..
Но рядом панически и лихорадочно билась удерживающая мысль: «Только не ЭТО!.. Я все перепутал... Ни под каким видом!.. Это совсем не ТО! Это не КРАЙНИЙ СЛУЧАЙ!!! Все... Все! Взял себя в руки. Вот так. Спокуха, Мика...»
Из затылка стала уходить боль, перестало сдавливать виски, и наконец Мика обрел возможность судорожно передохнуть и хрипло сказать только одному своему педагогу:
– Федор Осипович, родненький... Плюньте, не нервничайте. Ну, как говорится, завалил я ухо, когда покупал эту дурацкую ксиву – не посмотрел на печать. Сам виноват... Не переживайте, дай Бог вам здоровья. И спасибо за все, Федор Осипович...
Повернулся ко всем остальным и сказал:
– А вы все, вместе со своим высшим учебным заведением, валите знаете куда?.. Не при дамах будь сказано. В гробу я вас всех видел и в белых тапочках.
Бросил на стол декана свою зачетную книжку, в которой за три года обучения у него не было ни одной посредственной отметки, и вышел из кабинета.
* * *
Вот так Мика Поляков навсегда получил реальную и достоверную возможность утверждать, что у него незаконченное высшее образование...
* * *
Как только Мика демобилизовался, он сразу же попытался найти в Ленинграде Бориса Вениаминовича Эргерта, который еще до войны сделал Мику «чемпионом Ленинграда по гимнастике среди мальчиков».
Но оказалось, что Борис Вениаминович – заслуженный мастер спорта СССР, чемпион Олимпийских игр по гимнастике 1912 года – умер от голода и одиночества еще в сорок втором. Его высохший и окоченевший труп лишь спустя два месяца был обнаружен каким-то ворьем. Взломали квартиру, ничего, кроме промерзших стен и трупа, не нашли и смылись, оставив входную дверь открытой...
Тогда Мика разыскал вернувшегося из Алма-Аты в Ленинград Салима Ненмасова – своего тренера эвакуационного периода и начал тренироваться у него в «Зените» – четыре раза в неделю по три часа.
Еще на втором курсе Мика зачем-то скоропалительно женился, обрел сына от этого непонятного ему самому брака, стал мастером спорта СССР по гимнастике, разошелся с женой, через год похоронил ее – она утонула вместе со своим новым приятелем в Верхнем озере на Вуоксе, – забросил к чертям собачьим спорт, в котором ему пророчили олимпийское будущее, и целиком и полностью посвятил себя работе и сыну Сереге...
По десять-двенадцать часов в сутки Мика рисовал смешные и трогательные иллюстрации для двух ленинградских детских журналов – для «Костра» и «Мурзилки», что-то делал для детского альманаха «Веселые картинки», сотрудничал в «Боевом карандаше», был обласкан «Детгизом», а позже и несколькими московскими издательствами. Даже оформлял в Детском кукольном театре спектакль «Снежная королева». И наконец его карикатуры стал печатать «Крокодил», куда молодому немосковскому художнику пробиться было практически невозможно!
Как сказал ему превосходный рисовальщик Леонид Сойфертис, для советского художника напечататься в «Крокодиле» – это все равно как для английского карикатуриста увидеть свой рисунок на страницах «Панча». Дальше у твоих ног весь издательский мир! Для англичанина...
По совету того же Сойфертиса, которого Мика просто боготворил и почитал за Мастера, теперь все свои картинки Михаил Сергеевич Поляков стал подписывать давним, почти забытым детским домашним именем – МИКА.
Несмотря на чертову уйму работы, Мика умудрился переспать чуть ли не со всеми манекенщицами ленинградского Дома моделей, перетрахал половину стюардесс Гражданского воздушного флота и бесчисленное количество начинающих актрисуль «Ленконцерта»...
За это же время он сумел стать очень известным иллюстратором детских книжек со звонкими выставками в Москве, Киеве и Варшаве, куда его все-таки выцарапали те же польские профессора Академии искусств, с которыми Мика тогда так симпатично напился в «Европейской» гостинице, а под утро даже пытался подпевать печальному польскому военному реквиему «Червоны маки на Монте-Касино»...
Маленький Серега повсюду разъезжал вместе с Микой. Все приглашавшие Мику на выставку или переговоры, связанные с выездом из Ленинграда, знали, что Поляков обязательно приедет вместе со своим маленьким сыном.
... А потом вдруг, совершенно неожиданно для самого себя и для всего своего дамско-приятельского окружения, Мика на всю оставшуюся долгую жизнь полюбил одну молодую и очень красивую женщину.
Она была моложе Мики на двенадцать лет. Ей было всего двадцать один...
Ни на секунду не сомневаясь в правильности принятого решения, она взвалила на свои плечи путаную, не бог весть какую праведную и уж совсем не всегда обеспеченную (то густо, то пусто...) жизнь талантливого, но более чем неустроенного вдовца-художника с пятилетним ребенком.
Восемнадцать лет Она шла рядом с Микой сквозь все и порой вела себя гораздо более мужественно, чем сам Мика...
Она растила «их» сына Серегу, вместе с Серегой «заканчивала» его школу, моталась к нему в армию на Кольский полуостров, потом готовила его в институт, а когда Серега повзрослел, забрала у Мики весь его гонорар за большой сборник карикатур, выпущенный одним очень уважаемым нью-йоркским издательством, и купила неподалеку однокомнатную квартиру для Сереги....
И наверное, продолжая любить Мику, уже изрядно разменявшего шестой десяток, ушла от него, так и не дождавшись «своего» ребенка, о котором Она мечтала все эти восемнадцать лет.
* * *
– Знаешь, что меня больше всего поражает в этой истории? – спросил Альфред и, не дождавшись Микиного ответа, продолжил: – То, что ты, обладающий сверхъестественной биоэнергетикой, мозгами, поразительной интуицией – этим подарком природы, этой основной функцией человеческой психики, как писал Карл Густав Юнг...
– Стоп!!! – в панике закричал Мика. – Стоп!.. Откуда тебе все это известно?!
– Ты это знаешь? – спросил Альфред. – Тебе это известно?
– Я-то знаю, но ты-то тут при чем?!
– Раз знаешь ты – знаю и я. Не все, но многое... Я могу не знать о твоем прошлом, ибо я часть тебя сегодняшнего. Однако с момента собственного возникновения я постоянно пользуюсь частью комплекса твоих знаний. Ты это можешь наконец уразуметь?
– Нет, не могу, – честно признался Мика. – Принеси мне немножко водки, пожалуйста.
– А закусить?
– Нет. Только водки.
– Тогда я разбавлю ее томатным соком. Иначе у тебя опять будет дикая изжога, – твердо сказал Альфред.
– Разбавь, но не сильно.
– О-кей!
... Через минуту Мика уже прихлебывал водку с томатным соком.
– Как пропорция? Соблюдена? – спросил Альфред.
– Блеск! – благодарно ответил Мика.
– Так прежде чем я задам тебе главный вопрос, я должен повторить всю комплиментарную часть, с которой я начал?
– Нет. Не нужно. Я догадываюсь, о чем ты хочешь меня спросить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Но рядом панически и лихорадочно билась удерживающая мысль: «Только не ЭТО!.. Я все перепутал... Ни под каким видом!.. Это совсем не ТО! Это не КРАЙНИЙ СЛУЧАЙ!!! Все... Все! Взял себя в руки. Вот так. Спокуха, Мика...»
Из затылка стала уходить боль, перестало сдавливать виски, и наконец Мика обрел возможность судорожно передохнуть и хрипло сказать только одному своему педагогу:
– Федор Осипович, родненький... Плюньте, не нервничайте. Ну, как говорится, завалил я ухо, когда покупал эту дурацкую ксиву – не посмотрел на печать. Сам виноват... Не переживайте, дай Бог вам здоровья. И спасибо за все, Федор Осипович...
Повернулся ко всем остальным и сказал:
– А вы все, вместе со своим высшим учебным заведением, валите знаете куда?.. Не при дамах будь сказано. В гробу я вас всех видел и в белых тапочках.
Бросил на стол декана свою зачетную книжку, в которой за три года обучения у него не было ни одной посредственной отметки, и вышел из кабинета.
* * *
Вот так Мика Поляков навсегда получил реальную и достоверную возможность утверждать, что у него незаконченное высшее образование...
* * *
Как только Мика демобилизовался, он сразу же попытался найти в Ленинграде Бориса Вениаминовича Эргерта, который еще до войны сделал Мику «чемпионом Ленинграда по гимнастике среди мальчиков».
Но оказалось, что Борис Вениаминович – заслуженный мастер спорта СССР, чемпион Олимпийских игр по гимнастике 1912 года – умер от голода и одиночества еще в сорок втором. Его высохший и окоченевший труп лишь спустя два месяца был обнаружен каким-то ворьем. Взломали квартиру, ничего, кроме промерзших стен и трупа, не нашли и смылись, оставив входную дверь открытой...
Тогда Мика разыскал вернувшегося из Алма-Аты в Ленинград Салима Ненмасова – своего тренера эвакуационного периода и начал тренироваться у него в «Зените» – четыре раза в неделю по три часа.
Еще на втором курсе Мика зачем-то скоропалительно женился, обрел сына от этого непонятного ему самому брака, стал мастером спорта СССР по гимнастике, разошелся с женой, через год похоронил ее – она утонула вместе со своим новым приятелем в Верхнем озере на Вуоксе, – забросил к чертям собачьим спорт, в котором ему пророчили олимпийское будущее, и целиком и полностью посвятил себя работе и сыну Сереге...
По десять-двенадцать часов в сутки Мика рисовал смешные и трогательные иллюстрации для двух ленинградских детских журналов – для «Костра» и «Мурзилки», что-то делал для детского альманаха «Веселые картинки», сотрудничал в «Боевом карандаше», был обласкан «Детгизом», а позже и несколькими московскими издательствами. Даже оформлял в Детском кукольном театре спектакль «Снежная королева». И наконец его карикатуры стал печатать «Крокодил», куда молодому немосковскому художнику пробиться было практически невозможно!
Как сказал ему превосходный рисовальщик Леонид Сойфертис, для советского художника напечататься в «Крокодиле» – это все равно как для английского карикатуриста увидеть свой рисунок на страницах «Панча». Дальше у твоих ног весь издательский мир! Для англичанина...
По совету того же Сойфертиса, которого Мика просто боготворил и почитал за Мастера, теперь все свои картинки Михаил Сергеевич Поляков стал подписывать давним, почти забытым детским домашним именем – МИКА.
Несмотря на чертову уйму работы, Мика умудрился переспать чуть ли не со всеми манекенщицами ленинградского Дома моделей, перетрахал половину стюардесс Гражданского воздушного флота и бесчисленное количество начинающих актрисуль «Ленконцерта»...
За это же время он сумел стать очень известным иллюстратором детских книжек со звонкими выставками в Москве, Киеве и Варшаве, куда его все-таки выцарапали те же польские профессора Академии искусств, с которыми Мика тогда так симпатично напился в «Европейской» гостинице, а под утро даже пытался подпевать печальному польскому военному реквиему «Червоны маки на Монте-Касино»...
Маленький Серега повсюду разъезжал вместе с Микой. Все приглашавшие Мику на выставку или переговоры, связанные с выездом из Ленинграда, знали, что Поляков обязательно приедет вместе со своим маленьким сыном.
... А потом вдруг, совершенно неожиданно для самого себя и для всего своего дамско-приятельского окружения, Мика на всю оставшуюся долгую жизнь полюбил одну молодую и очень красивую женщину.
Она была моложе Мики на двенадцать лет. Ей было всего двадцать один...
Ни на секунду не сомневаясь в правильности принятого решения, она взвалила на свои плечи путаную, не бог весть какую праведную и уж совсем не всегда обеспеченную (то густо, то пусто...) жизнь талантливого, но более чем неустроенного вдовца-художника с пятилетним ребенком.
Восемнадцать лет Она шла рядом с Микой сквозь все и порой вела себя гораздо более мужественно, чем сам Мика...
Она растила «их» сына Серегу, вместе с Серегой «заканчивала» его школу, моталась к нему в армию на Кольский полуостров, потом готовила его в институт, а когда Серега повзрослел, забрала у Мики весь его гонорар за большой сборник карикатур, выпущенный одним очень уважаемым нью-йоркским издательством, и купила неподалеку однокомнатную квартиру для Сереги....
И наверное, продолжая любить Мику, уже изрядно разменявшего шестой десяток, ушла от него, так и не дождавшись «своего» ребенка, о котором Она мечтала все эти восемнадцать лет.
* * *
– Знаешь, что меня больше всего поражает в этой истории? – спросил Альфред и, не дождавшись Микиного ответа, продолжил: – То, что ты, обладающий сверхъестественной биоэнергетикой, мозгами, поразительной интуицией – этим подарком природы, этой основной функцией человеческой психики, как писал Карл Густав Юнг...
– Стоп!!! – в панике закричал Мика. – Стоп!.. Откуда тебе все это известно?!
– Ты это знаешь? – спросил Альфред. – Тебе это известно?
– Я-то знаю, но ты-то тут при чем?!
– Раз знаешь ты – знаю и я. Не все, но многое... Я могу не знать о твоем прошлом, ибо я часть тебя сегодняшнего. Однако с момента собственного возникновения я постоянно пользуюсь частью комплекса твоих знаний. Ты это можешь наконец уразуметь?
– Нет, не могу, – честно признался Мика. – Принеси мне немножко водки, пожалуйста.
– А закусить?
– Нет. Только водки.
– Тогда я разбавлю ее томатным соком. Иначе у тебя опять будет дикая изжога, – твердо сказал Альфред.
– Разбавь, но не сильно.
– О-кей!
... Через минуту Мика уже прихлебывал водку с томатным соком.
– Как пропорция? Соблюдена? – спросил Альфред.
– Блеск! – благодарно ответил Мика.
– Так прежде чем я задам тебе главный вопрос, я должен повторить всю комплиментарную часть, с которой я начал?
– Нет. Не нужно. Я догадываюсь, о чем ты хочешь меня спросить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116