Высокий небритый, вполне пристойно одетый человек лет сорока весело смотрел Мике в глаза.
Теперь конец его финского ножа упирался Мике прямо в живот. Американская бежевая кожаная летная куртка на белом меху, которую Мика перед самым увольнением выторговал у одного кап-ярского жулика-интенданта, явно рисковала быть испорченной.
– Ножик-то отодвинь, – сказал Мика небритому. – Тебе носить эту куртку или мне – портить-то ее ни к чему...
«Нет. Это не КРАЙНИЙ случай», – подумал Мика и силой воли подавил в себе все, что обычно предшествовало УБИЙСТВУ.
– А ты, я смотрю, ухарь... – одобрительно, с оттенком уважения проговорил небритый и действительно отодвинул руку с ножом от Микиного живота сантиметров на десять – чтобы не прорезать ненароком бежевую кожу такой хорошей американской куртки.
Этого было совершенно достаточно, чтобы Мика молниеносно набросил двумя руками на финский нож свою авоську и крутанул ее так, что даже услышал хруст рвущихся связок в локте у небритого! И тут же со всего размаху еще и саданул ему ногой в пах...
Небритый взвыл, завизжал, скрючился и упал на каменные плиты у чугунных перил. Поджимая колени к груди, он катался по мокрому узкому тротуару и выл собачьим воем.
Мика вытряхнул из авоськи финку, ногой отбросил ее в сторону, наклонился к небритому и тихо проговорил:
– А теперь посмотрим, что у тебя в кармане, тварь подзаборная. А чтоб ты не очень мучился, мы тебе общий наркоз пропишем...
И ногой пережал небритому сонную артерию, как учил его Иван... Ну как его?.. Митрофанович, что ли... Или все-таки Прокофьевич?..
Небритый тут же отключился. Мика обшарил его – оружия у того больше не было никакого. Какие-то адреса, телефоны на клочках бумажек. И справка об освобождении из мест заключения.
Мика все это распихал обратно по карманам небритого, привел его в чувство, безжалостно растерев уши до сизого цвета, выбросил финку в воду и сказал ему:
– Мостик видишь?
– Ви... Ви-вижу... – захлебываясь от боли в локте и промежности, еле выговорил небритый.
– Вот перейдешь мостик, и слева будет больница Софьи Перовской. Скажи, что у тебя разорваны связки правого локтевого сустава и наверняка отек твоих вонючих яиц. Понял? Там тебе помогут. Скажи, что ты гулял, а на тебя напали пять неизвестных... Помочь подняться?
– Не, не!.. Я сам... Сам... – испуганно пролепетал небритый. – Прости меня, корефан!..
– Пусть тебя собачка Жучка прощает. Я смотрю, тебя ничему в лагере не научили, сявка бесхвостая...
Мика повернулся и пошел домой.
Шел и почему-то думал, что, если бы Лаврик был жив и все это видел, он очень бы похвалил Мику. «Молоток!» – сказал бы Лаврик.
А того инструктора по убийству голыми руками звали Иван Поликарпович – это Мика теперь совершенно точно вспомнил.
... На следующий день Мике позвонили из милиции.
– Здорово! – сказали на том конце провода. – Ждать заставляешь. Двадцать восьмое отделение милиции беспокоит...
– Ребята, мне к вам прийти не с чем, – сказал Мика. – Разве что с пузырем коньяка.
– Сплавил?
Мика промолчал.
– Ну хоть не на помойку выкинул? А то мало ли кто подберет...
– Нет, – твердо ответил Мика.
– Значит, утопил, – убежденно проговорил милиционер. – И где? В Фонтанке? В Мойке?..
– Так я тебе и сказал, – ответил ему Мика.
Милиционер рассмеялся. Слышно было, как кто-то там еще развеселился. Наверное, слушал по отводной трубке.
– Ладно, Поляков, – сказали там, в милиции. – Готовь пузыря, как-нибудь заглянем. А будешь пастись в «Саду отдыха» – трепак тебе обеспечен... Будь!
* * *
– Странно... – задумчиво проговорил Альфред. – О чем бы я тебя ни спросил, ты каждый раз сбиваешься на рассказ о событиях второстепенных, практически ничего не значащих, но в то же время подчеркивающих роскошные возможности твоего тогдашнего возраста. И тех животно-физических навыков, которые были привиты тебе обстоятельствами того времени.
Мика грустно улыбнулся:
– Чему же ты удивляешься, Альфред?.. Разве тебе не интересно, из чего складывается человек? Его характер?.. Мировоззрение?.. И пожалуйста, не забывай, что ты разговариваешь с пожилым, быстро стареющим человеком... Неужто ты, чуткая душа, не можешь понять, что все мои воспоминания о прошлом – всего лишь элементарная, неконтролируемая и бессознательная защитная реакция от бурного и неотвратимого старения?! Желание, хотя бы в рассказах тебе, мысленно вернуться в то время, когда все казалось возможным...
Альфред заботливо поправил чуть покосившийся собственный портрет над тахтой, мягко перелетел к Мике на стол и уселся прямо под трехколенной металлической рабочей настольной лампой.
– Не помешаю? – вежливо осведомился Альфред.
– Нет, нет, пожалуйста. Я закончил работу. Пусть сохнет. Потом сделаю кое-какие прорисовочки. Я вижу – тебе хочется мне возразить...
– Честно говоря, да, – греясь под лампой, сказал Альфред. – Я далек от того, чтобы упрекать тебя в кокетстве, но насчет «бурного старения», Мика, ты малость погорячился... То количество разных молоденьких девиц, из-за которых мне приходится ночевать в гараже, те охи, вздохи и вскрики, которые доносятся из твоей постели, а я прекрасно слышу их, лежа на заднем сиденье нашей машины, свидетельствуют о совершенно противоположном!..
– Альфред – солнце мое!.; Чистое и непорочное создание, незамутненное примитивным дамским фальшаком! Все эти охи и вздохи – не более чем маленький театрик одной молоденькой актриски для одного, старенького зрителя, считающего себя «участником процесса»!.. Своими взвизгами не вовремя и вскриками невпопад она безумно хочет выдать мне поддельный сертификат Настоящего секс-гиганта, чтобы мне причудилось, что она – лучшая из всех женщин, которые у меня когда-либо были... Иногда за этим стоит исконное женское тщеславие, чаще – достаточно прозрачная расчетливость.
– А это невероятное количество твоих постельных партнерш?! Кстати, мне они все кажутся одинаковыми. Может быть, потому, что утром я их всех вижу в твоем махровом халате. Разница только в размере: одной твой халат впору, другой – велик, третьей – короток.
– Надо бы купить несколько халатов разных размеров, – рассмеялся Мика. – Вот получим из «Молодой гвардии» гонорар за иллюстрации к Бабелю и пойдем с тобой на закупы... А то, что баб много, Альфред, так это все из того же возрастного ряда. Это вовсе не показатель молодой мощи, случайно задержавшейся в достаточно пожилом теле. Хотя видит Бог, и ты тому свидетель, что я стараюсь держать себя в форме! А на самом деле это тоже в какой-то мере судорожное цепляние за уходящее «мужчинство». Прости, что я повторяюсь, но мне безумно нравится это слово!.. Все не хочется смиряться, сдавать позиции... Ах, Альфред, Альфред... Какие раньше были длинные дни!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116