.. А там, как говорится, уже дело техники. В Талгар так в Талгар...
* * *
В чем нельзя было отказать молодому, инициативному товарищу из горотдела УГРО, так это в смелости.
Когда его группа определила дом, который интересовал «отслеживаемых», а сами «отслеживаемые», после осмотра возможных мест проникновения в дом и отходов оттуда, пошли в местную коммерческую столовку перекусить и, видать, дождаться темноты, то он – молодой, напористый и инициативный – заявился к хозяину дома, чуть ли не силой вырвал у него признание, что «сапсем мал-мал денег на чердак прятал», по-быстрому эвакуировал его вместе с семьей из дому – чтобы под ногами не путался.
Приказал шоферу потребсоюза ждать с фургоном у райкома партии, расставил сержантов в штатском по возможным местам ухода подозреваемых из дома, а сам влез на чердак и затаился...
Сидел в засаде и рассуждал смело и верно: если судить по оперативным данным, что эти двое такие «деловые», что всегда заранее знают, где спрятаны ценности, – наверное, они и на этот раз не будут зря шуровать, а сразу же на чердак полезут. Тут он их и накроет!
Он к ним уже присмотрелся – ничего особенного: один такой худенький – вроде демобилизованного, лет двадцати, второй – под «художника» работает. Планшет для рисования через плечо, одет чистенько, рожа такая культурная. Лет пятнадцати, не больше. Соплей перешибить можно. Одной – сразу двоих...
* * *
Манты – гигантские казахские пельмени, приготовленные на пару, были удивительно невкусными. Тесто крутое, недоваренное в мантешнице, мясо жесткое, чем-то попахивало, каймак, которым следовало поливать манты, был жидким, явно разбавленным.
– Не, Мишаня, раз в месяц нужно обязательно в общепит ходить жрать. Сколько бы они с нас ни драли по коммерческим ценам!
Лаврик брезгливо отодвинул тарелку с мантами... Стал прихлебывать чай из пиалы, заедая боурсаками.
– На хрена? – спросил Мика. – Чтобы это говно жрать?
– Продолжаю свою глубокую мысль, – сказал Лаврик. – Для полного понимания степени сравнения. Ты вспомни Лилькины манты. А теперь посмотри на эти. Ну?
– ...гну! – ответил ему Мика. – Ты даже сравнивать не имеешь права! Лилька – гений по этой части.
– По всем остальным частям – тоже, – ухмыльнулся Лаврик. – Я вот думаю, а не жениться ли мне на Лилькиных мантах? Домик ее «задвинуть» хоть за сколько – без запроса, выправить новую ксивоту, забрать Лильку вместе с ее мантешницей, тебя в охапку, и не сквозануть ли нам в Россию? Насовсем...
– И завязать, – сказал Мика. – А то мне так остоебенила эта нервотрепка – все время думать, что тебя кто-то втихаря разглядывает.
– Как говорил мистер Джингль мистеру Пиквику – «издержки профессии», – с удовольствием произнес Лаврик.
Но Мика даже не обратил внимания на Лавриковы глубочайшие познания Диккенса. Сказал, уткнувшись глазами в драную клеенку стола:
– Я бы СХШ закончил...
– Это еще что?!
– Средняя художественная школа.
– На хрена тебе школа? – удивился Лаврик. – Ты и так рисуешь – зашибись!
Мика промолчал. Потом поднял глаза от клеенки, уставился в Лаврика, сказал неожиданно жестко:
– Завязывать надо, Лавруша. Война идет, а мы... Завязывать и отваливать. Хватит. Намолотили. В будущем году мне все равно в армию идти.
– Может быть, может быть... – Лаврик не то согласился с Микой, не то решил прекратить эту тему.
Но Мика уже вцепился в него, как клещ:
– Давай плюнем на этого старого «планакеша», Лаврик. Что-то за всем этим мне нехорошее чудится!
– Что, с тобой, Мишаня? – слегка испуганно спросил Лаврик.
– Да ни хера особенного! Просто... Я еще этой ночью сон нехороший видел.
Лаврик облегченно рассмеялся:
– Слезай с печи, дедушка! В пришествие Антихриста ты еще не веришь?! Ну, Мишаня... Ну, Минька! Ты даешь!.. Чтобы в пятнадцать лет, спортсмен, физкультурник, можно сказать... художник – культурнейший человек, и... Сон, видишь ли, ему нехороший приснился! Да если бы ты знал, какой сон мне сегодня приснился, ты вообще в штаны наклал бы!.. Слушай. Будто идем мы с тобой по какому-то песчаному пляжу...
– Что?! – потрясеннно воскликнул Мика.
– Тихо ты! – Лаврик осторожно оглянулся по сторонам. – Ты слушай, не «чтокай»... А вокруг нас одна вода. Будто мы вроде как на каком-то острове... А песочек такой мягкий, тепленький, сыпучий...
– Замолчи!!!
– Ладно тебе психовать, – строго сказал Лаврик. – Не хочешь слушать – молчу. Но и ты уж возьми себя в руки, пожалуйста. На дело идем, а ты весь вздрюченный. Не годится. Что это с тобой?
– Давай не пойдем, Лаврик!.. – умоляюще прошептал Мика.
Над клеенчатым столом с холодными и невкусными мантами и жидким разбавленным каймаком повисла пауза. Потом Лаврик спросил:
– А если я скажу – «в последний раз». Пойдешь?
Мика помолчал, посмотрел Лаврику в глаза:
– Действительно в последний раз?
– Век свободы не видать.
– Пошли, – сказал Мика.
* * *
Было уже совсем темно, когда Мика и Лаврик проникли в дом старого планакеша через крышу сарая, сразу же на второй этаж.
Именно в том месте, куда молодой и инициативный товарищ не догадался спрятать сержанта в гражданском и при нагане.
– А где цветы, где оркестр? – одними губами произнес Лаврик.
Ему очень хотелось подбодрить Мику.
Мика внимательно осмотрелся. Осторожно выглянул из-за занавески в окно, выходящее во двор. Там, за высоким дувалом, от посторонних глаз подальше, стояла настоящая степная казахская юрта.
Мика вопросительно посмотрел на Лаврика. Лаврик тоже увидел юрту, тут же неслышно объяснил:
– Дом у них только для понтяры. Или принять кого-нибудь, кто повыше. А кемарят они все равно в юрте, «колбиты» вонючие!..
Из кладовки второго этажа на чердак вела узкая скрипучая деревянная лестница в несколько ступенек. Проход на чердак, вырезанный в потолке кладовки, был прикрыт, но на замок не заперт. Из потолка и крышки торчали две толстые железные серьги, не скованные дужкой навесного замка...
Мика показал на голые дужки, сказал Лаврику на ухо:
– Не нравится мне всё это. И то, что в доме – никого.
– Ты же сам видел, как они отвалили на мотоцикле с коляской! Может, в аул, за товаром...
– Такой планакеш не оставит дом без присмотра. Что-то за этим есть... Может, лапки сделаем, а, Лаврик?
– Ты! Чеканутый!.. То с крыши на крышу, как обезьяна, летает – ни хуя не боится, а то в пустой хате перебздел, как щенок обосранный!.. – зло прошипел Лаврик в лицо Мике и первым полез на чердак.
Мика последовал наверх за Лавриком.
... На чердаке было тепло, паутинно и пыльно.
И хотя Мику била дрожь недоброго предчувствия, он неожиданно и не ко времени вспомнил свой довоенный ленинградский чердак над шестым этажом их покинутого, дома... Большую плетеную корзину с мокрым выстиранным бельем... И Милю – теплую, родную и такую желанную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
* * *
В чем нельзя было отказать молодому, инициативному товарищу из горотдела УГРО, так это в смелости.
Когда его группа определила дом, который интересовал «отслеживаемых», а сами «отслеживаемые», после осмотра возможных мест проникновения в дом и отходов оттуда, пошли в местную коммерческую столовку перекусить и, видать, дождаться темноты, то он – молодой, напористый и инициативный – заявился к хозяину дома, чуть ли не силой вырвал у него признание, что «сапсем мал-мал денег на чердак прятал», по-быстрому эвакуировал его вместе с семьей из дому – чтобы под ногами не путался.
Приказал шоферу потребсоюза ждать с фургоном у райкома партии, расставил сержантов в штатском по возможным местам ухода подозреваемых из дома, а сам влез на чердак и затаился...
Сидел в засаде и рассуждал смело и верно: если судить по оперативным данным, что эти двое такие «деловые», что всегда заранее знают, где спрятаны ценности, – наверное, они и на этот раз не будут зря шуровать, а сразу же на чердак полезут. Тут он их и накроет!
Он к ним уже присмотрелся – ничего особенного: один такой худенький – вроде демобилизованного, лет двадцати, второй – под «художника» работает. Планшет для рисования через плечо, одет чистенько, рожа такая культурная. Лет пятнадцати, не больше. Соплей перешибить можно. Одной – сразу двоих...
* * *
Манты – гигантские казахские пельмени, приготовленные на пару, были удивительно невкусными. Тесто крутое, недоваренное в мантешнице, мясо жесткое, чем-то попахивало, каймак, которым следовало поливать манты, был жидким, явно разбавленным.
– Не, Мишаня, раз в месяц нужно обязательно в общепит ходить жрать. Сколько бы они с нас ни драли по коммерческим ценам!
Лаврик брезгливо отодвинул тарелку с мантами... Стал прихлебывать чай из пиалы, заедая боурсаками.
– На хрена? – спросил Мика. – Чтобы это говно жрать?
– Продолжаю свою глубокую мысль, – сказал Лаврик. – Для полного понимания степени сравнения. Ты вспомни Лилькины манты. А теперь посмотри на эти. Ну?
– ...гну! – ответил ему Мика. – Ты даже сравнивать не имеешь права! Лилька – гений по этой части.
– По всем остальным частям – тоже, – ухмыльнулся Лаврик. – Я вот думаю, а не жениться ли мне на Лилькиных мантах? Домик ее «задвинуть» хоть за сколько – без запроса, выправить новую ксивоту, забрать Лильку вместе с ее мантешницей, тебя в охапку, и не сквозануть ли нам в Россию? Насовсем...
– И завязать, – сказал Мика. – А то мне так остоебенила эта нервотрепка – все время думать, что тебя кто-то втихаря разглядывает.
– Как говорил мистер Джингль мистеру Пиквику – «издержки профессии», – с удовольствием произнес Лаврик.
Но Мика даже не обратил внимания на Лавриковы глубочайшие познания Диккенса. Сказал, уткнувшись глазами в драную клеенку стола:
– Я бы СХШ закончил...
– Это еще что?!
– Средняя художественная школа.
– На хрена тебе школа? – удивился Лаврик. – Ты и так рисуешь – зашибись!
Мика промолчал. Потом поднял глаза от клеенки, уставился в Лаврика, сказал неожиданно жестко:
– Завязывать надо, Лавруша. Война идет, а мы... Завязывать и отваливать. Хватит. Намолотили. В будущем году мне все равно в армию идти.
– Может быть, может быть... – Лаврик не то согласился с Микой, не то решил прекратить эту тему.
Но Мика уже вцепился в него, как клещ:
– Давай плюнем на этого старого «планакеша», Лаврик. Что-то за всем этим мне нехорошее чудится!
– Что, с тобой, Мишаня? – слегка испуганно спросил Лаврик.
– Да ни хера особенного! Просто... Я еще этой ночью сон нехороший видел.
Лаврик облегченно рассмеялся:
– Слезай с печи, дедушка! В пришествие Антихриста ты еще не веришь?! Ну, Мишаня... Ну, Минька! Ты даешь!.. Чтобы в пятнадцать лет, спортсмен, физкультурник, можно сказать... художник – культурнейший человек, и... Сон, видишь ли, ему нехороший приснился! Да если бы ты знал, какой сон мне сегодня приснился, ты вообще в штаны наклал бы!.. Слушай. Будто идем мы с тобой по какому-то песчаному пляжу...
– Что?! – потрясеннно воскликнул Мика.
– Тихо ты! – Лаврик осторожно оглянулся по сторонам. – Ты слушай, не «чтокай»... А вокруг нас одна вода. Будто мы вроде как на каком-то острове... А песочек такой мягкий, тепленький, сыпучий...
– Замолчи!!!
– Ладно тебе психовать, – строго сказал Лаврик. – Не хочешь слушать – молчу. Но и ты уж возьми себя в руки, пожалуйста. На дело идем, а ты весь вздрюченный. Не годится. Что это с тобой?
– Давай не пойдем, Лаврик!.. – умоляюще прошептал Мика.
Над клеенчатым столом с холодными и невкусными мантами и жидким разбавленным каймаком повисла пауза. Потом Лаврик спросил:
– А если я скажу – «в последний раз». Пойдешь?
Мика помолчал, посмотрел Лаврику в глаза:
– Действительно в последний раз?
– Век свободы не видать.
– Пошли, – сказал Мика.
* * *
Было уже совсем темно, когда Мика и Лаврик проникли в дом старого планакеша через крышу сарая, сразу же на второй этаж.
Именно в том месте, куда молодой и инициативный товарищ не догадался спрятать сержанта в гражданском и при нагане.
– А где цветы, где оркестр? – одними губами произнес Лаврик.
Ему очень хотелось подбодрить Мику.
Мика внимательно осмотрелся. Осторожно выглянул из-за занавески в окно, выходящее во двор. Там, за высоким дувалом, от посторонних глаз подальше, стояла настоящая степная казахская юрта.
Мика вопросительно посмотрел на Лаврика. Лаврик тоже увидел юрту, тут же неслышно объяснил:
– Дом у них только для понтяры. Или принять кого-нибудь, кто повыше. А кемарят они все равно в юрте, «колбиты» вонючие!..
Из кладовки второго этажа на чердак вела узкая скрипучая деревянная лестница в несколько ступенек. Проход на чердак, вырезанный в потолке кладовки, был прикрыт, но на замок не заперт. Из потолка и крышки торчали две толстые железные серьги, не скованные дужкой навесного замка...
Мика показал на голые дужки, сказал Лаврику на ухо:
– Не нравится мне всё это. И то, что в доме – никого.
– Ты же сам видел, как они отвалили на мотоцикле с коляской! Может, в аул, за товаром...
– Такой планакеш не оставит дом без присмотра. Что-то за этим есть... Может, лапки сделаем, а, Лаврик?
– Ты! Чеканутый!.. То с крыши на крышу, как обезьяна, летает – ни хуя не боится, а то в пустой хате перебздел, как щенок обосранный!.. – зло прошипел Лаврик в лицо Мике и первым полез на чердак.
Мика последовал наверх за Лавриком.
... На чердаке было тепло, паутинно и пыльно.
И хотя Мику била дрожь недоброго предчувствия, он неожиданно и не ко времени вспомнил свой довоенный ленинградский чердак над шестым этажом их покинутого, дома... Большую плетеную корзину с мокрым выстиранным бельем... И Милю – теплую, родную и такую желанную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116