– Тем лучше.
– Ты хочешь сказать: «Мика! Так какого же черта ты лишил любимую Женщину возможности родить ребенка?!» Так?..
– Да. Но это не образец твоей уникальности. Этот вопрос буквально висел в воздухе. Просто никто не решался тебе его задать.
– Нет, почему же... Первые три года нашей жизни, особенно когда мы купили вот эту большую квартиру, Она меня пару раз спрашивала.
– И что ты Ей отвечал?
– Что отвечают в таких случаях?.. Крутился как уж на сковородке. Лепетал что-то... Дескать, при нашей нищете заводить второго ребенка неумно, что у меня нет постоянных заработков. Кстати, тогда так оно и было. Поступления были периодическими. Хотя бедственное положение я бессовестно преувеличивал. Трусил. Самым-самым пошлым образом...
– А на самом деле?
– А на самом деле я панически боялся того, что родится малыш, который потребует полного переключения внимания с Сережки на него. Маленький, ни в чем не повинный Серега будет обделен лаской, заботой... При одной такой мысли мне становилось его безумно жалко! Меня вообще постоянно преследовало какое-то неясное, разъедающее чувство вины перед ним... Перед Серегой...
– За что, Мика?! За то, что теперь он у тебя не появляется и не звонит месяцами?! За то, что он не был ни на одной твоей выставке? За то, что он ни разу не проявил элементарно вежливого интереса к тому, что ты делаешь?..
– Это сейчас. А тогда, когда он был маленьким, я себя чувствовал виноватым за то, что не любил его покойную мать... За то, что она утонула. Может быть, если бы я не ушел от нее, она была бы жива... За тех неопрятных и вороватых старух нянек, которых я в спешке нанимал для Сереги, чтобы высвободить себя для работы, для девок, для приятелей!.. Да за все вместе. Принеси, пожалуйста, еще водки с соком...
– Хорошо. Но теперь уже с бутербродом!
– Я не хочу есть.
– Надо, Микочка, надо! У тебя повышенная кислотность. Ночью ты опять будешь лопать соду.
– Ну ладно, ладно. А ты не мог бы немножко выпить со мной?
– Мика! Ты в своем уме?! Я же все-таки как-никак Домовой! Ты когда-нибудь видел, чтобы Домовые пили водку?
– Я даже читал в одной сказке про пьяного Домового.
– Ты читал о сказочном Домовом. А я – реальный! Непьющий.
Альфред снова мгновенно смотался на кухню, приготовил пару бутербродов, разбавил водку томатным соком и вернулся в кабинет со словами:
– Кушать подано!
– О Господи... – простонал Мика. – А это откуда у тебя?
– Из каких-то театральных мемуаров, – ответил Альфред и спросил: – Можно мне задать тебе последний вопрос?
– Конечно, – сказал Мика и приподнял стакан с водкой и соком. – Будь здоров. Я очень рад, что в свое время мне удалось тебя нарисовать...
– Я тоже этому рад, – стеснительно проговорил Альфред и осторожно спросил: – И ты теперь совсем не знаешь, где Она?..
Мика залпом выпил всю водку, помолчал и тихо ответил:
– Кто-то пару лет назад видел Ее в Калифорнии, потом встречал в Греции, на Крите... Ушел поезд, ушел, Альфредик.
– Зато теперь ты избавлен от чувства вины перед Сережей.
– Да... Для этого Серега сделал все собственными руками, – грустно согласился Мика. – Но зато мне уже, наверное, никогда не избавиться от состояния отчаянности, от ощущения совершенного предательства – я не дал Ей родить. Я лишил Ее материнства... И чудовищно обокрал самого себя... Если бы Она тогда родила – «Он» был бы сейчас уже взрослым и родным человеком. И несомненно талантливым! В чем угодно. Потому что этот ребенок появился бы на свет с потрясающе сильной генетической закваской его удивительно талантливой матери. А талант, Альфредик, – это редкость!.. Как и любая аномалия. Талант – это всегда немножко «ненормально»... Но, за редкими исключениями, почти всегда прекрасно!
– Она тоже была художником? – негромко спросил Альфред.
– Нет, – легко ответил Мика и улыбнулся.
Но улыбнулся он не Альфреду, а фотографии своей любимой Женщины, стоявшей у него на столе в скромной старинной рамочке из красного дерева.
На этой фотографии Ей было уже двадцать семь. В коротких шортах и спортивной рубашечке с закатанными рукавами, обутая в баскетбольные кеды с толстыми вигоневыми носками, в черных очках, с сигаретой в руке, она сидела на высоте в три километра над Алма-Атой, на высокогорном плато Заилийского Алатау, совсем неподалеку от бывшего расположения Микиной совершенно секретной Школы горноальпийских диверсантов.
А рядом с Ней, доверчиво привалившись к Ее боку, в смешной матерчатой шапочке с козырьком валялся усталый одиннадцатилетний Серега. Сын...
Мика сфотографировал их еще тогда, когда они шли наверх, к леднику Туюк-Су.
– Нет! – повторил Мика, не отрывая глаз от этой фотографии. – Она не была художником. Она была просто поразительно талантливым человеком... Ты не мог бы принести мне еще немного водки, Альфред?
* * *
В самый разгар перестройки, в конце восьмидесятых, когда общая масса уже государственно-обворованных потребителей восторженно-информационных всхлипов о неотвратимо приближающемся светлом, радостном и зажиточном будущем все еще доверяла невнятным и многословным обещаниям говорливого Микиного тезки, округло и безостановочно болтающего с милым южнорусским выговором и привычно-неверными ударениями, Союз художников совместно с Союзом писателей того же СССР пригласил Мику в Москву на международную смычку работников бичующего смеха – фельетонистов, писателей-сатириков, иллюстраторов, тяготеющих к ироническому взгляду на мир, и карикатуристов – этих откровенных смельчаков и бретеров, этих «рыцарей плаща, шпаги и поднятого забрала» с карандашом наперевес.
«Вино лилось рекой, сосед поил соседа...» – как когда-то писал присутствовавший тут же С.В. Михалков.
В связи с небывалым в Стране Советов потрясающе революционным свершением – изгнанием госпожи цензуры из всех видов искусства – деятели советского хохота были сильно растеряны и от этого пили вмертвую. Осторожные и малопьющие иностранцы старались не отставать – халява, плиз!
Мика, который уже месяц страдал от болей в позвоночнике и желудке, а его вечернее состояние облегчала только рвота, не пил и сидел на строжайшей Альфредовой диете – кашки, протертые супы, слабый чай под названием «писи бабушки Хеси».
Поэтому, находясь в состоянии постоянно вынужденной трезвости, Мика моментально выделил из всей алкогольно-братающейся компахи человек в полтораста из двадцати стран мира одного толстенького непьющего человека примерно Микиного возраста...
Этот толстенький перехватил Микин взгляд, приветливо улыбнулся и тут же подошел к Мике и Альфреду. Альфреда он, естественно, не увидел, а Мике протянул руку и уверенно сказал:
– Вы – МИКА, да? Мне вас показали еще вчера, на торжественном открытии, но мы сидели в разных концах зала и.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116