Дай мне терпение!
– Осторожней, Аджадж, не забывайся!
– Будь проклята трусость!
– Будь проклят твой отец! И вот уже взметнулись в воздух дубинки, как вдруг раздался грозный голос:
– Позор вам, мужчины! Все обернулись и увидели муаллима Саадаллу, главного футувву улицы, который появился со стороны квартала Рифаа и остановился на границе двух кварталов.
– Опустите дубинки! – приказал он. Дубинки опустились вниз, как головы молящихся. Саадалла, переводя взгляд с Сантури на Аджаджа, продолжал:
– Сейчас я не хочу никого слушать. Расходитесь с миром. Недостойно мужчин затевать драку из-за женщины!
Противники молча разошлись, и Саадалла вернулся к себе домой.
Арафа и Аватыф из своего подвала наблюдали за тем, что происходит на улице, и не верили, что ночь эта пройдет мирно. Лица их были бледными, сердца трепетали, и в горле пересохло. Они немного перевели дух, лишь когда услышали повелительный голос Саадаллы. Глубоко вздохнув, Аватыф промолвила:
– Как жестока жизнь!
Чтобы успокоить ее, Арафа, ткнув пальцем в свою голову, сказал:
– Мозги у меня работают не хуже, чем у Габаля и чем у великого Касема!
– Надолго ли это затишье? – отозвалась Аватыф, с трудом переводя дыхание.
Арафа с наигранной беспечностью привлек ее к своей груди.
– Если бы все жены и мужья были счастливы, как мы! Аватыф положила голову ему на плечо, прошептав:
– Хотелось бы знать, чем все это окончится. – Ни одному футувве нельзя доверять, – признался Арафа.
– Я знаю это, – подняла голову Аватыф, – и рана в моей душе не заживет до тех пор, пока я не увижу его поверженным.
Арафа понял, что она говорит о Сантури. Глядя жене в глаза, он стал объяснять:
– В твоем положении месть – это долг. Но, отомстив, мы не достигнем желаемого. Ведь нам угрожает не просто жестокость Сантури. Миру и спокойствию нашей улицы угрожает жестокость всех футувв. Если мы одолеем Сантури, кто поручится, что завтра к нам не прицепится Аджадж или Юсуф? Пока не обеспечена безопасность всем, никто не может чувствовать себя в безопасности.
Аватыф слабо улыбнулась.
– Ты хочешь уподобиться Габалю, Рифаа и Касему?
Арафа, не отвечая, поцеловал жену в голову и ощутил исходивший от ее волос запах гвоздики. Аватыф продолжала:
– Но ведь их благословил сам владелец имения, наш дед.
– Наш дед! – с досадой воскликнул Арафа. – Каждый несчастный на нашей улице взывает, как взывал твой отец: «О Габалауи!» Но ты когда-нибудь слышала, чтобы внуки, живя рядом с домом деда, ни разу не удостоились видеть его? Слышала ли ты когда-нибудь, чтобы владелец имения разрешал творить произвол на своих землях и не пошевелил при этом пальцем?
– Но ведь он так стар!
– Что-то я не слышал, чтобы человек мог так долго жить, – с сомнением заметил Арафа.
– Говорят, на рынке Мукаттам живет человек, которому уже сто пятьдесят лет. Господь наш всемогущ!
– Волшебство тоже всемогуще, – подумав, ответил Арафа.
Аватыф посмеялась над мужниным хвастовством и, постучав пальчиком но его груди, проговорила:
– Твое волшебство способно лишь вылечить глаз.
– Его возможности неисчислимы!
– Как же мы беспечны! – спохватилась Аватыф.– Болтаем о том о сем и забыли об опасности!
Арафа, увлеченный своими мыслями, не обратил внимания на ее слова.
– Когда-нибудь мы покончим с футуввами,– говорил он. – Тогда мы снова начнем строить дома и досыта накормим всех жителей нашей улицы.
– Боюсь, что этого не случится до самого Судного дня! Глаза Арафы мечтательно затуманились.
– Эх, если бы все были волшебниками!
– Касем установил справедливость без всякого волшебства.
– Она недолго просуществовала. А сила волшебства не кончается. Не пренебрегай волшебством, моя кареглазая. Оно так же важно, как наша любовь. И так же дает начало новой жизни. Но чтобы проявилось все его могущество, нужно большинству людей стать волшебниками!
– Как же этого достичь? Арафа долго думал, прежде чем ответить:
– Надо установить справедливость, выполнить заветы деда, избавить людей от тяжкого труда и обучить их волшебству.
– Значит, наша улица станет улицей волшебников? Но как же добиться выполнения десяти заповедей, если дед наш прикован к постели и, наверное, не может уже поручить это дело кому-нибудь из внуков?
Арафа посмотрел на жену странным взглядом.
– А почему бы нам самим не пойти к нему?
– Разве ты можешь войти хотя бы в дом управляющего? – рассмеялась Аватыф.
– Нет, конечно, но, возможно, мне удастся войти в Большой дом.
– Славная шутка! – Аватыф легонько ударила мужа по руке.– Только сначала хорошо бы убедиться, что нашей жизни ничто не грозит.
– Если бы я был просто шутником, – с таинственным видом проговорил Арафа,– я бы сюда не вернулся.
Что-то в его тоне встревожило Аватыф, и она подозрительно спросила:
– Уж не собираешься ли ты и вправду это сделать? Арафа не ответил.
– Ты только вообрази, – продолжала Аватыф, – что будет, если тебя схватят в Большом доме!
– А что странного в том, что внук зайдет навестить деда?
– Скажи, что ты шутишь! О боже! Почему ты так серьезен? Зачем тебе ходить к нему?
– Разве не стоит рискнуть, чтобы увидеть его?
– Эти слова случайно сорвались с твоего языка, а теперь ты уже обдумываешь их всерьез.
Арафа погладил жену по руке, успокаивая ее.
– Я обдумываю это с тех пор, как вернулся на нашу улицу.
– Почему ты не хочешь жить спокойно? – умоляюще спросила Аватыф.
– Если бы это было возможно! Но они не дадут нам жить спокойно. Мы сами должны позаботиться о своей безопасности.
– Тогда нам нужно бежать с улицы.
– Зачем мне бежать, если я владею волшебством?! Голос Арафы звучал твердо и упрямо. Он с нежностью обнял Аватыф и шепнул ей на ухо:
– Мы еще не раз поговорим обо всем, а сейчас успокойся.
99.
Что происходит с человеком? С ума ли он сошел? Или гордыня обуяла его? Так думала Аватыф, наблюдая за тем, как Арафа то работает не покладая рук, то погружается в размышления. Сама она чувствовала себя счастливой. Единственное, что омрачало ей жизнь,– это мысль о Сантури, убийце ее отца. Смерть отца до сих пор оставалась неотомщенной, а месть на нашей улице с древних времен почитается священным долгом. Но даже этим долгом она могла бы скрепя сердце пренебречь ради счастья, которое принесло ей замужество. Арафа же был убежден, что месть Сантури – это лишь часть большого дела, которое он призван свершить. Аватыф плохо понимала его. Неужели он всерьез равняет себя с теми, кого воспевают поэты под звуки ребаба?! Но ведь Габалауи ничего не поручал ему! Да и сам он, кажется, не очень-то верит в Габалауи и в те истории, которые рассказываются в кофейнях. Одно несомненно: Арафа отдает волшебству во сто крат больше времени и сил, чем требуется, чтобы заработать на жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
– Осторожней, Аджадж, не забывайся!
– Будь проклята трусость!
– Будь проклят твой отец! И вот уже взметнулись в воздух дубинки, как вдруг раздался грозный голос:
– Позор вам, мужчины! Все обернулись и увидели муаллима Саадаллу, главного футувву улицы, который появился со стороны квартала Рифаа и остановился на границе двух кварталов.
– Опустите дубинки! – приказал он. Дубинки опустились вниз, как головы молящихся. Саадалла, переводя взгляд с Сантури на Аджаджа, продолжал:
– Сейчас я не хочу никого слушать. Расходитесь с миром. Недостойно мужчин затевать драку из-за женщины!
Противники молча разошлись, и Саадалла вернулся к себе домой.
Арафа и Аватыф из своего подвала наблюдали за тем, что происходит на улице, и не верили, что ночь эта пройдет мирно. Лица их были бледными, сердца трепетали, и в горле пересохло. Они немного перевели дух, лишь когда услышали повелительный голос Саадаллы. Глубоко вздохнув, Аватыф промолвила:
– Как жестока жизнь!
Чтобы успокоить ее, Арафа, ткнув пальцем в свою голову, сказал:
– Мозги у меня работают не хуже, чем у Габаля и чем у великого Касема!
– Надолго ли это затишье? – отозвалась Аватыф, с трудом переводя дыхание.
Арафа с наигранной беспечностью привлек ее к своей груди.
– Если бы все жены и мужья были счастливы, как мы! Аватыф положила голову ему на плечо, прошептав:
– Хотелось бы знать, чем все это окончится. – Ни одному футувве нельзя доверять, – признался Арафа.
– Я знаю это, – подняла голову Аватыф, – и рана в моей душе не заживет до тех пор, пока я не увижу его поверженным.
Арафа понял, что она говорит о Сантури. Глядя жене в глаза, он стал объяснять:
– В твоем положении месть – это долг. Но, отомстив, мы не достигнем желаемого. Ведь нам угрожает не просто жестокость Сантури. Миру и спокойствию нашей улицы угрожает жестокость всех футувв. Если мы одолеем Сантури, кто поручится, что завтра к нам не прицепится Аджадж или Юсуф? Пока не обеспечена безопасность всем, никто не может чувствовать себя в безопасности.
Аватыф слабо улыбнулась.
– Ты хочешь уподобиться Габалю, Рифаа и Касему?
Арафа, не отвечая, поцеловал жену в голову и ощутил исходивший от ее волос запах гвоздики. Аватыф продолжала:
– Но ведь их благословил сам владелец имения, наш дед.
– Наш дед! – с досадой воскликнул Арафа. – Каждый несчастный на нашей улице взывает, как взывал твой отец: «О Габалауи!» Но ты когда-нибудь слышала, чтобы внуки, живя рядом с домом деда, ни разу не удостоились видеть его? Слышала ли ты когда-нибудь, чтобы владелец имения разрешал творить произвол на своих землях и не пошевелил при этом пальцем?
– Но ведь он так стар!
– Что-то я не слышал, чтобы человек мог так долго жить, – с сомнением заметил Арафа.
– Говорят, на рынке Мукаттам живет человек, которому уже сто пятьдесят лет. Господь наш всемогущ!
– Волшебство тоже всемогуще, – подумав, ответил Арафа.
Аватыф посмеялась над мужниным хвастовством и, постучав пальчиком но его груди, проговорила:
– Твое волшебство способно лишь вылечить глаз.
– Его возможности неисчислимы!
– Как же мы беспечны! – спохватилась Аватыф.– Болтаем о том о сем и забыли об опасности!
Арафа, увлеченный своими мыслями, не обратил внимания на ее слова.
– Когда-нибудь мы покончим с футуввами,– говорил он. – Тогда мы снова начнем строить дома и досыта накормим всех жителей нашей улицы.
– Боюсь, что этого не случится до самого Судного дня! Глаза Арафы мечтательно затуманились.
– Эх, если бы все были волшебниками!
– Касем установил справедливость без всякого волшебства.
– Она недолго просуществовала. А сила волшебства не кончается. Не пренебрегай волшебством, моя кареглазая. Оно так же важно, как наша любовь. И так же дает начало новой жизни. Но чтобы проявилось все его могущество, нужно большинству людей стать волшебниками!
– Как же этого достичь? Арафа долго думал, прежде чем ответить:
– Надо установить справедливость, выполнить заветы деда, избавить людей от тяжкого труда и обучить их волшебству.
– Значит, наша улица станет улицей волшебников? Но как же добиться выполнения десяти заповедей, если дед наш прикован к постели и, наверное, не может уже поручить это дело кому-нибудь из внуков?
Арафа посмотрел на жену странным взглядом.
– А почему бы нам самим не пойти к нему?
– Разве ты можешь войти хотя бы в дом управляющего? – рассмеялась Аватыф.
– Нет, конечно, но, возможно, мне удастся войти в Большой дом.
– Славная шутка! – Аватыф легонько ударила мужа по руке.– Только сначала хорошо бы убедиться, что нашей жизни ничто не грозит.
– Если бы я был просто шутником, – с таинственным видом проговорил Арафа,– я бы сюда не вернулся.
Что-то в его тоне встревожило Аватыф, и она подозрительно спросила:
– Уж не собираешься ли ты и вправду это сделать? Арафа не ответил.
– Ты только вообрази, – продолжала Аватыф, – что будет, если тебя схватят в Большом доме!
– А что странного в том, что внук зайдет навестить деда?
– Скажи, что ты шутишь! О боже! Почему ты так серьезен? Зачем тебе ходить к нему?
– Разве не стоит рискнуть, чтобы увидеть его?
– Эти слова случайно сорвались с твоего языка, а теперь ты уже обдумываешь их всерьез.
Арафа погладил жену по руке, успокаивая ее.
– Я обдумываю это с тех пор, как вернулся на нашу улицу.
– Почему ты не хочешь жить спокойно? – умоляюще спросила Аватыф.
– Если бы это было возможно! Но они не дадут нам жить спокойно. Мы сами должны позаботиться о своей безопасности.
– Тогда нам нужно бежать с улицы.
– Зачем мне бежать, если я владею волшебством?! Голос Арафы звучал твердо и упрямо. Он с нежностью обнял Аватыф и шепнул ей на ухо:
– Мы еще не раз поговорим обо всем, а сейчас успокойся.
99.
Что происходит с человеком? С ума ли он сошел? Или гордыня обуяла его? Так думала Аватыф, наблюдая за тем, как Арафа то работает не покладая рук, то погружается в размышления. Сама она чувствовала себя счастливой. Единственное, что омрачало ей жизнь,– это мысль о Сантури, убийце ее отца. Смерть отца до сих пор оставалась неотомщенной, а месть на нашей улице с древних времен почитается священным долгом. Но даже этим долгом она могла бы скрепя сердце пренебречь ради счастья, которое принесло ей замужество. Арафа же был убежден, что месть Сантури – это лишь часть большого дела, которое он призван свершить. Аватыф плохо понимала его. Неужели он всерьез равняет себя с теми, кого воспевают поэты под звуки ребаба?! Но ведь Габалауи ничего не поручал ему! Да и сам он, кажется, не очень-то верит в Габалауи и в те истории, которые рассказываются в кофейнях. Одно несомненно: Арафа отдает волшебству во сто крат больше времени и сил, чем требуется, чтобы заработать на жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119