донеслись звуки ребаба, и голос поэта начал свой вечерний рассказ: «Первое слово о нашем господине управляющем. Второе слово о футувве нашем, Саадалле. Третье слово о футувве нашего квартала Аджадже…» Арафа очнулся от своих мечтаний и с тоской и гневом промолвил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119