Онемевшая от горя Изомира приобняла ее. Так они и сидели на каменном полу, приживаясь друг к другу, пока, наконец, девушка не убедила царицу снова лечь. Изомира принесла ей бокал вина, и сидела рядом, пока Мабриану не одолел сон.
Теперь она знала, что терзает царицу, но помочь ей было не в силах девушки. Проходили дни, исполненные того же мучительного напряжения. На седьмое утро беспокойство Мабрианы заразило и Изомиру. За окнами мела пурга, и под ее ударами стонала вся Цитадель. Изомире вспоминались рекруты в подземельях под Башней, и Беорвин на рудниках, и незаслуженное тепло переполняло ее стыдом.
Мабриана не хотела даже, чтобы ей читали; Изомира не добралась и до второй страница, когда царица, отмахнувшись, не бросила:
– Довольно.
– Почитать что-нибудь другое, сударыня?
– Ничего не надо. Я не в настроении.
– Тогда чем развлечь вас? Быть может, игрой?
По усталому лицу скользнула тень улыбки.
– Меня уже ничто не может развлечь. И я боле не играю в метрарх; эта игра осквернена кровью. Просто посиди рядом.
Тянулось тяжелое молчание. Само основание Цитадели, казалось, содрогается. В стонах ветра Изомире мерещились людские голоса из подземелий, где кружится и вопит в муке черный шар. Воспоминание это уже начинало казаться ей дурным сном.
Кто-то забарабанил в двери. Изомира с царицей испуганно переглянулись.
– Это он, – проговорила Мабриана.
Двери отворились. Царь Гарнелис вошел тихо, но вместе с ним в чертог будто бы вступила глухая ночь.
– Я говорил, что приду за ней, – прошептал он.
Царь походил на дра’ака, серого, сгорбленного, огромного. Женщины цеплялись друг за друга, и царица пыталась телом заслонить девушку. Царь нахмурился.
– Почему ты делаешь вид, что боишься меня? Нечего опасаться! Пойдем, Изомира. – Он протянул ей руку. Девушка знала, что противиться нет смысла. Если она попытается, то навлечет беду и на себя, и на царицу.
– Нет! – вскрикнула Мабриана, схватив ее за руку, когда девушка шагнула вперед.
– Все хорошо, – успокоительно пробормотала Изомира. – Я должна идти с ним. Вы же знаете.
Царица словно бы съеживалась с каждым шагом Изомиры. Глаза царя гагатово блеснули, когда он взял девушку под руку.
– Ты мудрая девочка, Изомира, – проговорил он. – Я пришел просить твоего прощения.
Он вывел ее из чертога. Прежде чем захлопнулись двери, Изомира бросила прощальный взгляд на царицу, тянувшую к ней руки, будто в последней попытке удержать.
Самодержец неторопливо вел девушку по янтарным переходам, будто царская чета идет на бал. «Долго ли еще?», подумалось Изомире. Она впала в некое покойное оцепенение.
– О чем ты думаешь? – спросил Гарнелис.
– Что моя жизнь превращается в сон.
– Изомира, – Голос его был нежен, и хрипловат от смущения. – Если я напугал тебя, прости.
– Не мне прощать вас. Я не могу.
– Я не виню тебя, – проговорил он. – Мне нужно лишь твое внимание.
– Но почему? – простонала она. – Я лишь ваша слуга, ваша подданная.
– Нет. Это я – твой.
– Вы царь. Вы ни перед кем не должны держать отчета.
– Ты ошибаешься. Мне давно следовало объяснить тебе. Ты обязательно должна понять.
– Почему?
Царь коснулся ее щеки кривым пальцем.
– Ты мне как дочь, которой у меня не было. Если ты ненавидишь меня, это ужасно. Ты – все мои подданные, ты – дух Авентурии.
Эти слова потрясли Изомиру. Значит, такой он видел ее – олицетворением всего царства? Но откуда тогда это навязчивое стремление объясниться перед ней?
Сводчатым коридором, куда девушка никогда прежде не забредала, он провел ее в обширную палату с бесконечными рядами окон, убегающими к сдвоенному трону, усыпанному синими самоцветами. То был сказочный Сапфировый престол.
– Солнечный чертог, – пояснил царь.
Конечно, Изомира слыхала об этом месте; и сейчас, оглядываясь, она испытывала молчаливый трепет. Чтобы пройти от дверей до стены, требовалось полных две минуты. Когда они подошли к величественному витражу за престолом, Изомира глянула за окно, и ей во всем своем величии предстала Гелиодоровая башня.
Свет Розовой и Лилейной лун озарял ее, бросая двойные тени на снег. Искрился намерзший на камни лед. Леса казались лишь чернильными черточками на стенах, а ночное небо над Башней словно бы сияло, и серебряный диск Лилейной луны висел над недостроенными стенами, точно венец.
– Разве она не прекрасна? – спросил царь.
– Прекрасна, – искренне согласилась Изомира. Прекрасна, но в то же время страшна и слишком величава.
– Я хочу, чтобы хоть кто-то понял, зачем я ее строю.
– Но, государь… вам кажется, что народ не понимает?
– Не подличайся, Изомира! Конечно, они не понимают. Как, да и почему? Они видели лишь мой облик благостного правителя. В то время как изнутри…
Девушка молчала, не осмеливаясь прервать самодержца.
– Что сделал я для Авентурии? – проговорил царь, помедлив. – Я не соединял царства союзами. Я не выиграл битвы на Серебряных равнинах. Я не спасал Авентурии от глада и потопа, и не усмирял роф скал. Я был не более чем чинушей. Разве есть у моих подданных причина меня помнить?
– Как можно забыть вас? – недоверчиво переспросила Изомира.
Царь продолжал, тихо и серьезно, словно разговаривая с тобой:
– Я всегда боготворил красоту земли, которой имею счастье править. Часто я плакал от радости, глядя на нее. Жизнь бы положил я, только б сохранить ее. Но теперь…
– Государь?
– О, город, как прежде, лежит у стен Цитадели во славе своей. Но сейчас, да и давно уже… не припомню, когда это началось, с чего… он не значит для меня ничего. Плоским он стал, бессмысленным. Россыпи крыш – прихоть геометра, солнечный свет безжалостней острой бронзы, и дождь на вкус – как пепел. Тебе так не кажется?
– Нет. Париона прекрасна…. была бы, если…
– Ты еще молода. А я старею. Не зная, отведено мне еще два года или двадцать, я начал задавать себе вопрос: «Как оценят меня после смерти?».
– Как доброго царя, конечно…
– Доброго царя? Достанет и этого? Я всегда стремился быть справедливым и хорошим, чтобы никто не сказал обо мне злого слова. Но хватит ли этого? Правление мое было бессодержательным. Мне не приходилось спасать Авентурию от врагов. Не пришлось доказывать себя, и я не оставил следов в летописях.
– Но вас будут вспоминать с приязнью!
Слова его не просто потрясли Изомиру. Ей стало гадко на душе.
– Мало быть помянутым с приязнью. – Гарнелис смотрел в ночь, гордо вздернув подбородок. – Истинный самодержце долен остаться в памяти как благородный, славный, жизнь отдавший за Девять царств. Истинный царь должен быть во всем совершенен!
Имми приоткрыла рот. И что теперь – говорить, что Гарнелис само совершенство? Девушка стиснула зубы и молча буравила царя глазами.
Царь вздохнул, понурившись, и вновь стал обманчиво человечен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146