«ФГ-Ворт» защищало представителей всех видов искусств, и свое добросердечное отношение (мощно подогретое энергичным Левой Таубом) они продемонстрировали тем, что подарили Мике пять тысяч марок на первое обзаведение. Что было очень даже кстати!
Несколько фальшивое, восторженно-виноватое отношение немцев к русским, столь характерное для конца восьмидесятых, почти напрочь вытеснялось стремительным преобразованием сегодняшней России, которая уже инфицировала «благополучную» Европу, а своей пресловутой «русской мафией» со всех сторон обложила богатейшую Америку!
Хорошо относиться к русским перестало быть модным. Русские стали ОПАСНЫМИ...
Поэтому резко сократились издательские заказы для Мики, от которых еще два года тому назад было «поленом не отбиться». Исчез постоянный приток денег от выставочных продаж. Сократилось и само количество выставок в Германии.
Вена и Цюрих не принесли почти ни гроша. Устроители жаловались на убытки...
– Надо что-то делать... Надо что-то делать!.. – бормотал Альфред, вяло переплывая по воздуху с люстры на книжный стеллаж и обратно. – Не надо бояться ничего нового... Капитализм есть капитализм: если не идет один бизнес, значит, на него нужно плюнуть и придумать другой... Ты меня слышишь, Мика?
– Нет. Мне поздно менять свой «бизнес». Я вообще не собираюсь меняться. По-моему, в любой мимикрии есть что-то пассивно-предательское.
Альфред на секунду завис под люстрой, задумчиво проговорил:
– Тоже неплохо...
И улетел в кухню, влекомый какими-то новыми соображениями.
Год тому назад Мике исполнилось шестьдесят пять, и теперь он имел все основания получить в Германии так называемую социал-хильфе, то есть социальную помощь. А это было немало! Бесплатная квартира, бесплатная медицинская страховка, да еще и ежемесячное денежное содержание – что-то около пятисот марок в месяц. Плюс какие-то мелкие льготы.
Однако к тому времени repp Михаэль Поляков был не «принят», а именно «приглашен» стать членом Союза художников Германии, что автоматически делало его членом интернационального Союза художников ЮНЕСКО в Париже.
Вскоре Мика получил невзрачную серо-голубоватую картонную книжицу (это после наших-то советских членских билетов творческих союзов – обтянутых красной кожей с золотым тиснением!..), где, как и в отцовском старинном удостоверении шеф-пилота двора его императорского величества, тоже на пяти языках, кроме русского, было сообщено, кем является владелец этой простоватенькой книжечки...
Тем не менее, несмотря на невзрачность документика, этот Союз художников снял с города Мюнхена все социальные обязательства по отношению к пожилому герру Полякову и все расходы по его содержанию принял на себя, установив Мике ежемесячный грант в восемьсот марок. Что было значительно больше обычной социал-хильфе!
В четырехтомной Европейской энциклопедии современной живописи и графики, изданной в «БКФ» – «Бавария кунстферлаг», что соответствовало нашему издательству «Искусство», русскому художнику Михаэлю Полякову, родившемуся в Ленинграде в 1927 году, было отведено семнадцать почетных страниц превосходно напечатанных его рисунков, акварелей, эскизов обложек, карикатур, а также длинный перечень его выставок во всем мире и очень теплая статья о Мике составителя этой энциклопедии.
На последних страницах тома были факсимильно воспроизведены подписи всех упоминавшихся здесь художников. В том числе и подпись М. Полякова – МИКА.
Все это стало возможным благодаря Леонхарду Таубу, сердце которого с каждым месяцем работало все хуже и хуже...
* * *
А потом случилось вот что.
Русская служба радиостанции «Свобода» брала интервью у известного немецкого литератора еврейско-чешского происхождения, живущего в Германии уже больше двадцати пяти лет, пишущего свои замечательные новеллы только по-немецки и превосходно говорящего по-русски, – Леонхарда Тауба.
Герр Тауб рассказывал про то, как в конце тридцатых – начале сороковых он, маленький еврейский мальчик, был вынужден прятаться от немецких фашистов в пражских подвалах, а в середине пятидесятых, уже молодым человеком, бежал из Праги от русских танков, посланных в Чехословакию коммунистами Советского Союза...
К концу интервью герру Таубу стало плохо, и запись пришлось прекратить. Он проглотил какие-то свои таблетки, без которых уже пару лет не выходил из дома, отсиделся, отдышался и попросил разрешения позвонить своему приятелю.
И позвонил Мике. И попросил Мику приехать за ним.
Мика прыгнул в свою большую спортивную «мазду», которую они с Альфредом купили сразу же после получения постоянной и бессрочной визы, и помчался за Левой. Что-то Мику очень встревожило в нарочито спокойном голосе Тауба...
Тот, в окружении нескольких сотрудников станции, ждал Мику на ступеньках у главного входа. Бледный, с синеватыми губами. Лева смущенно улыбался и говорил по-немецки, по-английски и по-русски. Увидел Мику и стал тяжело вставать со ступенек:
– Ах, Мишенька!.. Как хорошо, что ты приехал за мной...
– Может быть, все-таки вызовем врачей? – спросил кто-то.
– Нет, нет... – быстро возразил Лева. – Теперь я под надежной защитой. Спасибо за все, и будьте здоровы. Чу-у-ус!..
Когда они остались одни, Лева привычно-заботливо спросил Мику:
– Ты хорошо поставил машину? Без возможных штрафных санкций?
– Да вроде как-то толково приткнулся. Только далековато. Ты присядь вот здесь. Подожди меня секунду. Я сейчас подкачу к тебе. Мне не хочется, чтобы ты шел пешком.
– Наоборот, Мишенька!.. Мне сейчас обязательно нужно пройтись, подышать свежим воздухом. А машинка твоя пусть постоит. Пойдем прошвырнемся по Английскому парку. Благо он тут – за забором «Свободы»...
* * *
А может, не нужно было соглашаться с Левой?.. Может быть, следовало настоять на вызове «Нотартца» – «неотложки»? Или сразу же со ступенек радиостанции прямиком отвезти его в какую-нибудь клинику, а не разгуливать по Английскому парку?.. Да что теперь говорить...
* * *
Их было трое.
Всего лет по двадцать каждому. Может, чуть больше...
Они были демонстративно бритоголовы и пьяны.
Они стояли в самом центре Английского парка на невысоком пригорке, словно на трибуне, а внизу, у подножия этого маленького естественного возвышения, толпились десятка полтора пожилых людей с маленькими детьми и большими собаками.
Кто выгуливал своих внуков, кто – песиков...
У одного бритоголового в руках был мегафон, у второго – бутылка с дешевым «Корном», у третьего – флаг со свастикой.
Естественный пригорок давал им упоительное ощущение трибунной приподнятости!
С высоты в полтора метра им казалось, что под ними, замерев от восхищения, стоят толпы их верных сограждан!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Несколько фальшивое, восторженно-виноватое отношение немцев к русским, столь характерное для конца восьмидесятых, почти напрочь вытеснялось стремительным преобразованием сегодняшней России, которая уже инфицировала «благополучную» Европу, а своей пресловутой «русской мафией» со всех сторон обложила богатейшую Америку!
Хорошо относиться к русским перестало быть модным. Русские стали ОПАСНЫМИ...
Поэтому резко сократились издательские заказы для Мики, от которых еще два года тому назад было «поленом не отбиться». Исчез постоянный приток денег от выставочных продаж. Сократилось и само количество выставок в Германии.
Вена и Цюрих не принесли почти ни гроша. Устроители жаловались на убытки...
– Надо что-то делать... Надо что-то делать!.. – бормотал Альфред, вяло переплывая по воздуху с люстры на книжный стеллаж и обратно. – Не надо бояться ничего нового... Капитализм есть капитализм: если не идет один бизнес, значит, на него нужно плюнуть и придумать другой... Ты меня слышишь, Мика?
– Нет. Мне поздно менять свой «бизнес». Я вообще не собираюсь меняться. По-моему, в любой мимикрии есть что-то пассивно-предательское.
Альфред на секунду завис под люстрой, задумчиво проговорил:
– Тоже неплохо...
И улетел в кухню, влекомый какими-то новыми соображениями.
Год тому назад Мике исполнилось шестьдесят пять, и теперь он имел все основания получить в Германии так называемую социал-хильфе, то есть социальную помощь. А это было немало! Бесплатная квартира, бесплатная медицинская страховка, да еще и ежемесячное денежное содержание – что-то около пятисот марок в месяц. Плюс какие-то мелкие льготы.
Однако к тому времени repp Михаэль Поляков был не «принят», а именно «приглашен» стать членом Союза художников Германии, что автоматически делало его членом интернационального Союза художников ЮНЕСКО в Париже.
Вскоре Мика получил невзрачную серо-голубоватую картонную книжицу (это после наших-то советских членских билетов творческих союзов – обтянутых красной кожей с золотым тиснением!..), где, как и в отцовском старинном удостоверении шеф-пилота двора его императорского величества, тоже на пяти языках, кроме русского, было сообщено, кем является владелец этой простоватенькой книжечки...
Тем не менее, несмотря на невзрачность документика, этот Союз художников снял с города Мюнхена все социальные обязательства по отношению к пожилому герру Полякову и все расходы по его содержанию принял на себя, установив Мике ежемесячный грант в восемьсот марок. Что было значительно больше обычной социал-хильфе!
В четырехтомной Европейской энциклопедии современной живописи и графики, изданной в «БКФ» – «Бавария кунстферлаг», что соответствовало нашему издательству «Искусство», русскому художнику Михаэлю Полякову, родившемуся в Ленинграде в 1927 году, было отведено семнадцать почетных страниц превосходно напечатанных его рисунков, акварелей, эскизов обложек, карикатур, а также длинный перечень его выставок во всем мире и очень теплая статья о Мике составителя этой энциклопедии.
На последних страницах тома были факсимильно воспроизведены подписи всех упоминавшихся здесь художников. В том числе и подпись М. Полякова – МИКА.
Все это стало возможным благодаря Леонхарду Таубу, сердце которого с каждым месяцем работало все хуже и хуже...
* * *
А потом случилось вот что.
Русская служба радиостанции «Свобода» брала интервью у известного немецкого литератора еврейско-чешского происхождения, живущего в Германии уже больше двадцати пяти лет, пишущего свои замечательные новеллы только по-немецки и превосходно говорящего по-русски, – Леонхарда Тауба.
Герр Тауб рассказывал про то, как в конце тридцатых – начале сороковых он, маленький еврейский мальчик, был вынужден прятаться от немецких фашистов в пражских подвалах, а в середине пятидесятых, уже молодым человеком, бежал из Праги от русских танков, посланных в Чехословакию коммунистами Советского Союза...
К концу интервью герру Таубу стало плохо, и запись пришлось прекратить. Он проглотил какие-то свои таблетки, без которых уже пару лет не выходил из дома, отсиделся, отдышался и попросил разрешения позвонить своему приятелю.
И позвонил Мике. И попросил Мику приехать за ним.
Мика прыгнул в свою большую спортивную «мазду», которую они с Альфредом купили сразу же после получения постоянной и бессрочной визы, и помчался за Левой. Что-то Мику очень встревожило в нарочито спокойном голосе Тауба...
Тот, в окружении нескольких сотрудников станции, ждал Мику на ступеньках у главного входа. Бледный, с синеватыми губами. Лева смущенно улыбался и говорил по-немецки, по-английски и по-русски. Увидел Мику и стал тяжело вставать со ступенек:
– Ах, Мишенька!.. Как хорошо, что ты приехал за мной...
– Может быть, все-таки вызовем врачей? – спросил кто-то.
– Нет, нет... – быстро возразил Лева. – Теперь я под надежной защитой. Спасибо за все, и будьте здоровы. Чу-у-ус!..
Когда они остались одни, Лева привычно-заботливо спросил Мику:
– Ты хорошо поставил машину? Без возможных штрафных санкций?
– Да вроде как-то толково приткнулся. Только далековато. Ты присядь вот здесь. Подожди меня секунду. Я сейчас подкачу к тебе. Мне не хочется, чтобы ты шел пешком.
– Наоборот, Мишенька!.. Мне сейчас обязательно нужно пройтись, подышать свежим воздухом. А машинка твоя пусть постоит. Пойдем прошвырнемся по Английскому парку. Благо он тут – за забором «Свободы»...
* * *
А может, не нужно было соглашаться с Левой?.. Может быть, следовало настоять на вызове «Нотартца» – «неотложки»? Или сразу же со ступенек радиостанции прямиком отвезти его в какую-нибудь клинику, а не разгуливать по Английскому парку?.. Да что теперь говорить...
* * *
Их было трое.
Всего лет по двадцать каждому. Может, чуть больше...
Они были демонстративно бритоголовы и пьяны.
Они стояли в самом центре Английского парка на невысоком пригорке, словно на трибуне, а внизу, у подножия этого маленького естественного возвышения, толпились десятка полтора пожилых людей с маленькими детьми и большими собаками.
Кто выгуливал своих внуков, кто – песиков...
У одного бритоголового в руках был мегафон, у второго – бутылка с дешевым «Корном», у третьего – флаг со свастикой.
Естественный пригорок давал им упоительное ощущение трибунной приподнятости!
С высоты в полтора метра им казалось, что под ними, замерев от восхищения, стоят толпы их верных сограждан!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116