..
Но Мика и Лева увидели пятнадцать перетрусивших стариков, четверых детей и несколько равнодушных немецких собак неведомых пород...
И увидели трех пьяных мальчишек-неонацистов, один из которых исступленно размахивал красным флагом с черной свастикой в белом круге, второй картинно прихлебывал из бутылки, а третий истерически вопил в мегафон призывы далеко не первой свежести:
– Германия только для немцев!!! Всех чернозадых, евреев и поляков развесить по деревьям Английского парка!.. Турков – сжечь дотла!.. Возродим великую нацию – возродится великая Германия!!!
Поначалу Леве и Мике не захотелось во все это даже поверить. Им показалось, что это «Бавария-фильм» снимает сцену для какой-то современной антифашистской картины...
Но не было прожекторов, не было кинокамер, не суетился вокруг кинематографический люд – не было никакой съемки!
Шел НОРМАЛЬНЫЙ НАЦИСТСКИЙ митинг со своими «героями» и внемлющим им «народом»...
– Боже мой... Какой ужас! Я ведь только что об этом говорил...
Лева схватился за Мику и тоненько прокричал всем стоящим внизу у пригорка старикам, детям и собакам:
– Господа! Господа!.. Что же вы молчите?! Как же можно молчать?! Это же в центре вашего Мюнхена! Ну возразите хоть кто-нибудь!.. Что же вы стоите?!
Но под пригорком уже никто не стоял – все стали поспешно расходиться в разные стороны, растаскивая своих детей и собак... «Добрый» старый немецкий принцип – только бы не ввязаться в какую-нибудь историю... Ни одна собака даже не тявкнула.
Мика вдруг почувствовал, как ослабевает Левина рука, которой он держался за него, и испуганно проговорил ему по-русски:
– Левушка, успокойся... Левушка, родной, возьми себя в руки!.. Не стоят они твоего здоровья, Левушка!..
– Русский! – по-русски же потрясенно закричал бритоголовый с бутылкой «Корна». – Русские жиды!.. Я в Караганде уголек рубал, а вы сюда за колбаской, суки?!
И на корявом немецком языке он стал кричать своим приятелям, что это стоят две русские свиньи, которые ему в Казахстане жить не давали, так еще и сюда приперлись, вонючее племя!..
Вот когда Леонхард Тауб, писатель, которого читала вся цивилизованная Германия, а не очень цивилизованная хохотала над его рассказами – он их сам прекрасно читал каждую субботу по одному телеканалу, – Леонхард Тауб, чьи книги были переведены почти во всем мире на несчетное количество языков, очень пожилой и очень больной человек, на великолепном немецком, настоящем «хохдойч», крикнул этим троим – с бутылкой, нацистским флагом и мегафоном:
– Вы – подонки!!! Что вы знаете о фашизме, дерьмо и ничтожества! Что вы вообще знаете про эту жизнь, мерзавцы?!
У Мики в висках уже гремел колокол и голова раскалывалась от вскипавшей ненависти...
Не было никого вокруг!.. А с пригорка на двух стариков, один из которых уже терял сознание, неслись трое пьяных, разъяренных здоровых парней – с бутылкой, мегафоном и флагом со свастикой...
В последнюю долю секунды в воспаленном мозгу Мики отчетливо промелькнуло:
ВСЕХ ТРОИХ...
... СРАЗУ!..
... В ЖИВЫХ НЕ ОСТАВЛЯТЬ НИКОГО!!!
* * *
На следующий день почти все газеты Баварии напечатали одну и ту же фотографию «известнейшего писателя-сатирика» Леонхарда Тауба, не дожившего до своего шестидесятипятилетнего юбилея всего один месяц. Леонхард Тауб скончался вчера в приемном покое клиники «Воген-хаузен» от острой сердечной недостаточности в 17 часов 15 минут вечера. Отпевание и погребение покойного состоятся в капелле при кладбище «Нордфритхоф» тогда-то и тогда-то...
А газеты «Абендцайтунг» и «Бильд», в разделах криминальной хроники городских происшествий, сообщили, что вчера же в Английском парке были обнаружены трупы трех молодых людей: Г. – 24 года, М. – 22 года, Ф. – 20 лет. Как показало вскрытие, произведенное судебно-медицинскини экспертами, все трое перед смертью находились в состоянии сильного алкогольного опьянения. В результате чего у двадцатичетырехлетнего Г. оказалось обширное кровоизлияние в мозг, у двадцатидвухлетнего М. – паралич сердечной мышцы, а у двадцатилетнего Ф. – разрыв аорты. Полиция ведет следствие...
– Это сделал ты? – впрямую спросил Альфред.
– Да, – без колебаний ответил Мика.
– Ты спасал Леву Тауба?
– Я многое пытался спасти... Как видишь, мне это не удалось.
Обессиленный Мика лежал на тахте в одной пижаме, по пояс прикрытый темно-красным пледом. Не мог оторвать остановившихся глаз от большой гравюры Махаева, висевшей на противоположной стене.
– Ты всегда так плохо чувствуешь себя после ЭТОГО? – осторожно спросил Альфред.
– После чего? – не сразу понял Мика.
– После убийства.
– А-а-а... Да... Всегда... В детстве, когда мне было двенадцать лет и я УБИЛ впервые, я даже потерял сознание.
– Пей чай. Остывает... Я заварил тебе «Эрл Грей».
– Спасибо.
– С возрастом стало труднее убивать?
– Да нет... Просто я уже полагал, что мне этого больше никогда не придется делать.
– Мика, скажи честно, Лева знал о моем существовании? – подрагивающим голосом спросил Альфред.
Мика посмотрел в его голубые глаза, полные слез, и понял, что имеет право только на один ответ:
– Да. И очень был тебе благодарен за то, что ты есть у меня.
Альфред тихо заплакал. Потом с трудом произнес:
– Микочка... Ты должен взять меня с собой на кладбище.
– Там будет уйма народу, Альфред. Я же знаю, что ты с трудом переносишь большое скопление людей.
– Я буду все время рядом с тобой... Я ни на шаг не отойду от тебя. Возьми меня с собой, Мика. Я имею на это право! Возьми, ради всего святого...
* * *
Отпевали Леонхарда Тауба в капелле при «Нордфритхофе».
Капелла при кладбище – она для всех религий... Так как герр Леонхард Тауб был слишком ироничен, чтобы исповедовать хоть какую-нибудь религию, было решено: для прощания с покойным лучше капеллы места не сыскать.
Этого же захотели и родственники, приехавшие из Праги, – маленькая старушка в черном, старшая сестра Левы, его племянница и муж племянницы, который никогда даже не был знаком с Левой...
Народу было человек двести. Старики из Мюнхенской еврейской общины, из Союза писателей, много сотрудников радиостанции «Свобода», кто-то из издательств... Были старые чехи и словаки, уже давно живущие в Германии. Были и русские...
По дороге на кладбище Мика и Альфред заехали в хороший, дорогой цветочный магазин, купили шестьдесят четыре розы желто-шафранного цвета.
Поставили свою «мазду» на кладбищенский паркинг и пошли к закрытому еще входу в капеллу.
Они несли свои печальные розы и слышали вослед:
– Смотрите, смотрите, какие цветы – это же сумасшедшие деньги!
– Успокойтесь, я вас умоляю! Вы знаете, кто это? Он на своих паршивых картинках заработал столько, что мог бы привезти и не такой букет!..
Мике стало тошно – ну просто невмоготу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Но Мика и Лева увидели пятнадцать перетрусивших стариков, четверых детей и несколько равнодушных немецких собак неведомых пород...
И увидели трех пьяных мальчишек-неонацистов, один из которых исступленно размахивал красным флагом с черной свастикой в белом круге, второй картинно прихлебывал из бутылки, а третий истерически вопил в мегафон призывы далеко не первой свежести:
– Германия только для немцев!!! Всех чернозадых, евреев и поляков развесить по деревьям Английского парка!.. Турков – сжечь дотла!.. Возродим великую нацию – возродится великая Германия!!!
Поначалу Леве и Мике не захотелось во все это даже поверить. Им показалось, что это «Бавария-фильм» снимает сцену для какой-то современной антифашистской картины...
Но не было прожекторов, не было кинокамер, не суетился вокруг кинематографический люд – не было никакой съемки!
Шел НОРМАЛЬНЫЙ НАЦИСТСКИЙ митинг со своими «героями» и внемлющим им «народом»...
– Боже мой... Какой ужас! Я ведь только что об этом говорил...
Лева схватился за Мику и тоненько прокричал всем стоящим внизу у пригорка старикам, детям и собакам:
– Господа! Господа!.. Что же вы молчите?! Как же можно молчать?! Это же в центре вашего Мюнхена! Ну возразите хоть кто-нибудь!.. Что же вы стоите?!
Но под пригорком уже никто не стоял – все стали поспешно расходиться в разные стороны, растаскивая своих детей и собак... «Добрый» старый немецкий принцип – только бы не ввязаться в какую-нибудь историю... Ни одна собака даже не тявкнула.
Мика вдруг почувствовал, как ослабевает Левина рука, которой он держался за него, и испуганно проговорил ему по-русски:
– Левушка, успокойся... Левушка, родной, возьми себя в руки!.. Не стоят они твоего здоровья, Левушка!..
– Русский! – по-русски же потрясенно закричал бритоголовый с бутылкой «Корна». – Русские жиды!.. Я в Караганде уголек рубал, а вы сюда за колбаской, суки?!
И на корявом немецком языке он стал кричать своим приятелям, что это стоят две русские свиньи, которые ему в Казахстане жить не давали, так еще и сюда приперлись, вонючее племя!..
Вот когда Леонхард Тауб, писатель, которого читала вся цивилизованная Германия, а не очень цивилизованная хохотала над его рассказами – он их сам прекрасно читал каждую субботу по одному телеканалу, – Леонхард Тауб, чьи книги были переведены почти во всем мире на несчетное количество языков, очень пожилой и очень больной человек, на великолепном немецком, настоящем «хохдойч», крикнул этим троим – с бутылкой, нацистским флагом и мегафоном:
– Вы – подонки!!! Что вы знаете о фашизме, дерьмо и ничтожества! Что вы вообще знаете про эту жизнь, мерзавцы?!
У Мики в висках уже гремел колокол и голова раскалывалась от вскипавшей ненависти...
Не было никого вокруг!.. А с пригорка на двух стариков, один из которых уже терял сознание, неслись трое пьяных, разъяренных здоровых парней – с бутылкой, мегафоном и флагом со свастикой...
В последнюю долю секунды в воспаленном мозгу Мики отчетливо промелькнуло:
ВСЕХ ТРОИХ...
... СРАЗУ!..
... В ЖИВЫХ НЕ ОСТАВЛЯТЬ НИКОГО!!!
* * *
На следующий день почти все газеты Баварии напечатали одну и ту же фотографию «известнейшего писателя-сатирика» Леонхарда Тауба, не дожившего до своего шестидесятипятилетнего юбилея всего один месяц. Леонхард Тауб скончался вчера в приемном покое клиники «Воген-хаузен» от острой сердечной недостаточности в 17 часов 15 минут вечера. Отпевание и погребение покойного состоятся в капелле при кладбище «Нордфритхоф» тогда-то и тогда-то...
А газеты «Абендцайтунг» и «Бильд», в разделах криминальной хроники городских происшествий, сообщили, что вчера же в Английском парке были обнаружены трупы трех молодых людей: Г. – 24 года, М. – 22 года, Ф. – 20 лет. Как показало вскрытие, произведенное судебно-медицинскини экспертами, все трое перед смертью находились в состоянии сильного алкогольного опьянения. В результате чего у двадцатичетырехлетнего Г. оказалось обширное кровоизлияние в мозг, у двадцатидвухлетнего М. – паралич сердечной мышцы, а у двадцатилетнего Ф. – разрыв аорты. Полиция ведет следствие...
– Это сделал ты? – впрямую спросил Альфред.
– Да, – без колебаний ответил Мика.
– Ты спасал Леву Тауба?
– Я многое пытался спасти... Как видишь, мне это не удалось.
Обессиленный Мика лежал на тахте в одной пижаме, по пояс прикрытый темно-красным пледом. Не мог оторвать остановившихся глаз от большой гравюры Махаева, висевшей на противоположной стене.
– Ты всегда так плохо чувствуешь себя после ЭТОГО? – осторожно спросил Альфред.
– После чего? – не сразу понял Мика.
– После убийства.
– А-а-а... Да... Всегда... В детстве, когда мне было двенадцать лет и я УБИЛ впервые, я даже потерял сознание.
– Пей чай. Остывает... Я заварил тебе «Эрл Грей».
– Спасибо.
– С возрастом стало труднее убивать?
– Да нет... Просто я уже полагал, что мне этого больше никогда не придется делать.
– Мика, скажи честно, Лева знал о моем существовании? – подрагивающим голосом спросил Альфред.
Мика посмотрел в его голубые глаза, полные слез, и понял, что имеет право только на один ответ:
– Да. И очень был тебе благодарен за то, что ты есть у меня.
Альфред тихо заплакал. Потом с трудом произнес:
– Микочка... Ты должен взять меня с собой на кладбище.
– Там будет уйма народу, Альфред. Я же знаю, что ты с трудом переносишь большое скопление людей.
– Я буду все время рядом с тобой... Я ни на шаг не отойду от тебя. Возьми меня с собой, Мика. Я имею на это право! Возьми, ради всего святого...
* * *
Отпевали Леонхарда Тауба в капелле при «Нордфритхофе».
Капелла при кладбище – она для всех религий... Так как герр Леонхард Тауб был слишком ироничен, чтобы исповедовать хоть какую-нибудь религию, было решено: для прощания с покойным лучше капеллы места не сыскать.
Этого же захотели и родственники, приехавшие из Праги, – маленькая старушка в черном, старшая сестра Левы, его племянница и муж племянницы, который никогда даже не был знаком с Левой...
Народу было человек двести. Старики из Мюнхенской еврейской общины, из Союза писателей, много сотрудников радиостанции «Свобода», кто-то из издательств... Были старые чехи и словаки, уже давно живущие в Германии. Были и русские...
По дороге на кладбище Мика и Альфред заехали в хороший, дорогой цветочный магазин, купили шестьдесят четыре розы желто-шафранного цвета.
Поставили свою «мазду» на кладбищенский паркинг и пошли к закрытому еще входу в капеллу.
Они несли свои печальные розы и слышали вослед:
– Смотрите, смотрите, какие цветы – это же сумасшедшие деньги!
– Успокойтесь, я вас умоляю! Вы знаете, кто это? Он на своих паршивых картинках заработал столько, что мог бы привезти и не такой букет!..
Мике стало тошно – ну просто невмоготу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116