Но когда я раскрылась навстречу ему, побуждая и поощряя его, что-то открылось и внутри меня самой, и я прилипла к нему, внезапно охваченная острой потребностью, такой же слепой и отчаянной, как его собственная.
Мы изо всех сил прижались друг к другу, дрожа, пряча лица, не в силах посмотреть друг другу в глаза и не в силах разъединиться. И лишь через какое-то время, когда судороги наших тел понемногу утихли, я начала осознавать, что вокруг нашего маленького полога находятся другие спальни, что мы лежим среди чужаков, обнаженные и беспомощные, укрытые лишь темнотой.
И все равно мы были абсолютно одни. Одни среди вавилонского смешения языков. В дальнем конце вигвама уже зазвучали голоса, но слова не имели для нас никакого смысла. Вокруг нас с равным успехом могли жужжать пчелы.
Дым костров, окруженных ради безопасности невысокими каменными и земляными насыпями, колыхался вокруг укрытия нашей постели, душистый и легкий, как дым благовоний. Под пологом было темно, как в исповедальне; я могла видеть лишь слабый отсвет, лежавший на плече Джейми, да легкие отблески красного на его волосах.
— Джейми, мне очень жаль, — мягко сказала я. — Но это ведь не твоя вина.
— А чья же еще? — устало откликнулся он.
— Чья угодно. Ничья. Стефана Боннета собственной персоной. Но не твоя.
— Боннет? — На этот раз в голосе Джейми отчетливо прозвучало удивление. — А при чем тут вообще Боннет?
— Ну… при всем, — несколько ошарашенно ответила я. — Э… а разве нет?
Джейми слегка навалился на меня, щекоча волосами мое лицо.
— Стефан Боннет — безнравственный урод, — решительно произнес он. — И я убью его при первой же возможности. Но я совершенно не понимаю, почему это я должен винить его в том, что потерпел крах как мужчина.
— Какого черта, о чем ты говоришь? Какой крах?
Джейми ответил не сразу; он наклонил голову, которая виделась мне как бесформенный сгусток тьмы. Его ноги все еще были спутаны с моими; я почувствовала, как напряглось его тело, как затвердело то, что находилось между бедрами…
— Я никогда и не думал, что могу так ревновать к умершему, — прошептал он наконец. — Я вообще не подозревал, что такое возможно.
— Ревновать к умершему? — Мой голос невольно поднялся от изумления, когда до меня дошло, что он имеет в виду. — Ты говоришь о Фрэнке?
Джейми лежал неподвижно, наполовину на мне. Его рука протянулась к моему лицу, неуверенно коснулась щеки.
— А о ком же еще? Меня просто грызло изнутри все эти дни, пока мы скакали сюда. Я видел перед собой его лицо, и во сне, и наяву. Ты ведь говорила, что он был похож на Джека Рэндалла, верно?
Я обняла Джейми, крепко прижала к себе, заставила опустить ухо к самому моему рту. Слава Богу, что я ничего не сказала ему о кольце… но ведь мое лицо, мое предательское лицо, на котором отражаются все мои чувства и мысли, дало ему понять, о чем я думаю?
— Но почему? — прошептала я. — Как вообще ты мог подумать такое?
Он высвободился из моих рук и приподнялся на локте; его длинные волосы упали мне на лицо густой темной массой, в которой пробегали рыжие огоньки… рыжие, золотые, алые…
— А как я мог не думать? — возразил он. — Ты ведь ее слышала, Клэр; ты прекрасно знаешь, что она мне сказала!
— Брианна?
— Она сказала, что рада была бы видеть меня в аду, что готова продать собственную душу, лишь бы вернуть своего отца, своего настоящего отца! — Джейми тяжело сглотнул; я слышала этот звук, и для меня он заглушил все остальное. — Я постоянно думал, что он бы не совершил такой ошибки… он ведь хорошо ее знал. Я постоянно думал, что Фрэнк Рэндалл был куда лучшим человеком, чем я. И она тоже так думает. — Рука Джейми вздрогнула, потом опустилась на мое плечо и крепко его сжала — Я думал… может быть, и ты чувствуешь то же самое, Сасснек.
— Дурак! — прошипела я, хотя в общем-то поняла, почему он впал в такое отчаяние. Я погладила его по спине, впилась пальцами в его крепкие ягодицы. — Ты просто идиот. Иди ко мне.
Он уронил голову и, уткнувшись в мое плечо, издал негромкий звук, который вполне можно было принять за смех.
— А, ладно, идиот. Но ты ничего не имеешь против такого дурака в постели?
— Не имею. — От его волос пахло дымом и смолой. В прядях запуталось несколько еловых игл; одна из них, гладкая и острая одновременно, легонько уколола меня прямо в губу. — Она на самом деле ничего такого не хотела сказать, — заверила я Джейми.
— Да, но она сказала, — пробормотал он, и его голос прозвучал так, будто кто-то невидимый сжал ему горло. — Я это слышал.
— А я слушала вас обоих. — Я осторожно массировала его спину между лопатками, чувствуя под пальцами тонкие линии старых шрамов, и более плотные, недавние, оставленные медвежьими когтями. — Она очень похожа на тебя; она сгоряча говорит такое, чего никогда не сказала бы на трезвую голову. Ты ведь тоже наговорил немало лишнего, чего вовсе и не хотел сказать, а?
— Да. — Я почувствовала, как ослабевает напряжение в его теле, как расслабляются суставы, неохотно поддаваясь воздействию моих пальцев. — Конечно же, я не имел в виду… нет, я не думаю ничего такого.
— Ну вот. И она тоже.
Я подождала немного, продолжая гладить его точно так же, как гладила Брианну, когда она была маленькой и чего-то пугалась.
— Уж можешь мне поверить, — прошептала я. — Я люблю вас обоих.
Джейми глубоко вздохнул и на несколько мгновений замер.
— Если я сумею найти этого ее мужчину и привести его к ней… Если я это сделаю… как ты думаешь, она когда-нибудь простит меня?
— Само собой, — ответила я. — Я это знаю.
Из-за тонкой перегородки, отделявшей нас от соседней каморки, до нас донеслись звуки начавшегося любовного действа; шорох и вздохи, и неразборчивые слова, которые звучат одинаково на всех языках мира…
Ты должна ехать. Вот что сказала мне Брианна. Только ты можешь вернуть его.
Мне вдруг пришло в голову — впервые за все это время, — что моя дочь, возможно, говорила совсем не о Роджере…
Это был долгий путь через горы, и он казался еще длиннее и утомительнее из-за совершенно зимней погоды. Было даже три дня, когда вообще оказалось невозможно двинуться с места; когда мы с утра до ночи просто сидели, съежившись, под нависшим над нами скальным козырьком, или прятались в роще, сбившись в кучу ради защиты от ветра.
Когда мы перевалили через высшую точку горного хребта, идти стало немного легче, хотя температура воздуха все понижалась и понижалась по мере того, как мы продвигались на север. Иногда нам приходилось ужинать всухомятку, потому что мы не могли разжечь костер из-за ветра или снегопада. Но каждую ночь я лежала рядом с Джейми, прижавшись к нему, и мы превращались в кокон, обернутый мехами и одеялами, и делились теплом.
Я тщательно вела счет дням, отмечая каждый из них узелком на куске плетеного шнура.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191