И все же ему было неприятно, что против них замышлялось зло. Это было ему гораздо неприятнее, чем их дерзкое поведение. И он желал отвести от них беду, он знал, что рискует разгневать этим тех, кто приютил, воспитал и усыновил его. Что сталось бы с ним, если бы не любовь Ходы-ханум? Двадцать лет назад ханум увидела голого ребенка, барахтавшегося в луже дождевой воды. Она остановилась, заглядевшись, и сердце ее, не знавшее радости материнства, наполнилось нежностью. Хода велела привести его к ней в дом. Малыш плакал, напуганный. Она навела справки и узнала, что он сирота, живущий на попечении одной торговки курами. Призвав торговку, Хода попросила отдать ей ребенка, на что женщина с радостью согласилась. Так Габаль и вырос в доме/ управляющего, окруженный заботами самого господина и нежной материнской лаской его супруги. Он посещал куттаб, где выучился чтению и письму, а когда достиг совершеннолетия, эфенди допустил его к управлению имением. На всех входивших в имение землях его величали «господином помощником» и провожали почтительными и восхищенными взглядами. Жизнь, казалось, благоволила к нему и обещала одни лишь радости, пока не начался этот бунт рода Хамдан. И тут-то Габаль обнаружил, что он перестал быть тем единым человеком, каким считал себя всю предыдущую жизнь, он раздвоился. Один человек в нем хранил любовь к матери, а второй с тревогой спрашивал себя: а как же род Хамдан?
28.
Зазвучали струны ребаба, готовясь поведать историю гибели Хумама от рук Кадри. Все взоры устремились на поэта Ридвана. Внимание смешалось в них с тревогой. Эта ночь не как все ночи. Ей предшествовал бурный день, и многие из рода Хамдан задавались вопросом, пройдет ли она спокойно? Тьма окутала квартал. Даже звезды попрятались за густыми осенними тучами, и лишь сквозь решетки окон просачивался слабый свет да мерцали там и сям фонари на ручных тележках. На свет фонарей, как бабочки, слетались мальчишки и поднимали галдеж. А старая Тамархенна, расстелив мешок перед дверью одного из домов, уселась на него и напевала:
Кто на нашей улице Не знает кофейню Хасана?..
Временами слышалось отчаянное мяуканье котов, затевавших драку по причине любовного соперничества или из-за съедобных отбросов. Голос поэта зазвучал громко и торжественно, когда он дошел до слов: «И крикнул Адхам в лицо Кадри: «Что сделал ты со своим братом?!» В этот момент в кругу света, отбрасываемого фонарем, висевшим над входом в кофейню, появился Заклат. Он возник внезапно, словно родился из темноты, мрачный, злобный, ненавидящий и ненавистный, сжимая в руке свою устрашающую дубинку. Обвел тяжелым, презрительным взглядом кофейню и ее посетителей – словно какую-то ядовитую мошкару,– и слова застряли в горле поэта. Далма и Атрис мгновенно протрезвели. Даабас и Али Фаванис перестали шептаться. Абдун-слуга замер на месте. Рука Хамдана нервно сжала мундштук наргиле. Воцарилось гробовое молчание.
Потом началось суетливое движение. Мужчины, не принадлежавшие к роду Хамдан, поспешно покидали кофейню. Вместо них на пороге выросли футуввы кварталов: Кадру, аль-Лейси, Абу Сари, Баракят и Хаммуда, которые образовали стенку за спиной Заклата. Весть о случившемся мгновенно распространилась по всей улице, подобно грохоту от рухнувшего дома. Окна пооткрывались, сбежались стар и млад – кто сочувствуя, кто злорадствуя. Хамдан первым нарушил молчание. Поднявшись с места, как подобает гостеприимному хозяину, он пригласил:
– Добро пожаловать, муаллим Заклат, футувва нашей улицы. Милости просим.
Но Заклат даже не взглянул на него. Злобно обводя глазами всех сидевших в кофейне, он спросил:
– Кто футувва этого квартала?
Хамдан, хотя вопрос был обращен не к нему, ответил:
– Наш футувва Кадру.
Обернувшись к Кадру, Заклат насмешливо кинул ему:
– Значит, ты защитник рода Хамдан?
Низенький, плотный, задиристого вида Кадру шагнул вперед.
– Я защищаю их ото всех, кроме тебя, муаллим. Заклат нехотя усмехнулся.
– Ты что ж, не нашел себе другого квартала и выбрал этот, населенный одними бабами?
И, обращаясь ко всем сидящим в кофейне, крикнул:
– Эй, вы, бабье, потаскухины дети! Вы не признаете меня, футувву всей улицы?!
Побледневший Хамдан снова ответил за всех:
– Мы всегда уважали тебя, муаллим Заклат.
– Замолчи, нахальный старик! – заорал на него Заклат. – Нечего прибедняться! Вспомни, как ты вел себя со своими господами!
– Мы не сделали ничего дурного, мы пришли к господину управляющему со своими жалобами.
– Вы слышали, что говорит этот сукин сын?! – еще громче завопил Заклат.
– Подлый Хамдан, ты забыл, чем занималась твоя мать? Клянусь, ни один из вас не выйдет отсюда, пока не скажет громким голосом: я баба.
Он поднял дубинку и с силой ударил ею по стойке. Стоявшие там стаканы, чашки, ложки, блюдца, банки с кофе, чаем, корицей и имбирем разлетелись в разные стороны. Слуга Абдун, отпрянув назад, наткнулся на стол, опрокинул его и сам упал на пол. Следующий удар пришелся по лицу Хамдана. Тот потерял равновесие и свалился прямо на наргиле, сломав его. Заклат снова поднял дубинку, крича:
– Вы у меня за все поплатитесь, бесовское отродье! Тут Даабас схватил стул и швырнул его в фонарь под потолком. Фонарь разбился, и помещение погрузилось во тьму, прежде чем Заклат успел запустить дубиной в большое зеркало, висевшее за стойкой. Тамархенна заголосила. Ее крики подхватили другие женщины из рода Хамдан, высунувшиеся из окон и стоявшие у дверей. Похоже было, что весь квартал взвыл, как собака, которую ударили камнем. Заклат совсем обезумел и колошматил всех и все – людей, мебель, стены. Со всех сторон раздавались вопли, кто-то звал на помощь, кто-то стонал и охал. Тени метались в разные стороны, наталкиваясь одна на другую, а Заклат орал:
– Всем разойтись по домам!
Никто не смел ослушаться приказа, и члены рода Хамдан стали расходиться. Тут аль-Лейси зажег фонарь и осветил Заклата и столпившихся вокруг него футувв… В опустевшем квартале были слышны лишь женские голоса. Обращаясь к Заклату, футувва Баракят проговорил заискивающе:
– Побереги силы, муаллим! Они еще пригодятся. Мы сами вразумим этих тараканов!
Абу Сари подхватил:
– Если желаешь, мы превратим род Хамдан в пыль под ногами твоего коня!
Вперед выступил Кадру, футувва квартала Хамдан.
– Если бы ты, муаллим, поручил мне образумить их, я показал бы, на что способен!
Вдруг из-за двери ближайшего дома раздался голос Та-мархенны:
– Да покарает Аллах обидчиков! В ответ Заклат крикнул:
– Эй, Тамархенна, вели кому-нибудь из рода Хамдан посчитать всех, с кем ты согрешила!
– Аллах нас рассудит! Хамданы господа на…– Тамархенна не договорила, так как чья-то рука зажала ей рот. А Заклат, желая, чтобы все члены рода Хамдан его услышали, громко сказал футуввам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119