— И если ты не желаешь просить, так я сама это сделаю.
Эта добрая женщина положила широкую ладонь на руку Роджера и одарила его чарующей улыбкой.
— Как тебя зовут, парень?
— Маккензи, мэм, — уважительным тоном ответил Роджер, тоже улыбаясь.
— А, Маккензи, вот оно как! Ну, вот видишь, Мораг, очень даже может быть, что этот матрос — родственник твоего мужчины, и он будет рад оказать тебе услугу, вот что! — Женщина с победоносным видом повернулась к девушке, потом снова посмотрела на Роджера, обратив на него всю свою энергию. — Она кормит грудью маленького, а потому просто умирает от жажды. Женщине необходимо много пить, когда она кормит, а то у нее молока не будет. Все это знают, это уж точно. Но эта глупая девчонка не может себя заставить попросить вас дать ей чуть-чуть побольше воды. И никто ведь не станет из-за этого сердиться, правда же? — резко добавила она, оглядываясь на стоявших в очереди женщин и окидывая их требовательным взглядом. Конечно же, все головы разом качнулись, выражая полное согласие, — как будто это были не женщины, а куклы-марионетки, которых одновременно дернули за веревочки…
Уже темнело, и тем не менее было отчетливо видно, как залилось краской лицо Мораг. Она крепко сжала губы и приняла поданное ей ведерко, наполненное водой до краев, с коротким кивком.
— Спасибо вам, мистер Маккензи, — пробормотала она. И не поднимала взгляда, пока не дошла до люка, ведущего в трюм, — а потом вдруг остановилась и через плечо посмотрела на Роджера с такой благодарной улыбкой, что ему сразу стало тепло, несмотря на холодный вечерний ветер, забиравшийся под его куртку и рубашку.
Роджер с сожалением наблюдал за тем, как уровень воды в бочонке понижался, а эмигрантки одна за другой спускались в трюм, а потом ночные вахтенные захлопнули люк. Он знал, что люди внизу рассказывают друг другу разные истории и поют песни, чтобы скоротать время, и ему страстно хотелось послушать все это. И дело было не только в любопытстве, свойственном историку; Роджера обуревало страстное желание очутиться рядом с этими людьми… нет, не потому, что он жалел их из-за их нищеты, и не потому, что сострадал им из-за их неопределенного будущего… скорее он просто завидовал тому чувству общности, которое связывало пассажиров третьего класса.
Но загадочный капитан, команда, пассажиры и даже погода, имевшая такое большое значение для всех них, не занимали полностью мысли Роджера. Днем и ночью, в жару и холод, будучи голодным или сытым, — он постоянно думал о Брианне.
Он спустился вниз, в матросскую столовую, когда прозвучал сигнал к ужину, и съел все, что положили на его деревянный поднос, не особо разобравшись, что это было такое. Ему предстояло стоять во второй вахте; после ужина он спустился в свою каюту и улегся в гамак, предпочтя уединение и отдых компании матросов, собравшихся на баке.
Впрочем, уединение было всего лишь иллюзией, но Роджер и не ожидал ничего другого. Слегка покачиваясь в гамаке, он чувствовал каждое движение человека, спавшего рядом, ощущал каждое качание соседского гамака, и потный жар спящего тела смешивался с запахом его собственной кожи, просачиваясь сквозь густую сетку из хлопчатой бечевки. Каждому матросу полагалось ровно восемнадцать дюймов спального пространства, и Роджера постоянно мучило неприятное ощущение, что стоит ему перевернуться на спину, и его плечи высунутся на пару дюймов за пределы принадлежавшей ему территории.
После двух первых ночей, когда он то и дело просыпался от толчков и сдавленных ругательство своих сотоварищей по кубрику, Роджер сумел обменяться местами с одним из матросов, и теперь его место находилось у самой переборки, так что он мог бы побеспокоить своими движениями только одного соседа. Роджер научился спать всегда на одном и том же боку, так что его лицо оказывалось всего в одном-двух дюймах от деревянной плоскости, повернувшись к соседу спиной, и прислушиваясь к звукам движения корабля, чтобы отсечь таким образом голоса мужчин, разговаривавших вокруг него.
Корабль в своем движении создавал целую симфонию звуков — лини и тросы пели на ветру, шпангоуты потрескивали при каждом подъеме на волну и падении с нее, что-то постукивало о переборки, в темных глубинах пассажирского отсека третьего класса тихо гудел хор человеческих голосов… Роджер смотрел в темные доски, едва освещенные качающимся фонариком, висевшим под потолком, и снова и снова представлял Брианну, видя перед собой каждую черту ее лица, каждый волосок, каждую линию тела, оживавшие перед ним в темноте… слишком отчетливо видя.
Он мог без малейшего усилия в любой момент вызвать в памяти ее образ. Но вот понять то, что крылось в уме Брианны, было куда труднее.
Ему оставались только догадки. Одни догадки. Пройдя сквозь круг стоячих камней, Брианна унесла с собой всего Роджера, до последней клетки. Он жил теперь в постоянном страхе, смешанном с гневом, и все это было приправлено болью предательства, словно перцем, посыпанным на свежие раны. Одни и те же вопросы звучали в его уме, повторяясь, кружа, как змея, кусающая себя за хвост. Одни и те же вопросы, на которые не было ответов.
Почему она ушла?
Что она сейчас делает?
Почему она не сказала ему?
И именно надежда найти вдруг ответ на первый из этих вопросов заставляла Роджера размышлять над ним без конца, как будто этот ответ мог дать ему ключ к тайне личности Брианны в целом.
Черт побери, он был так одинок… Он слишком хорошо знал, что это такое — ощущать, что ты никому не принадлежишь в этом мире, и никто не принадлежит тебе. Но ведь именно поэтому они и потянулись друг к другу — он и Брианна.
Клэр тоже это знала, подумал внезапно Роджер. Она ведь осиротела, потеряла своего дядю… да, конечно, потом она вышла замуж. Но она была разлучена со своим мужем во время войны… да, она отлично знала, что такое одиночество. И именно поэтому она не спешила оставить Брианну… и не уходила, пока не уверилась, что ее дочь любима.
Что ж, он и старался любить ее, очень старался… и продолжал стараться до сих пор, мрачно подумал Роджер, неловко ворочаясь в гамаке. Днем, пока он был постоянно занят тяжелой физической работой, все силы его тела уходили на труд. Но вот ночью… она слишком живо вставала перед ним, эта воображаемая Брианна.
Роджер не колебался; он сразу же понял, что должен последовать за ней, понял в тот самый миг, когда узнал о ее уходе. Но временами он и сам не знал, то ли он намеревался уберечь ее от себя и других, то ли наоборот, готов был безжалостно изнасиловать… Но как бы то ни было, между ними все уже было решено. Да, он сказал, что подождет… однако он ждал уже достаточно долго.
И все-таки хуже всего было не одиночество, думал Роджер, снова и снова беспокойно ворочаясь с боку на бок, а сомнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191
Эта добрая женщина положила широкую ладонь на руку Роджера и одарила его чарующей улыбкой.
— Как тебя зовут, парень?
— Маккензи, мэм, — уважительным тоном ответил Роджер, тоже улыбаясь.
— А, Маккензи, вот оно как! Ну, вот видишь, Мораг, очень даже может быть, что этот матрос — родственник твоего мужчины, и он будет рад оказать тебе услугу, вот что! — Женщина с победоносным видом повернулась к девушке, потом снова посмотрела на Роджера, обратив на него всю свою энергию. — Она кормит грудью маленького, а потому просто умирает от жажды. Женщине необходимо много пить, когда она кормит, а то у нее молока не будет. Все это знают, это уж точно. Но эта глупая девчонка не может себя заставить попросить вас дать ей чуть-чуть побольше воды. И никто ведь не станет из-за этого сердиться, правда же? — резко добавила она, оглядываясь на стоявших в очереди женщин и окидывая их требовательным взглядом. Конечно же, все головы разом качнулись, выражая полное согласие, — как будто это были не женщины, а куклы-марионетки, которых одновременно дернули за веревочки…
Уже темнело, и тем не менее было отчетливо видно, как залилось краской лицо Мораг. Она крепко сжала губы и приняла поданное ей ведерко, наполненное водой до краев, с коротким кивком.
— Спасибо вам, мистер Маккензи, — пробормотала она. И не поднимала взгляда, пока не дошла до люка, ведущего в трюм, — а потом вдруг остановилась и через плечо посмотрела на Роджера с такой благодарной улыбкой, что ему сразу стало тепло, несмотря на холодный вечерний ветер, забиравшийся под его куртку и рубашку.
Роджер с сожалением наблюдал за тем, как уровень воды в бочонке понижался, а эмигрантки одна за другой спускались в трюм, а потом ночные вахтенные захлопнули люк. Он знал, что люди внизу рассказывают друг другу разные истории и поют песни, чтобы скоротать время, и ему страстно хотелось послушать все это. И дело было не только в любопытстве, свойственном историку; Роджера обуревало страстное желание очутиться рядом с этими людьми… нет, не потому, что он жалел их из-за их нищеты, и не потому, что сострадал им из-за их неопределенного будущего… скорее он просто завидовал тому чувству общности, которое связывало пассажиров третьего класса.
Но загадочный капитан, команда, пассажиры и даже погода, имевшая такое большое значение для всех них, не занимали полностью мысли Роджера. Днем и ночью, в жару и холод, будучи голодным или сытым, — он постоянно думал о Брианне.
Он спустился вниз, в матросскую столовую, когда прозвучал сигнал к ужину, и съел все, что положили на его деревянный поднос, не особо разобравшись, что это было такое. Ему предстояло стоять во второй вахте; после ужина он спустился в свою каюту и улегся в гамак, предпочтя уединение и отдых компании матросов, собравшихся на баке.
Впрочем, уединение было всего лишь иллюзией, но Роджер и не ожидал ничего другого. Слегка покачиваясь в гамаке, он чувствовал каждое движение человека, спавшего рядом, ощущал каждое качание соседского гамака, и потный жар спящего тела смешивался с запахом его собственной кожи, просачиваясь сквозь густую сетку из хлопчатой бечевки. Каждому матросу полагалось ровно восемнадцать дюймов спального пространства, и Роджера постоянно мучило неприятное ощущение, что стоит ему перевернуться на спину, и его плечи высунутся на пару дюймов за пределы принадлежавшей ему территории.
После двух первых ночей, когда он то и дело просыпался от толчков и сдавленных ругательство своих сотоварищей по кубрику, Роджер сумел обменяться местами с одним из матросов, и теперь его место находилось у самой переборки, так что он мог бы побеспокоить своими движениями только одного соседа. Роджер научился спать всегда на одном и том же боку, так что его лицо оказывалось всего в одном-двух дюймах от деревянной плоскости, повернувшись к соседу спиной, и прислушиваясь к звукам движения корабля, чтобы отсечь таким образом голоса мужчин, разговаривавших вокруг него.
Корабль в своем движении создавал целую симфонию звуков — лини и тросы пели на ветру, шпангоуты потрескивали при каждом подъеме на волну и падении с нее, что-то постукивало о переборки, в темных глубинах пассажирского отсека третьего класса тихо гудел хор человеческих голосов… Роджер смотрел в темные доски, едва освещенные качающимся фонариком, висевшим под потолком, и снова и снова представлял Брианну, видя перед собой каждую черту ее лица, каждый волосок, каждую линию тела, оживавшие перед ним в темноте… слишком отчетливо видя.
Он мог без малейшего усилия в любой момент вызвать в памяти ее образ. Но вот понять то, что крылось в уме Брианны, было куда труднее.
Ему оставались только догадки. Одни догадки. Пройдя сквозь круг стоячих камней, Брианна унесла с собой всего Роджера, до последней клетки. Он жил теперь в постоянном страхе, смешанном с гневом, и все это было приправлено болью предательства, словно перцем, посыпанным на свежие раны. Одни и те же вопросы звучали в его уме, повторяясь, кружа, как змея, кусающая себя за хвост. Одни и те же вопросы, на которые не было ответов.
Почему она ушла?
Что она сейчас делает?
Почему она не сказала ему?
И именно надежда найти вдруг ответ на первый из этих вопросов заставляла Роджера размышлять над ним без конца, как будто этот ответ мог дать ему ключ к тайне личности Брианны в целом.
Черт побери, он был так одинок… Он слишком хорошо знал, что это такое — ощущать, что ты никому не принадлежишь в этом мире, и никто не принадлежит тебе. Но ведь именно поэтому они и потянулись друг к другу — он и Брианна.
Клэр тоже это знала, подумал внезапно Роджер. Она ведь осиротела, потеряла своего дядю… да, конечно, потом она вышла замуж. Но она была разлучена со своим мужем во время войны… да, она отлично знала, что такое одиночество. И именно поэтому она не спешила оставить Брианну… и не уходила, пока не уверилась, что ее дочь любима.
Что ж, он и старался любить ее, очень старался… и продолжал стараться до сих пор, мрачно подумал Роджер, неловко ворочаясь в гамаке. Днем, пока он был постоянно занят тяжелой физической работой, все силы его тела уходили на труд. Но вот ночью… она слишком живо вставала перед ним, эта воображаемая Брианна.
Роджер не колебался; он сразу же понял, что должен последовать за ней, понял в тот самый миг, когда узнал о ее уходе. Но временами он и сам не знал, то ли он намеревался уберечь ее от себя и других, то ли наоборот, готов был безжалостно изнасиловать… Но как бы то ни было, между ними все уже было решено. Да, он сказал, что подождет… однако он ждал уже достаточно долго.
И все-таки хуже всего было не одиночество, думал Роджер, снова и снова беспокойно ворочаясь с боку на бок, а сомнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191