И Джейми снова ощутил дар жалости, мягко опустившейся на его душу, словно нежная белая голубка…
Он крепко закрыл глаза, чувствуя, как вновь открылись и начали изливать чистую кровь его раны, как будто грязные демоны вытащили наконец свои когти из его сердца…
Джейми вздохнул и опустил руки, и его ладони легли на шершавые перекладины изгороди, крепкие, надежные… Демон ушел. Джек Рэндалл был просто человеком, и никем больше. И в момент осознания его обычности, человеческой хрупкости, весь прошлый страх, вся прошлая боль растаяли, как легкий дымок.
Плечи Джейми опустились, расслабившись, сбросив наконец тяжкую ношу.
— Покойся в мире, — прошептал он и мертвецу, и самому себе. — Ты прощен.
И в то же мгновение к нему вернулись все ночные звуки; он услышал крик огромной кошки, вышедшей на охоту… резкий, пронзительный… он услышал негромкий шорох сухих листьев под собственными ногами, когда пошел назад к дому.
Промасленная шкура, закрывавшая окно, светилась в темноте мягким золотом, пропуская свет оставленной им горящей свечи… он не стал гасить ее, надеясь, что Клэр еще вернется. Его дом. Его убежище.
Джейми подумал, что, наверное, ему бы следовало рассказать Брианне и обо всем этом тоже… но — нет. Она не поняла бы слов; ее собственную ошибку ему пришлось показать ей на деле. Так как же он сможет донести до нее в словах то, что сам познал через боль и откровение? Лишь прощение даст ей возможность забыть… но прощение — это не одномоментный поступок, это постоянная работа души…
Возможно, ей удастся самой обрести этот дар; возможно, тот незнакомый ему Роджер Уэйкфилд станет ее убежищем, как Клэр стала убежищем для него. Джейми почувствовал вполне естественный укол ревности, и в то же время страстно желал, чтобы этот Уэйкфилд действительно смог дать Брианне то, чего сам он дать не мог, как ни хотел. Он молил Господа о том, чтобы Роджер явился как можно скорее; он молил Господа о том, чтобы Уэйкфилд оказался достойным, благородным человеком.
Ну, а пока нужно было заняться множеством других дел. Джейми неторопливо спустился вниз по склону, не обращая внимания на ветер, раздувавший подол его килта, холодивший его колени, забиравшийся под плед и рубашку. Работа есть работа; близится зима, и он не может оставить своих женщин одних, он не может позволить, чтобы лишь Ян защищал их и добывал для них пищу. Он не может отправиться на поиски Уэйкфилда.
Ну, а если Уэйкфилд так и не явится? Ну что ж, и такое может случиться; тогда он сам сумеет так или иначе присмотреть за Брианной и ее ребенком, обеспечить их. По крайней мере его дочь теперь недостижима для человека, который ее обидел. Навсегда недостижима. Джейми потер ладонью лицо; от руки пахло коровьей кровью.
И прости нам грехи наши, как и мы прощаем…
Да, но как быть с теми, кто согрешил против наших близких и любимых? Джейми не мог простить за кого-то другого… да и не стал бы, если бы даже был в состоянии. Но если нет… как может он ожидать ответного прощения?
Получивший образование в парижском университете, бывший доверенным лицом королей и другом философов, Джейми все равно оставался шотландским горцем, по крови и по чувству чести. Тело воина и манеры джентльмена… и душа варвара, насмешливо подумал он, варвара, для которого ни законы богов, ни законы людей никогда не станут более священными, нежели узы крови.
Да, прощение должно снизойти в душу Брианны; ей необходимо найти способ простить того человека, просто ради себя самой. Но ее отец — это совсем другое дело.
— Месть — это мое личное дело, — прошептал Джейми себе под нос. Потом, отведя взгляд от мягкого света окна, снова посмотрел на величественно сияющие звезды. — Да и к черту все это! — произнес он, на этот раз громко, дерзко, с вызовом. Ну да, это было неблагодарностью, Джейми это понимал. И, возможно, даже ошибкой. Но так уж оно все сложилось, и Джейми не намеревался лгать на этот счет ни себе, ни богу. — К черту все! — повторил он еще громче. — Пусть даже я буду проклят за то, что сделал… ну, значит, так тому и быть! Она моя дочь.
Он еще несколько мгновений стоял на месте, глядя в небо, но ответа от звезд не дождался. И тогда он кинул, словно сам отвечая на собственный вопрос, и быстро зашагал вниз по тропе.
Глава 49
Выбор
Ноябрь 1769 года.
Я открыла медицинский ящик Даниэля Роулин-гса и уставилась на ряды бутылочек, наполненных темно-зелеными и коричневыми порошками из корней и листьев разных растений, чистыми золотистыми настоями… Но здесь не было средства, которое могло бы сейчас помочь. И я очень медленно подняла кусок ткани, закрывавший верхнее отделение ящика, где лежали скальпели.
Я выбрала скальпель с изогнутым лезвием, осторожно приложила холодный металл к тыльной стороне ладони. Это было прекрасное орудие, острое и надежное, отлично сбалансированное… когда я работала им, скальпель превращался как бы в продолжение моей руки.
Я положила скальпель на кончик пальца, уравновесив, как коромысло весов, и чуть-чуть качнула.
Я опустила скальпель и взяла длинный, толстый корень, лежавший на столе. Стебель еще не был срезан, и жалкие остатки увядших листьев, желтых, сморщившихся, свисали, как тряпочки. Всего один корень. Я две недели рыскала по лесам в его поисках, но стояла уже поздняя осень, и трава пожелтела, с мелких кустиков осыпались листья; а разве можно опознать какое-то растение, если от него остался только голый стебель? И все же я его нашла, в укрытом от ветров уголке, и к его стеблю все еще лепились несколько характерных ягодок. Голубой кохош, так его называли индейцы. Да, это был он, я не сомневалась. Но всего один. Этого мало.
У меня не было под рукой знакомых европейских трав, ни чемерицы, ни полыни.
Наверное, сушеную полынь я все же смогла бы отыскать, хотя и с некоторым трудом; ее использовали для изготовления абсента, полынной водки.
— Но кто станет делать полынную водку на самой окраине Северной Каролины? — вслух сказала я, снова берясь за скальпель.
— Никто из тех, кого я знаю.
Я подпрыгнула от неожиданности, и острие скальпеля вонзилось в подушечку моего пальца. Кровь брызнула на стол, и я поспешила прижать к ранке край фартука, совершенно рефлекторно.
— О господи, Сасснек! Ты в порядке? Я совсем не хотел тебя пугать!
На самом-то деле ранка была совсем невелика, но потрясение от внезапного укола заставило меня крепко закусить нижнюю губу. Джейми со встревоженным видом взял меня за запястье и, отведя фартук, всмотрелся в пораненный палец. Кровь толчками потекла из пореза, скатываясь на ладонь. Джейми поспешно вернул край фартука на прежнее место и крепко прижал к пальцу.
— Ничего страшного, порез небольшой, — сказала я. — Откуда ты вообще взялся? Я думала, ты на винокурне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191
Он крепко закрыл глаза, чувствуя, как вновь открылись и начали изливать чистую кровь его раны, как будто грязные демоны вытащили наконец свои когти из его сердца…
Джейми вздохнул и опустил руки, и его ладони легли на шершавые перекладины изгороди, крепкие, надежные… Демон ушел. Джек Рэндалл был просто человеком, и никем больше. И в момент осознания его обычности, человеческой хрупкости, весь прошлый страх, вся прошлая боль растаяли, как легкий дымок.
Плечи Джейми опустились, расслабившись, сбросив наконец тяжкую ношу.
— Покойся в мире, — прошептал он и мертвецу, и самому себе. — Ты прощен.
И в то же мгновение к нему вернулись все ночные звуки; он услышал крик огромной кошки, вышедшей на охоту… резкий, пронзительный… он услышал негромкий шорох сухих листьев под собственными ногами, когда пошел назад к дому.
Промасленная шкура, закрывавшая окно, светилась в темноте мягким золотом, пропуская свет оставленной им горящей свечи… он не стал гасить ее, надеясь, что Клэр еще вернется. Его дом. Его убежище.
Джейми подумал, что, наверное, ему бы следовало рассказать Брианне и обо всем этом тоже… но — нет. Она не поняла бы слов; ее собственную ошибку ему пришлось показать ей на деле. Так как же он сможет донести до нее в словах то, что сам познал через боль и откровение? Лишь прощение даст ей возможность забыть… но прощение — это не одномоментный поступок, это постоянная работа души…
Возможно, ей удастся самой обрести этот дар; возможно, тот незнакомый ему Роджер Уэйкфилд станет ее убежищем, как Клэр стала убежищем для него. Джейми почувствовал вполне естественный укол ревности, и в то же время страстно желал, чтобы этот Уэйкфилд действительно смог дать Брианне то, чего сам он дать не мог, как ни хотел. Он молил Господа о том, чтобы Роджер явился как можно скорее; он молил Господа о том, чтобы Уэйкфилд оказался достойным, благородным человеком.
Ну, а пока нужно было заняться множеством других дел. Джейми неторопливо спустился вниз по склону, не обращая внимания на ветер, раздувавший подол его килта, холодивший его колени, забиравшийся под плед и рубашку. Работа есть работа; близится зима, и он не может оставить своих женщин одних, он не может позволить, чтобы лишь Ян защищал их и добывал для них пищу. Он не может отправиться на поиски Уэйкфилда.
Ну, а если Уэйкфилд так и не явится? Ну что ж, и такое может случиться; тогда он сам сумеет так или иначе присмотреть за Брианной и ее ребенком, обеспечить их. По крайней мере его дочь теперь недостижима для человека, который ее обидел. Навсегда недостижима. Джейми потер ладонью лицо; от руки пахло коровьей кровью.
И прости нам грехи наши, как и мы прощаем…
Да, но как быть с теми, кто согрешил против наших близких и любимых? Джейми не мог простить за кого-то другого… да и не стал бы, если бы даже был в состоянии. Но если нет… как может он ожидать ответного прощения?
Получивший образование в парижском университете, бывший доверенным лицом королей и другом философов, Джейми все равно оставался шотландским горцем, по крови и по чувству чести. Тело воина и манеры джентльмена… и душа варвара, насмешливо подумал он, варвара, для которого ни законы богов, ни законы людей никогда не станут более священными, нежели узы крови.
Да, прощение должно снизойти в душу Брианны; ей необходимо найти способ простить того человека, просто ради себя самой. Но ее отец — это совсем другое дело.
— Месть — это мое личное дело, — прошептал Джейми себе под нос. Потом, отведя взгляд от мягкого света окна, снова посмотрел на величественно сияющие звезды. — Да и к черту все это! — произнес он, на этот раз громко, дерзко, с вызовом. Ну да, это было неблагодарностью, Джейми это понимал. И, возможно, даже ошибкой. Но так уж оно все сложилось, и Джейми не намеревался лгать на этот счет ни себе, ни богу. — К черту все! — повторил он еще громче. — Пусть даже я буду проклят за то, что сделал… ну, значит, так тому и быть! Она моя дочь.
Он еще несколько мгновений стоял на месте, глядя в небо, но ответа от звезд не дождался. И тогда он кинул, словно сам отвечая на собственный вопрос, и быстро зашагал вниз по тропе.
Глава 49
Выбор
Ноябрь 1769 года.
Я открыла медицинский ящик Даниэля Роулин-гса и уставилась на ряды бутылочек, наполненных темно-зелеными и коричневыми порошками из корней и листьев разных растений, чистыми золотистыми настоями… Но здесь не было средства, которое могло бы сейчас помочь. И я очень медленно подняла кусок ткани, закрывавший верхнее отделение ящика, где лежали скальпели.
Я выбрала скальпель с изогнутым лезвием, осторожно приложила холодный металл к тыльной стороне ладони. Это было прекрасное орудие, острое и надежное, отлично сбалансированное… когда я работала им, скальпель превращался как бы в продолжение моей руки.
Я положила скальпель на кончик пальца, уравновесив, как коромысло весов, и чуть-чуть качнула.
Я опустила скальпель и взяла длинный, толстый корень, лежавший на столе. Стебель еще не был срезан, и жалкие остатки увядших листьев, желтых, сморщившихся, свисали, как тряпочки. Всего один корень. Я две недели рыскала по лесам в его поисках, но стояла уже поздняя осень, и трава пожелтела, с мелких кустиков осыпались листья; а разве можно опознать какое-то растение, если от него остался только голый стебель? И все же я его нашла, в укрытом от ветров уголке, и к его стеблю все еще лепились несколько характерных ягодок. Голубой кохош, так его называли индейцы. Да, это был он, я не сомневалась. Но всего один. Этого мало.
У меня не было под рукой знакомых европейских трав, ни чемерицы, ни полыни.
Наверное, сушеную полынь я все же смогла бы отыскать, хотя и с некоторым трудом; ее использовали для изготовления абсента, полынной водки.
— Но кто станет делать полынную водку на самой окраине Северной Каролины? — вслух сказала я, снова берясь за скальпель.
— Никто из тех, кого я знаю.
Я подпрыгнула от неожиданности, и острие скальпеля вонзилось в подушечку моего пальца. Кровь брызнула на стол, и я поспешила прижать к ранке край фартука, совершенно рефлекторно.
— О господи, Сасснек! Ты в порядке? Я совсем не хотел тебя пугать!
На самом-то деле ранка была совсем невелика, но потрясение от внезапного укола заставило меня крепко закусить нижнюю губу. Джейми со встревоженным видом взял меня за запястье и, отведя фартук, всмотрелся в пораненный палец. Кровь толчками потекла из пореза, скатываясь на ладонь. Джейми поспешно вернул край фартука на прежнее место и крепко прижал к пальцу.
— Ничего страшного, порез небольшой, — сказала я. — Откуда ты вообще взялся? Я думала, ты на винокурне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191