По пятам за царевной шел Элдарет, и не было слышно ни звука, кроме их шагов.
Наверху в Янтарную цитадель возвращался мир. Гелананфия выслушала всех челобитчиков, уняла их тревоги, восстановила порядок. Все осознали свершившиеся перемены. Теперь она стояла у кормила власти.
Они достигли последней ступени, и царевна впервые увидела его – хрустальный шар, зауроф , дар замфераев. Огнистый самоцвет, посредничавший между землей и ее насельниками.
– Никогда его прежде не видела, – прошептала царевна. – Я всегда слышала его шепот, но сколько не искала девчонкой, найти никак не могла. Сюда дозволено являться только самодержцам.
Шар кружился медленно и плавно, с тихим шипением, напоминавшим скрип коньков по льду, будто нашептывая самому себе колыбельную. Был он вдвое выше рослой Гелананфии, и поверхность его стеклянисто блестела. Хрустальная толща имела оттенок запекшейся крови, но на глазах Гелананфии она постепенно светлела, просверкивая бронзой и медью.
Царевна протянула руку к шару, но коснуться не осмелилась.
– Поразительно, – выдохнул Элдарет. – Просто невероятно.
– Он в покое, – проговорила Гелананфия. – Совсем не такой, каким описывала его Изомира – полным безумной муки. Он, кажется…
– Исцеляется?
Царевна улыбнулась.
– Именно так. Выздоравливает.
– Потому что завет не разрушен, – промолвил Элдарет. – Гарнелис едва не погубил его, но круг остался сомкнут. У Авентурии новый самодержец. Тебя скоро возведут на престол как царицу Гелананфию.
– Боги, что это были за дни, – вздохнула она. – Я-то думала, что приму корону старухой, после кончины Гарнелиса и Галеманта. Не так рано. Готова ли я?
– Гела, милая, успокойся. Готова, конечно. Как ты успокаивала этих перепуганных чинуш повзводно – да у тебя дар от рождения.
– Можешь смеяться, но так и есть. Хотя горестей еще хватает. Сколько я понимаю, победоносные мятежники Танмандратора рвутся к столице, чтобы обратиться к царю. Вот это будет любопытно.
– Они твои союзники, – усмехнулся Элдарет.
– Боги, да уж надеюсь! Потом надо мириться с замфераями. И выяснить правду насчет мнимых посредников, которые так удачно сгинули. Надо допросить эту злосчастную Изомиру… если я буду в силах ее вынести.
– Обязательно быть к ней такой жестокой?
– Да! И не смей ее жалеть! Она убийца, она опасна, и немного безумна, а покамест она живет за мой счет вполне привольно! И не хочу я о ней сейчас думать. – Гелананфия обернулась к нему, стиснув его руки, вглядываясь в дорогое, изборожденное морщинами лицо. – Элдарет, мне наплевать на обычаи. Наплевать, что ты не подходящий князь подобающего рода. Когда я стану царицей, я выйду за тебя замуж.
От стиснул ее в объятьях и поцеловал.
– Ваше величество, – произнес он с полушутливой серьезностью. – Я к вашим услугам до конца моих дней – как друг, советник и любовник, как воевода, прознатчик, посол и снова любовник, – кто угодно. Но как муж – никогда. Я не желаю быть царем.
– Ох… – Ответ его застал царевну врасплох. – Я думала… мне казалось, что единственным препятствием оставалась воля моего отца. Как же я глупа.
– Не стоит. Мне давно следовало прояснить этот вопрос.
– Но Элдарет, ты мне нужен! – вспылила вдруг Гелананфия. – Не оставляй меня править в одиночку!
– Гела…
– Если ты не можешь поддержать меня, может, лучше тебе вообще уйти!
Теперь уже на его лице отразилось смятение и боль.
– Не убивайся так, я тебя прошу. Ты моя единственная любовь. Но жениться, сидеть с тобой рядом на престоле – я буду смотреться нелепо, как разодетая жрецом псина. Проси от меня чего хочешь, только не этого.
– Боги… – Царевна прислонилась к стене. Шар издал нечто вроде вопросительного звона: «Ммм?».
Гелананфия была так ошеломлена и обижена, что, как ни легко было ей простить любимого, она решила помучить его немного в отместку.
– Ну ладно, как пожелаешь. Мне следовало догадаться, что тебя на месте цепью не удержишь. Вместо твоей руки приму твое сердце. Зазудели пятки,? Вот и отправляйся в Эйсилион, привези мою мать и братца Венирриена. Передай им, что можно возвращаться домой.
– Прочла их Гелананфия? – спросил Сафаендер, подняв, наконец, голову от разложенных писем.
– Да, – ответила Танфия.
Они сидели на выходившей во двор широкой тенистой веранде. Плясали на солнце струи фонтана, веранда была увита лозами и уставлена горшками с папоротниками, так что переход между домом и садом был незаметен. Трудно было поверить, что после битвы прошло всего пару дней.
– Она сказала, что разницы тут нет. Изомира достаточно долго прожила с Гарнелисом, чтобы не опасаться за свою жизнь. А он просил ее о помощи, когда она его убила.
– Смягчающих обстоятельств она не видит?
– Нет. Изомира – тоже. Я с ней снова виделась, и она настаивает, чтобы ее держали в тюрьме, что она там вполне счастлива, она это заслужила… Боги, я теперь ее еще десять лет не пойму! В общем, я подумала… если ты решишь написать пьесу или роман о последних днях царя Гарнелиса, письма Имми тебе помогут.
– Написать бы следовало. Когда-нибудь я за это возьмусь. Но не сейчас.
– Почему?
Всякий раз, когда поэт запинался, мрачно глядя в никуда, девушке страшно становилось представить, что же ему мерещится.
– Слишком близко. Я никогда не писал прежде о том, что касалось меня самого. Как могу я слепить пьеску из того, что меня едва не погубило, а потом смотреть каждый вечер, как ее разыгрывают на сцене?
– Прости. Глупый был вопрос.
– У твоей сестры хороший стиль, – заметил Сафаендер. Он откинулся в кресле и рассеянно взъерошил черные с серебром волосы. – Но я не могу воспользоваться тем, что она пишет, потому что это ее история – не моя. Было бы бесчестно выдать ее труд за мой. Ее письма следует издать в нынешнем их виде, поведать людям, что же случилось в Янтарной цитадели. Я это устрою.
– Ох… – Танфия улыбнулась. – Замечательный ты человек, знаешь.
– Честный – может быть. Замечательный? Едва ли.
– Саф… – Танфия уже догадалась, о чем он заговорит теперь.
– Я мог бы написать поэму о юноше, который лишился всякого страха, потому что знал о близкой смерти, и все же не боялся ее. Который увел своего коня с поля боя, лишь бы не подвергать его опасности. Который погиб, спасая жизнь труса.
– Это стало бы прекрасным памятником. Только не надо себя мучить.
– Руфрид винит меня за то, что случилось с Линденом. И почему нет? Я струсил, а он защищал меня.
Танфия подошла к нему; он привлек ее к себе, усадил на колени, обнял.
– Это правда, – прошептала она ему в макушку, – что ты соблазнил Линдена?
Тело его напряглось.
– Это кто наплел?
– Не все знают тебя так же плохо, как я. Столько раз я тебя видела с Линденом, столько раз еще в Энаванейе думала, что ты бродишь один или сидишь с Гелананфией…
– Не стану отпираться, Тан – я хотел его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Наверху в Янтарную цитадель возвращался мир. Гелананфия выслушала всех челобитчиков, уняла их тревоги, восстановила порядок. Все осознали свершившиеся перемены. Теперь она стояла у кормила власти.
Они достигли последней ступени, и царевна впервые увидела его – хрустальный шар, зауроф , дар замфераев. Огнистый самоцвет, посредничавший между землей и ее насельниками.
– Никогда его прежде не видела, – прошептала царевна. – Я всегда слышала его шепот, но сколько не искала девчонкой, найти никак не могла. Сюда дозволено являться только самодержцам.
Шар кружился медленно и плавно, с тихим шипением, напоминавшим скрип коньков по льду, будто нашептывая самому себе колыбельную. Был он вдвое выше рослой Гелананфии, и поверхность его стеклянисто блестела. Хрустальная толща имела оттенок запекшейся крови, но на глазах Гелананфии она постепенно светлела, просверкивая бронзой и медью.
Царевна протянула руку к шару, но коснуться не осмелилась.
– Поразительно, – выдохнул Элдарет. – Просто невероятно.
– Он в покое, – проговорила Гелананфия. – Совсем не такой, каким описывала его Изомира – полным безумной муки. Он, кажется…
– Исцеляется?
Царевна улыбнулась.
– Именно так. Выздоравливает.
– Потому что завет не разрушен, – промолвил Элдарет. – Гарнелис едва не погубил его, но круг остался сомкнут. У Авентурии новый самодержец. Тебя скоро возведут на престол как царицу Гелананфию.
– Боги, что это были за дни, – вздохнула она. – Я-то думала, что приму корону старухой, после кончины Гарнелиса и Галеманта. Не так рано. Готова ли я?
– Гела, милая, успокойся. Готова, конечно. Как ты успокаивала этих перепуганных чинуш повзводно – да у тебя дар от рождения.
– Можешь смеяться, но так и есть. Хотя горестей еще хватает. Сколько я понимаю, победоносные мятежники Танмандратора рвутся к столице, чтобы обратиться к царю. Вот это будет любопытно.
– Они твои союзники, – усмехнулся Элдарет.
– Боги, да уж надеюсь! Потом надо мириться с замфераями. И выяснить правду насчет мнимых посредников, которые так удачно сгинули. Надо допросить эту злосчастную Изомиру… если я буду в силах ее вынести.
– Обязательно быть к ней такой жестокой?
– Да! И не смей ее жалеть! Она убийца, она опасна, и немного безумна, а покамест она живет за мой счет вполне привольно! И не хочу я о ней сейчас думать. – Гелананфия обернулась к нему, стиснув его руки, вглядываясь в дорогое, изборожденное морщинами лицо. – Элдарет, мне наплевать на обычаи. Наплевать, что ты не подходящий князь подобающего рода. Когда я стану царицей, я выйду за тебя замуж.
От стиснул ее в объятьях и поцеловал.
– Ваше величество, – произнес он с полушутливой серьезностью. – Я к вашим услугам до конца моих дней – как друг, советник и любовник, как воевода, прознатчик, посол и снова любовник, – кто угодно. Но как муж – никогда. Я не желаю быть царем.
– Ох… – Ответ его застал царевну врасплох. – Я думала… мне казалось, что единственным препятствием оставалась воля моего отца. Как же я глупа.
– Не стоит. Мне давно следовало прояснить этот вопрос.
– Но Элдарет, ты мне нужен! – вспылила вдруг Гелананфия. – Не оставляй меня править в одиночку!
– Гела…
– Если ты не можешь поддержать меня, может, лучше тебе вообще уйти!
Теперь уже на его лице отразилось смятение и боль.
– Не убивайся так, я тебя прошу. Ты моя единственная любовь. Но жениться, сидеть с тобой рядом на престоле – я буду смотреться нелепо, как разодетая жрецом псина. Проси от меня чего хочешь, только не этого.
– Боги… – Царевна прислонилась к стене. Шар издал нечто вроде вопросительного звона: «Ммм?».
Гелананфия была так ошеломлена и обижена, что, как ни легко было ей простить любимого, она решила помучить его немного в отместку.
– Ну ладно, как пожелаешь. Мне следовало догадаться, что тебя на месте цепью не удержишь. Вместо твоей руки приму твое сердце. Зазудели пятки,? Вот и отправляйся в Эйсилион, привези мою мать и братца Венирриена. Передай им, что можно возвращаться домой.
– Прочла их Гелананфия? – спросил Сафаендер, подняв, наконец, голову от разложенных писем.
– Да, – ответила Танфия.
Они сидели на выходившей во двор широкой тенистой веранде. Плясали на солнце струи фонтана, веранда была увита лозами и уставлена горшками с папоротниками, так что переход между домом и садом был незаметен. Трудно было поверить, что после битвы прошло всего пару дней.
– Она сказала, что разницы тут нет. Изомира достаточно долго прожила с Гарнелисом, чтобы не опасаться за свою жизнь. А он просил ее о помощи, когда она его убила.
– Смягчающих обстоятельств она не видит?
– Нет. Изомира – тоже. Я с ней снова виделась, и она настаивает, чтобы ее держали в тюрьме, что она там вполне счастлива, она это заслужила… Боги, я теперь ее еще десять лет не пойму! В общем, я подумала… если ты решишь написать пьесу или роман о последних днях царя Гарнелиса, письма Имми тебе помогут.
– Написать бы следовало. Когда-нибудь я за это возьмусь. Но не сейчас.
– Почему?
Всякий раз, когда поэт запинался, мрачно глядя в никуда, девушке страшно становилось представить, что же ему мерещится.
– Слишком близко. Я никогда не писал прежде о том, что касалось меня самого. Как могу я слепить пьеску из того, что меня едва не погубило, а потом смотреть каждый вечер, как ее разыгрывают на сцене?
– Прости. Глупый был вопрос.
– У твоей сестры хороший стиль, – заметил Сафаендер. Он откинулся в кресле и рассеянно взъерошил черные с серебром волосы. – Но я не могу воспользоваться тем, что она пишет, потому что это ее история – не моя. Было бы бесчестно выдать ее труд за мой. Ее письма следует издать в нынешнем их виде, поведать людям, что же случилось в Янтарной цитадели. Я это устрою.
– Ох… – Танфия улыбнулась. – Замечательный ты человек, знаешь.
– Честный – может быть. Замечательный? Едва ли.
– Саф… – Танфия уже догадалась, о чем он заговорит теперь.
– Я мог бы написать поэму о юноше, который лишился всякого страха, потому что знал о близкой смерти, и все же не боялся ее. Который увел своего коня с поля боя, лишь бы не подвергать его опасности. Который погиб, спасая жизнь труса.
– Это стало бы прекрасным памятником. Только не надо себя мучить.
– Руфрид винит меня за то, что случилось с Линденом. И почему нет? Я струсил, а он защищал меня.
Танфия подошла к нему; он привлек ее к себе, усадил на колени, обнял.
– Это правда, – прошептала она ему в макушку, – что ты соблазнил Линдена?
Тело его напряглось.
– Это кто наплел?
– Не все знают тебя так же плохо, как я. Столько раз я тебя видела с Линденом, столько раз еще в Энаванейе думала, что ты бродишь один или сидишь с Гелананфией…
– Не стану отпираться, Тан – я хотел его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146