– Наплевали... Я не умею сочинять характеры существ, которых не могу себе представить зрительно... Я не знаю, как может разговаривать персонаж, которого я не вижу... Нарисуй мне Домового, Мика! Как он выглядит?.. Во что одет?.. Я повешу твой рисунок у себя над столом и сяду за пишущую машинку.
– Попробуй сам почитать сказки Афанасьева, поройся в фольклорных материалах... Я сейчас дико занят Аверченко. Меня очень поджимают издательские сроки.
– О Боже! Он занят Аверченко... Аверченко очень средний литератор, и сейчас его стали издавать лишь потому, что раньше он был запрещен из-за своего эмигрантства...
– Но шестьдесят иллюстраций для трех томов Аверченко – год моей безбедной жизни. И я готов Аркаше простить некоторый примитивизм его дореволюционного юмора. Кстати, в эмиграции он стал писать лучше...
– Тэффи, которую он же печатал в своем «Новом Сатириконе», была на три головы выше самого Аверченко, – сказал сценарист. – Микочка! Нарисуй мне Домового... Придумай его мне графически, умоляю! Ну хочешь, я на колени встану?
– Совсем сдурел!.. – сказал Мика и отправился в кабинет.
Оттуда он принес несколько небольших листов ватмана и карандаш, разгреб кухонный стол, положил на него бумагу и стал быстро что-то набрасывать, приговаривая:
– Ну вот... Наверное... Должно быть... вот... что-то такое... Около полуметра – не больше... Или мало?..
– Рисуй, рисуй!.. – Затаив дыхание, сценарист следил за карандашом в уверенной руке Мики Полякова.
– ...в лапоточках... – бормотал Мика, и на бумаге возникали смешные фигурки предполагаемого Домового. – Веревочкой подпоясан... Вот такая бороденка... шапочка... Какая же у него может быть шапочка?.. А, старик?
– Откуда я знаю?! – окрысился сценарист. – Я для этого к тебе и приехал! Фигуристками угощал, хлеб привез, подлизываюсь к тебе, как шавка! А ты мне рисуешь какую-то херню собачью! Что это за современный Домовой?! Это же тридцатые годы какие-то... Голод в Поволжье!.. Дед Щукарь!.. Какой-то бездарно сочиненный российско-деревенский пейзанин... Лапоточки-онучи! Поясок веревочкой! Мне... Мне сегодняшний Домовой нужен!!! Восьмидесятый год на дворе, Мика!.. Сейчас уже никто косовороток не носит, черт бы тебя побрал!
* * *
Через пару дней он позвонил Мике и сказал, что его заявку на сценарий про Домового студия не приняла, обвинив автора в болезненном мистицизме и мелкотемье, но, чтобы подсластить пилюлю, включила какой-то старый фильм, снятый по его сценарию, и его самого в фестиваль «Ленфильма», проводившийся почему-то на Дальнем Востоке. Так что завтра он уже вылетает в Хабаровск, потом в Благовещенск, Уссурийск и Владивосток. Возможно, им даже придется слетать на Чукотку. Не исключено, что он сможет там захороводить и обаять парочку барышень-чукчей первой свежести и привезти их к Мике.
– Ты никогда не спал с хорошенькой чукчей? – спросил сценарист.
– Нет, – ответил Мика. – А как быть с Домовым?
– Пока не наступит фантастическая эра свободы и бесцензурного творчества, боюсь, Домовой нам с тобой не пригодится. Ты свободен для своего договорного Аверченко. А Домового можешь перестать рисовать и даже плюнуть ему в морду!
Но этого Мика уже почему-то не мог сделать...
Бесстыдно нарушая все издательско-договорные сроки, Мика с упорством маньяка продолжал зачем-то рисовать и придумывать, продумывать и рисовать этого проклятого Домового!..
Сотни набросков заполняли бесчисленное количество листов бумаги, а Михаил Сергеевич Поляков, которому уже завалило за полтинник, все рисовал и рисовал это странное и неведомое Существо, так дивно втемяшевшееся ему в голову...
Что? Почему? Какая сила заставляла его это делать – понять Мика не мог. Не мог и остановиться в своем поиске. Одно понимал – теперь он «сочинял» этого Домового не для кого-то, а для себя. Лично...
А потом вдруг пришло озарение! Оно, правда, лежало на поверхности, но до сих пор было не замечено Микой. В озарении были две составляющие.
Первая: Домовой – хранитель очага. Следовательно, он постоянно находится в доме. В чем, например, Мике удобнее всего быть у себя в доме? В тренировочном костюме. Желательно старом, полуистлевшем от многократных стирок, но внешне сохранившем признаки бывшей принадлежности хозяина этого костюма к большому спорту.
И на бумаге неожиданно появился Домовой в весьма пожилом тренировочном костюме с четырьмя белыми фетровыми буквами на спине – «СССР». И в «чешках» со смятыми задниками – таких бывших гимнастических тапочках...
Вторая составляющая: он может сохранить некий приблизительно фольклорный облик – бородку, усы, некоторую наивную простоватость.
Но ни в коем случае он не должен походить на бедного деревенского родственника, явившегося в категорически чуждый ему мир многомиллионного города и столкнувшегося с пугающими его явлениями цивилизации, которых он якобы был лишен в своем медвежьем углу. Или еще где-нибудь – откуда он появился...
Ни под каким видом не делать из него комический персонаж, разговаривающий псевдонародными, окололитературными перлами вроде – «мабуть», «кубыть» и «еж тя задери»!..
И еще! Ни за что не называть его архаичными именами типа – Еремей, Елисей, Прохор, Тихон...
– Точно! Я хочу быть Альфредом!.. – раздался чей-то надтреснутый тенорок за спиной у Михаила Сергеевича Полякова.
Мика резко обернулся и увидел....
...сидящего на валике своей древней кабинетной тахты маленького Человечка, ростом чуть более полуметра, в стареньком стираном голубом тренировочном костюмчике с белыми фетровыми буквами на спине и груди – «СССР»!..
Около тахты валялись маленькие «чешки» со стоптанными задниками.
В руках Человечек вертел Микин летный шлемофон с ларингофонами и колодкой соединения связи, который сам Мика Поляков не видел уже лет двадцать пять, с момента своей демобилизации.
– Ты так и не придумал мне шапочку, – сказал самозваный Альфред. – И я нашел в твоем забытом барахле вот эту штуку. К сожалению, она мне очень велика. Не сумеешь ли ты сделать с ней что-нибудь такое, чтобы я иногда смог ее надевать?..
* * *
Когда Михаил Сергеевич Поляков, пятидесяти трех лет от роду, один из самых известных художников-иллюстраторов и карикатуристов, чьи сборники карикатур разлетались по всему свету, а потом Управление по охране авторских прав выплачивало ему восемь процентов от авторского гонорара рублями или сертификатами на отоварку в спецлавочке, забирая себе девяносто два процента государственного налога, находясь в трезвом уме и здравой памяти, убедился в том, что сидящий перед ним маленький человечек ему не снится и не телевизор показывает ему кукольно-сказочную мультяшку «про Домового» из передачи «Спокойной ночи, малыши!», а какой-то поразительный сдвиг Судьбы с, казалось бы, уже накатанных рельсов предъявляет ему – Мике Полякову – Настоящего, Живого, Говорящего Домового, которого он же сам уже несколько дней взахлеб графически сочинял на бумаге, невольно наделяя его всем тем, что было близко ему самому – ну просто-таки как Гюстав Флобер:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116