– Но когда проявилась эта язва –до появления Лафеома или после?
Гелананфия примолкла, обдирая один за другим восково-бледные лепестки сорванного цветка.
– До. За несколько месяцев. Но Лафеом как-то исхитрился появиться в самый подходящий момент и воспользоваться им. Вдвоем они задумали построить великий памятник Богине и Богу – дар Гарнелиса народу Авентурии.
– Что же в том дурного?
Гелананфия горько хохотнула.
– О, эту весть встретили ликованием. Даже я решила, что мысль прекрасная. Но мой отец сразу понял, чем она отольется – пустой тратой даров земных и жизней людских. Он молил Гарнелиса оставить эту затею, но царь стал ею одержим. Всякий, перечивший ему, становился врагом. Включая моего отца.
Гарнелис избавился от добрых людей, верно служивших ему годами, а на их место ставил жестоких, честолюбивых подличателей – уж прости за грубость, но мягче не скажешь! А те, кто прогневал его в самой малости, исчезали.
– Исчезали?
– Я почти уверена, что он казнил их.
Рафроем присел на валун, будто не мог поверить собственным ушам.
– Царь поступает так с собственным народом? Заурома…
– Разбита. Завет нарушен.
– Морские змеи! Вот почему они беспокойны! Гелананфия, не плачь…
– Это брызги от водопада! – Она села рядом с чародеем, но отвернулась. – Последней каплей стал театр. Сафаендер поставил пьесу, высмеивающую государево безумие – и Гарнелис снес театр, а на его месте приказал возвести свой памятник.
– Старый царский театр? Я так любил его… Да и Гарнелис любил! Он повел нас туда смотреть «Аркенфелл», помнишь? Он бы не…
– Так все говорили. А он сделал это. Сорок человек погибло, защищая театр. Народ так любил Гарнелиса, что не верил ни единому дурному слову о нем – до того дня. Царь отчуждается от земли все сильней, и так где были любовь и доверие, остались жестокость и страх.
– О боги… – прошептал Рафроем.
– Отец отослал меня ради моей же безопасности. Он и сам подумывал о бегстве, но боролся с этим искушением. Странно – только в противостоянии с Гарнелисом мы с отцом примирились. И даже сблизились – впервые в жизни. Он был добрый человек, Галемант. Почему я все время говорю «был»?
Рафроем молча слушал.
– Моя жизнь тоже была в опасности. Но я не могла тратить время по укромным углам. И я двинулась сюда. Но мне кажется, что корабль мой затонул не случайно. Гарнелис знал, куда я направлюсь, и пытался погубить меня.
– Создав водоворот? Милая моя, на свете нет чародеев, способных на это, даже меж посредников. А ваш царь не повелевает роф .
– Я знаю, это нелепо. Но мне так чудится. Так что если, вернувшись, я не застану отца в живых, я буду горевать, но не изумляться. Гарнелис убивает собственных наследников. Что это может значить?
– Не мне решать.
– Я думала… – Она запнулась, и Рафроем ободряюще погладил ее руку. – Я думала, если Лафеом и вправду посредник, то в этом безумии есть невидимое осмысленное начало. Надеялась, что вы прольете свет во тьму, куда мы упали.
– Я не могу. Пока не могу. Мы не боги, и не зовемся провидцами. Мы избраны посредниками лишь потому, что не приняли ничьей стороны во время…
– Рафроем, заткнись. Не хочу слышать твоих оправданий.
– Ладно. Но ты зря думаешь, что отыщешь ответ прежде, чем хорошо выспишься.
Царевна устало улыбнулась чародею.
– Значит, и вы не воздухом питаетесь? Рискну двусмысленностью – отведи меня в постель, Рафроем, прежде чем я отключусь, и тебе придется меня тащить.
Гелананфия проспала до конца дня и всю ночь. Ближе к утру царевну потревожили кошмары – вновь ее затягивал водоворот, и из зияющего жерла воронки на нее взирало отцовское лицо.
Просыпалась она тяжело, всплывая из-под простыней, будто из морской пучины. Несколько мгновений Гелананфия не могла вспомнить, кто она такая. Потом ответственность вновь обрушилась на нее, и царевна со вздохом опустилась на подушки.
В дверь постучали.
– Войдите! – крикнула Гелананфия, приподнимаясь на локте и приглаживая растрепанные волосы.
В распахнутую дверь ворвался ароматный ветерок. Царевна вспомнила самоцветных змей, и успокоилась.
– Доброе утро, ваше высочество, – приветствовал ее Рафроем.
В руках он держал поднос, и Гелананфия окинула жадным взглядом тарелки с золотистыми лепешками, кашей, сыром и плодами.
– Предупреждаю – я ему много.
– Помню, – с кислой миной заметил Рафроем. – Ты всегда таскала куски с моей тарелки.
– Ты их все равно не доедал.
Чародей опустил поднос ей на колени.
– Объяснить, что здесь что?
– Нет. Мне все равно, что за заморские плоды вы тут растите – я их и так съем.
Пока царевна ела, Рафроем выжидающе восседал рядом на табурете, сложив руки на коленях. Гелананфию его молчание начинало раздражать.
– Ты уже говорил с остальными? – поинтересовалась она.
– Наш разговор был личным, так что – нет. Но меня уже спрашивали, просишь ли ты нас посредничать.
Царевна едва не подавилась куском лепешки.
– Между кем и кем?
– Между тобой и царем.
– По-моему, это несколько бессмысленно. Посредничать уже поздно. И вспомни – он еще царь. А у меня никакой власти нет.
Чародей молча глянул на нее глубокими карими глазами. Возраст его определить было невозможно. Он казался полупрозрачным, и очень похожим на Лафеома… но если Рафроем был бесхитростен и ясен, как алмаз, то воспоминания ее о Лафеоме были обманчиво-смутны.
– Ну? – вопросила Гелананфия. – Нечего на меня смотреть.
Рафроем пошевелился. В гневе царевна обретала властность.
– Гелананфия, – спросил он, – тебе приходилось видать бхадрадоменов?
Принцесса подняла на него удивленный взгляд.
– Нет. Откуда? Им не дозволено пересекать Вексатский пролив.
– Ну, я их видел, и все равно не всегда смогу признать.
– О чем ты?
– В общем они схожи видом с людьми – у них есть череп, хребет, две руки и две ноги. Но облик их… как бы выразиться… изменчив.
Царевна отставила поднос. Аппетит у нее враз пропал.
– Продолжай.
– Представь себе только что вылупившегося цыпленка. Если первым, что он увидит, будет не курица, а твоя рука, цыпленок сочтет твою руку матерью. Бхадрадомен подобны в этом цыплятам, но запечатление у них приобретает крайнюю форму. Они становятся схожи внешне с тем существом, с которым вместе обитают. Таких измененных они зовут гхелим .
– Что-то похожее я слышала, – пробормотала Гелананфия. – Мне казалось, это лишь сказка.
– Увы, нет. Настоящие мастера среди них вольны свободно менять обличье – в некоторых пределах, конечно, но человеческий глаз они обманут. И хотя искусство их несовершенно, их все же принимают за людей, ибо им присущ дар проникать в людские умы и подчинять себе. Конечно, всегда найдется человек, которого им не провести, который узрит истину сквозь пелену обмана, но им под силу отвести глаза слишком многим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146