..
... Высоко-высоко в сине-солнечном небе летит очень белый большой беззвучный самолет... Ни Мика, ни Альфред никак не могут понять – что за конструкция такая?! Где гул двигателей, где привычный звук в небе?.. И все равно Альфред, очень взрослый, интеллигентный русский Домовой, радуется как ребенок!..
... Но теперь уже Мика и Альфред стоят не на берегу океана, а в глубине острова, у СОБСТВЕННОЙ сверкающей взлетно-посадочной полосы СВОЕГО аэродрома...
Стоят и вглядываются в дрожащий от жары воздух, откуда должен появиться этот невиданный бесшумный самолет...
... Вот! Вот он вышел на прямую и заходит на полосу!..
В лучах островного солнца самолет сверкает в небе до боли в глазах... Мика и Альфред с трудом вглядываются в приближающийся фронтальный силуэт самолета и видят, что у него НЕТ ДВИГАТЕЛЕЙ!..
– Мика! Ты же говорил, что в самолете должны быть моторы?!
Мика растерян:
– Я и сам ничего не понимаю, Альфред... Может быть, это какой-то новый тип планера?.. Я так давно сам не летал...
... Странный и ужасно большой белый самолет мягко садится на Микину и Альфредову взлетно-посадочную полосу, прокатывается по инерции совсем-совсем немного и разворачивается правым бортом прямо напротив Мики и Альфреда...
Мика в растерянности оглядывается по сторонам в поисках аэродромной обслуги, самоходных трапов, привычной портовой суетни...
... Но поле пустынно. Ни людей, ни трапов. Тишина...
И вдруг Мика и Альфред видят, как высокие стойки самолетного шасси медленно начинают уползать внутрь самолета, и гигантский безмоторный лайнер тихо ложится на бетонные плиты рулежной дорожки. Из-под консолей огромных плоскостей выдвигаются странные упоры, и лайнер замирает. Теперь нижний край самолетных дверей почти сравнялся с землей – словно ступенька перед крылечком...
Мика и Альфред так и ахнули от восторга!..
Но вот главная пассажирская дверь самолета распахнулась, и первым из этого сказочного лайнера выходит...
... Леонхард, Лева, Левушка Тауб!!! В шортах, легкомысленной маечке, в сандалиях на босу ногу...
Лева машет Мике и Альфреду левой рукой, а правой помогает сойти на землю очень красивой женщине...
... Широкими полями шляпы она прикрывает глаза от солнца, но Мике кажется знакомым этот изящный жест, эта давно забытая женская пластика...
И когда женщина неожиданно снимает шляпу, Мика УЗНАЕТ в ней СВОЮ Маму!..
А за ней выходит Папа – Сергей Аркадьевич Поляков. В прожженной шинели, с военным планшетом сороковых, но в руках у него совершенно современная профессиональная камера «Сони-бэтакам».
... И Папа отходит в сторонку и тут же начинает снимать! Он снимает выходящую из самолета Милю, УМЕРШУЮ от пьянства в деревне Чишмы под Уфой в ссылке...... Снимает Папа ПОКОЙНОГО начальника уголовного розыска Алма-Аты однорукого Петра Алексеевича, ЗАСТРЕЛЕННОГО Лаврика... Снимает всех тех ПОГИБШИХ пацанов, с которыми Мика в конце сорок третьего должен был вылетать на задание в Карпаты на Мукачевский перевал... В полной экипировке того времени пятнадцати– и шестнадцатилетние, до зубов вооруженные мальчишки, перекинув через плечо свои парашюты, выходили из этого самолета, стараясь не привлекать к себе внимания... Правильно. Как учили...
... А из других дверей, счастливо улыбаясь и щурясь от яркого тропического солнца, выходили старые художники, на чьих похоронах Мика когда-то присутствовал.
... За ними шли МЕРТВЫЕ писатели – их книжки иллюстрировал Мика...
... МЕРТВЫЕ актеры, с которыми играл на бильярде в Доме кино, а потом, совсем недавно, читал посвященные им некрологи...
... Вышли двое МЕРТВЫХ приятелей-кинооператоров. Один скончался в полной нищете уже год назад, второй – совсем недавно...
... Радуясь солнцу, вышел МЕРТВЫЙ сосед по ленинградскому дому – крупнейший физик-теоретик из знаменитого Института Иоффе... Не пригодился он новому времени рыночных ларьков и повальных распродаж и то ли покончил с собой, то ли сам умер...
– Мамочка!!! Миля-а-а!.. Папа! Папуля!.. Лаврик!.. Ребята!.. Левушка-а-а!!! – кричит Мика во весь голос...
... Но все чем-то очень заняты, никто на Мику не обращает внимания...
Только один Альфред намертво вцепился в его руку – ни на секунду не отпускает, дергает Мику, шепчет:
– Ну, успокойся, Микочка... Открой глаза, Мика... Хочешь водички попить?
Мика открыл глаза, лицо горит, мокрое – не то от пота, не то от слез. В глотке все пересохло.
Альфред сидит рядом, стакан с водой протягивает:
– Попей водички, попей...
Мика отхлебнул пару глотков, отдышался, спросил Альфреда:
– Ты видел?
– Да.
– Ты до какого места досмотрел? – спросил Мика.
– До того, пока ты не начал кричать...
Мика сделал еще глоток из стакана, попросил Альфреда:
– Не уходи в ту комнату... Пожалуйста. Ложись здесь, в кресле. Хорошо?
– Конечно... Не бойся. Я не уйду.
* * *
Утром в кухне Альфред соорудил немудрящий «разгрузочный» завтрак – овсянка, сыр и зеленый китайский чай с жасмином, но без сахара.
Мика покрутил носом, но промолчал. Только посмотрел за окно, где по балкону барабанил холодный осенний дождь.
– Покойники всегда снятся к перемене погоды, – заметил Альфред. – Ты принял эту желудочную таблетку?.. Как ее?.. «Антру»?
– Да.
– Пока ты спал, а я варил овсянку, звонила Хайди. Хотела заскочить к нам после работы.
– С тех пор как мы получили постоянную визу и переехали сюда, в Нойеперлах, это желание посещает ее все реже и реже. Ты заметил?
– Ни виза, ни переезд тут ни при чем. Все гораздо проще, – усмехнулся Альфред. – Ослаб интерес к «экзотике». Ты помнишь, чего мы только поначалу не делали из авокадо? И с луком, и с креветками, и с майонезом, и с яйцами... То так, то сяк. А теперь мы о нем даже не вспоминаем. Приелось... Но главное, – прости меня, Микочка, – к тебе ослаб общественный интерес. И ты стал намного меньше зарабатывать. А Хайди – дама очень на это дело чуткая. Как, впрочем, и ее Пусси...
– Что за «Пусси»?.. – спросил Мика.
– Хайдина кукла. Она же только для посторонних – «кукла». На самом-то деле она настоящая Хаусгайстерин! Ну, если по-русски, так Домовая, что ли?.. Или Домовица?
– Черт ее знает... Наверное, Домовица...
– Короче, как я, – сказал Альфред. – Рожденная ВООБРАЖЕНИЕМ.
– Так ты все-таки огулял ее? – поинтересовался Мика.
– А как же?! Естественно! Только я бы сменил акценты: все произошло точно так же, как у тебя с Хайди... Основная инициатива исходила, если ты припоминаешь, не от тебя... Это она заставила тебя хотеть ее! А я мечтал попробовать ТО, что ты обычно делал с барышнями!.! Поэтому я и просил тебя тогда взять меня с собой к Хайди, когда почувствовал, что в ее доме есть Существо, похожее на меня. Только женского рода... Модель моих отношений с Пусси была совершенно идентичной вашим отношениям с Хайди...
– Неудивительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
... Высоко-высоко в сине-солнечном небе летит очень белый большой беззвучный самолет... Ни Мика, ни Альфред никак не могут понять – что за конструкция такая?! Где гул двигателей, где привычный звук в небе?.. И все равно Альфред, очень взрослый, интеллигентный русский Домовой, радуется как ребенок!..
... Но теперь уже Мика и Альфред стоят не на берегу океана, а в глубине острова, у СОБСТВЕННОЙ сверкающей взлетно-посадочной полосы СВОЕГО аэродрома...
Стоят и вглядываются в дрожащий от жары воздух, откуда должен появиться этот невиданный бесшумный самолет...
... Вот! Вот он вышел на прямую и заходит на полосу!..
В лучах островного солнца самолет сверкает в небе до боли в глазах... Мика и Альфред с трудом вглядываются в приближающийся фронтальный силуэт самолета и видят, что у него НЕТ ДВИГАТЕЛЕЙ!..
– Мика! Ты же говорил, что в самолете должны быть моторы?!
Мика растерян:
– Я и сам ничего не понимаю, Альфред... Может быть, это какой-то новый тип планера?.. Я так давно сам не летал...
... Странный и ужасно большой белый самолет мягко садится на Микину и Альфредову взлетно-посадочную полосу, прокатывается по инерции совсем-совсем немного и разворачивается правым бортом прямо напротив Мики и Альфреда...
Мика в растерянности оглядывается по сторонам в поисках аэродромной обслуги, самоходных трапов, привычной портовой суетни...
... Но поле пустынно. Ни людей, ни трапов. Тишина...
И вдруг Мика и Альфред видят, как высокие стойки самолетного шасси медленно начинают уползать внутрь самолета, и гигантский безмоторный лайнер тихо ложится на бетонные плиты рулежной дорожки. Из-под консолей огромных плоскостей выдвигаются странные упоры, и лайнер замирает. Теперь нижний край самолетных дверей почти сравнялся с землей – словно ступенька перед крылечком...
Мика и Альфред так и ахнули от восторга!..
Но вот главная пассажирская дверь самолета распахнулась, и первым из этого сказочного лайнера выходит...
... Леонхард, Лева, Левушка Тауб!!! В шортах, легкомысленной маечке, в сандалиях на босу ногу...
Лева машет Мике и Альфреду левой рукой, а правой помогает сойти на землю очень красивой женщине...
... Широкими полями шляпы она прикрывает глаза от солнца, но Мике кажется знакомым этот изящный жест, эта давно забытая женская пластика...
И когда женщина неожиданно снимает шляпу, Мика УЗНАЕТ в ней СВОЮ Маму!..
А за ней выходит Папа – Сергей Аркадьевич Поляков. В прожженной шинели, с военным планшетом сороковых, но в руках у него совершенно современная профессиональная камера «Сони-бэтакам».
... И Папа отходит в сторонку и тут же начинает снимать! Он снимает выходящую из самолета Милю, УМЕРШУЮ от пьянства в деревне Чишмы под Уфой в ссылке...... Снимает Папа ПОКОЙНОГО начальника уголовного розыска Алма-Аты однорукого Петра Алексеевича, ЗАСТРЕЛЕННОГО Лаврика... Снимает всех тех ПОГИБШИХ пацанов, с которыми Мика в конце сорок третьего должен был вылетать на задание в Карпаты на Мукачевский перевал... В полной экипировке того времени пятнадцати– и шестнадцатилетние, до зубов вооруженные мальчишки, перекинув через плечо свои парашюты, выходили из этого самолета, стараясь не привлекать к себе внимания... Правильно. Как учили...
... А из других дверей, счастливо улыбаясь и щурясь от яркого тропического солнца, выходили старые художники, на чьих похоронах Мика когда-то присутствовал.
... За ними шли МЕРТВЫЕ писатели – их книжки иллюстрировал Мика...
... МЕРТВЫЕ актеры, с которыми играл на бильярде в Доме кино, а потом, совсем недавно, читал посвященные им некрологи...
... Вышли двое МЕРТВЫХ приятелей-кинооператоров. Один скончался в полной нищете уже год назад, второй – совсем недавно...
... Радуясь солнцу, вышел МЕРТВЫЙ сосед по ленинградскому дому – крупнейший физик-теоретик из знаменитого Института Иоффе... Не пригодился он новому времени рыночных ларьков и повальных распродаж и то ли покончил с собой, то ли сам умер...
– Мамочка!!! Миля-а-а!.. Папа! Папуля!.. Лаврик!.. Ребята!.. Левушка-а-а!!! – кричит Мика во весь голос...
... Но все чем-то очень заняты, никто на Мику не обращает внимания...
Только один Альфред намертво вцепился в его руку – ни на секунду не отпускает, дергает Мику, шепчет:
– Ну, успокойся, Микочка... Открой глаза, Мика... Хочешь водички попить?
Мика открыл глаза, лицо горит, мокрое – не то от пота, не то от слез. В глотке все пересохло.
Альфред сидит рядом, стакан с водой протягивает:
– Попей водички, попей...
Мика отхлебнул пару глотков, отдышался, спросил Альфреда:
– Ты видел?
– Да.
– Ты до какого места досмотрел? – спросил Мика.
– До того, пока ты не начал кричать...
Мика сделал еще глоток из стакана, попросил Альфреда:
– Не уходи в ту комнату... Пожалуйста. Ложись здесь, в кресле. Хорошо?
– Конечно... Не бойся. Я не уйду.
* * *
Утром в кухне Альфред соорудил немудрящий «разгрузочный» завтрак – овсянка, сыр и зеленый китайский чай с жасмином, но без сахара.
Мика покрутил носом, но промолчал. Только посмотрел за окно, где по балкону барабанил холодный осенний дождь.
– Покойники всегда снятся к перемене погоды, – заметил Альфред. – Ты принял эту желудочную таблетку?.. Как ее?.. «Антру»?
– Да.
– Пока ты спал, а я варил овсянку, звонила Хайди. Хотела заскочить к нам после работы.
– С тех пор как мы получили постоянную визу и переехали сюда, в Нойеперлах, это желание посещает ее все реже и реже. Ты заметил?
– Ни виза, ни переезд тут ни при чем. Все гораздо проще, – усмехнулся Альфред. – Ослаб интерес к «экзотике». Ты помнишь, чего мы только поначалу не делали из авокадо? И с луком, и с креветками, и с майонезом, и с яйцами... То так, то сяк. А теперь мы о нем даже не вспоминаем. Приелось... Но главное, – прости меня, Микочка, – к тебе ослаб общественный интерес. И ты стал намного меньше зарабатывать. А Хайди – дама очень на это дело чуткая. Как, впрочем, и ее Пусси...
– Что за «Пусси»?.. – спросил Мика.
– Хайдина кукла. Она же только для посторонних – «кукла». На самом-то деле она настоящая Хаусгайстерин! Ну, если по-русски, так Домовая, что ли?.. Или Домовица?
– Черт ее знает... Наверное, Домовица...
– Короче, как я, – сказал Альфред. – Рожденная ВООБРАЖЕНИЕМ.
– Так ты все-таки огулял ее? – поинтересовался Мика.
– А как же?! Естественно! Только я бы сменил акценты: все произошло точно так же, как у тебя с Хайди... Основная инициатива исходила, если ты припоминаешь, не от тебя... Это она заставила тебя хотеть ее! А я мечтал попробовать ТО, что ты обычно делал с барышнями!.! Поэтому я и просил тебя тогда взять меня с собой к Хайди, когда почувствовал, что в ее доме есть Существо, похожее на меня. Только женского рода... Модель моих отношений с Пусси была совершенно идентичной вашим отношениям с Хайди...
– Неудивительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116