Ты, дитя мое, поступила правильно.
Потом она обратилась к Сальвато, который немного отодвинулся, когда Джованнина что-то шептала хозяйке.
— Сейчас вернусь, — сказала она ему, — не беспокойтесь, разговор будет недолгий.
Молодые люди обменялись улыбкой, пожали друг другу руки, и Луиза вышла. Едва только за нею затворилась дверь, Сальвато смежил глаза, как он всегда делал, когда Луизы не было рядом.
Микеле подумал, что раненый хочет вздремнуть. Он подошел к Нине.
— Кто это был? — спросил он шепотом с простодушным любопытством полудикаря, не привыкшего согласовывать свои побуждения с приличиями, принятыми в обществе.
Нина, разговаривавшая с хозяйкой шепотом, несколько повысила голос, с тем чтобы Сальвато, не услышавший, что она сказала хозяйке, услышал, что она говорит Микеле.
— Это очень богатый банкир и щеголь, — сказала она, — да ты его знаешь!
— Вот как? — ответил Микеле. — По-твоему, у меня есть знакомые среди банкиров?..
— Неужели ты не знаешь господина Андреа Беккера?
— Что это за господин Андреа Беккер?
— Что ты! Забыл?.. Белокурый красавец, не то немец, не то англичанин, — не знаю в точности; он ухаживал за госпожой до того, как она вышла за кавалера.
— Да, да, помню. Ведь Луиза держит у него весь свой капитал.
— Наконец-то сообразил!
— Отлично. Когда я стану полковником и у меня будут эполеты и сабля, обещанные господином Сальвато, мне для полной экипировки будет недоставать только коня, вроде того, какой у господина Беккера!
Нина промолчала; разговаривая с Микеле, она не сводила глаз с раненого и по еле заметным изменениям в его лице поняла, что он не спал и не пропускал ни слова из того, что она говорила Микеле.
Луиза тем временем вошла в гостиную, где ее ждал посетитель, о котором ей доложили; в первые минуты она с трудом узнала Андреа Беккера: он был в придворном мундире, сбрил свои английские белокурые бакенбарды, которые, заметим мимоходом, терпеть не мог король Фердинанд; на шее у него висел командорский крест Константиновского ордена Святого Георгия, грудь украшала орденская звезда, на нем были короткие кюлоты, на боку висела шпага.
По губам Луизы скользнула легкая улыбка. С каким намерением молодой банкир явился к ней в таком эффектном придворном наряде в половине двенадцатого утра? Сейчас она, несомненно, узнает это.
Поспешим, впрочем, заметить, что Андреа Беккер, представитель англосаксонской расы, был очаровательный молодой человек лет двадцати семи, белокурый, свежий, розовый, с квадратным лбом любителя цифр, острым подбородком упорного дельца и лопатообразными руками, привыкшими считать деньги.
Чрезвычайно элегантный, в большинстве случаев беззастенчивый, он на сей раз чувствовал себя несколько скованным в этом необычном наряде, который, однако, доставлял ему такое удовольствие, что он как бы случайно расположился против зеркала, чтобы видеть, как выглядит крест Святого Георгия у него на шее и знак этого же ордена на груди.
— Ах, Боже мой, до чего же вы великолепны, дорогой господин Андреа! — сказала Луиза, полюбовавшись на него некоторое время и предоставив ему отвесить почтительный поклон. — Я не удивляюсь, что вы были так настойчивы: не повидаться со мною вы хотели, конечно, а доставить мне удовольствие увидеть вас во всем блеске. Куда вы собрались в таком виде? Ведь не для того же вы облеклись в придворный мундир, чтобы поговорить со мною по делу?
— Если бы я предполагал, сударыня, что вам будет приятнее видеть меня в этом мундире, чем в обычном платье, я не стал бы дожидаться нынешнего дня, чтобы надеть его. Но, сударыня, я слишком хорошо знаю, что вы одна из тех умных женщин, которые, всегда выбирая платья, лучше всего идущие им к лицу, мало внимания обращают на туалеты окружающих. Пришел я потому, что мне хотелось видеть вас; однако облик, в каком я предстаю перед вами, и впрямь объясняется некоторыми особыми обстоятельствами. Три дня тому назад король соблаговолил сделать меня командором Константиновского ордена Святого Георгия и пригласить на сегодняшний обед в Казерту.
— Вы приглашены королем в Казерту? — воскликнула Луиза с удивлением, и в нем выразилось ее не особенно лестное мнение насчет милости, которой удостоился молодой банкир, — сидеть за столом Фердинанда, самого вульгарного простолюдина на улицах и самого спесивого короля в своих покоях. — Что ж, от души поздравляю вас, господин Андреа!
— Вы правы, сударыня, что удивляетесь чести, оказываемой сыну банкира, — заметил молодой человек, несколько задетый тоном, каким Луиза поздравляла его. — Но разве вы не слышали, что Людовик Четырнадцатый, каким бы ни был он аристократом, пригласил на обед в Версаль банкира Самюэля Бернара, у которого собирался занять двадцать пять миллионов? Так вот, оказывается, королю Фердинанду требуется сумма не меньшая, чем его предку Людовику Четырнадцатому, а поскольку мой отец — неаполитанский Самюэль Бернар, то король приглашает его сына Андреа Беккера на обед в Казерту, представляющую собою Версаль его величества Фердинанда, а чтобы быть уверенным, что двадцать пять миллионов не ускользнут от него, он повесил на шею ничтожества, приглашенного к обеду, недоуздок, с помощью которого он рассчитывает привести банкира к его денежному сундуку.
— Вы истинный остроумец, господин Андреа. Не впервые, поверьте, я убеждаюсь в этом, и вы могли бы получать приглашения ко всем владыкам мира, если бы при помощи одного только ума можно было отворять ворота королевских замков. Вы сравнили вашего отца с Самюэлем Бернаром, господин Андреа; мне хорошо известны его безупречная честность и широта в ведении дел, поэтому я вполне принимаю ваше сравнение. Самюэль Бернар был благородный деятель, который не только в царствование Людовика Четырнадцатого, но и при Людовике Пятнадцатом оказал Франции великие услуги. Что вы так смотрите на меня?
— Я не смотрю на вас, сударыня, я вами восхищаюсь.
— Почему?
— Потому что вы, вероятно, единственная в Неаполе женщина, знающая, кто такой Самюэль Бернар, и обладающая талантом сказать комплимент человеку, который сам понимает, что, явившись к вам с простым визитом, предстает перед вами в весьма нелепом наряде.
— Может быть, мне следует извиниться перед вами, господин Андреа? Я готова.
— Нет, нет, сударыня! Любая саркастическая фраза, срываясь с ваших уст, превращается в реплику прелестной беседы, которую даже самый тщеславный человек желал бы продолжить, хотя бы и в ущерб собственному самолюбию.
— Право же, господин Андреа, вы начинаете смущать меня, и, чтобы выйти из затруднительного положения, я хочу спросить у вас: что, через Мерджеллину проложена какая-нибудь новая дорога в Казерту?
— Такой дороги, сударыня, нет, но в Казерте мне надо быть только к двум часам, и я подумал, что успею переговорить с вами по делу, относящемуся как раз к моей поездке туда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291
Потом она обратилась к Сальвато, который немного отодвинулся, когда Джованнина что-то шептала хозяйке.
— Сейчас вернусь, — сказала она ему, — не беспокойтесь, разговор будет недолгий.
Молодые люди обменялись улыбкой, пожали друг другу руки, и Луиза вышла. Едва только за нею затворилась дверь, Сальвато смежил глаза, как он всегда делал, когда Луизы не было рядом.
Микеле подумал, что раненый хочет вздремнуть. Он подошел к Нине.
— Кто это был? — спросил он шепотом с простодушным любопытством полудикаря, не привыкшего согласовывать свои побуждения с приличиями, принятыми в обществе.
Нина, разговаривавшая с хозяйкой шепотом, несколько повысила голос, с тем чтобы Сальвато, не услышавший, что она сказала хозяйке, услышал, что она говорит Микеле.
— Это очень богатый банкир и щеголь, — сказала она, — да ты его знаешь!
— Вот как? — ответил Микеле. — По-твоему, у меня есть знакомые среди банкиров?..
— Неужели ты не знаешь господина Андреа Беккера?
— Что это за господин Андреа Беккер?
— Что ты! Забыл?.. Белокурый красавец, не то немец, не то англичанин, — не знаю в точности; он ухаживал за госпожой до того, как она вышла за кавалера.
— Да, да, помню. Ведь Луиза держит у него весь свой капитал.
— Наконец-то сообразил!
— Отлично. Когда я стану полковником и у меня будут эполеты и сабля, обещанные господином Сальвато, мне для полной экипировки будет недоставать только коня, вроде того, какой у господина Беккера!
Нина промолчала; разговаривая с Микеле, она не сводила глаз с раненого и по еле заметным изменениям в его лице поняла, что он не спал и не пропускал ни слова из того, что она говорила Микеле.
Луиза тем временем вошла в гостиную, где ее ждал посетитель, о котором ей доложили; в первые минуты она с трудом узнала Андреа Беккера: он был в придворном мундире, сбрил свои английские белокурые бакенбарды, которые, заметим мимоходом, терпеть не мог король Фердинанд; на шее у него висел командорский крест Константиновского ордена Святого Георгия, грудь украшала орденская звезда, на нем были короткие кюлоты, на боку висела шпага.
По губам Луизы скользнула легкая улыбка. С каким намерением молодой банкир явился к ней в таком эффектном придворном наряде в половине двенадцатого утра? Сейчас она, несомненно, узнает это.
Поспешим, впрочем, заметить, что Андреа Беккер, представитель англосаксонской расы, был очаровательный молодой человек лет двадцати семи, белокурый, свежий, розовый, с квадратным лбом любителя цифр, острым подбородком упорного дельца и лопатообразными руками, привыкшими считать деньги.
Чрезвычайно элегантный, в большинстве случаев беззастенчивый, он на сей раз чувствовал себя несколько скованным в этом необычном наряде, который, однако, доставлял ему такое удовольствие, что он как бы случайно расположился против зеркала, чтобы видеть, как выглядит крест Святого Георгия у него на шее и знак этого же ордена на груди.
— Ах, Боже мой, до чего же вы великолепны, дорогой господин Андреа! — сказала Луиза, полюбовавшись на него некоторое время и предоставив ему отвесить почтительный поклон. — Я не удивляюсь, что вы были так настойчивы: не повидаться со мною вы хотели, конечно, а доставить мне удовольствие увидеть вас во всем блеске. Куда вы собрались в таком виде? Ведь не для того же вы облеклись в придворный мундир, чтобы поговорить со мною по делу?
— Если бы я предполагал, сударыня, что вам будет приятнее видеть меня в этом мундире, чем в обычном платье, я не стал бы дожидаться нынешнего дня, чтобы надеть его. Но, сударыня, я слишком хорошо знаю, что вы одна из тех умных женщин, которые, всегда выбирая платья, лучше всего идущие им к лицу, мало внимания обращают на туалеты окружающих. Пришел я потому, что мне хотелось видеть вас; однако облик, в каком я предстаю перед вами, и впрямь объясняется некоторыми особыми обстоятельствами. Три дня тому назад король соблаговолил сделать меня командором Константиновского ордена Святого Георгия и пригласить на сегодняшний обед в Казерту.
— Вы приглашены королем в Казерту? — воскликнула Луиза с удивлением, и в нем выразилось ее не особенно лестное мнение насчет милости, которой удостоился молодой банкир, — сидеть за столом Фердинанда, самого вульгарного простолюдина на улицах и самого спесивого короля в своих покоях. — Что ж, от души поздравляю вас, господин Андреа!
— Вы правы, сударыня, что удивляетесь чести, оказываемой сыну банкира, — заметил молодой человек, несколько задетый тоном, каким Луиза поздравляла его. — Но разве вы не слышали, что Людовик Четырнадцатый, каким бы ни был он аристократом, пригласил на обед в Версаль банкира Самюэля Бернара, у которого собирался занять двадцать пять миллионов? Так вот, оказывается, королю Фердинанду требуется сумма не меньшая, чем его предку Людовику Четырнадцатому, а поскольку мой отец — неаполитанский Самюэль Бернар, то король приглашает его сына Андреа Беккера на обед в Казерту, представляющую собою Версаль его величества Фердинанда, а чтобы быть уверенным, что двадцать пять миллионов не ускользнут от него, он повесил на шею ничтожества, приглашенного к обеду, недоуздок, с помощью которого он рассчитывает привести банкира к его денежному сундуку.
— Вы истинный остроумец, господин Андреа. Не впервые, поверьте, я убеждаюсь в этом, и вы могли бы получать приглашения ко всем владыкам мира, если бы при помощи одного только ума можно было отворять ворота королевских замков. Вы сравнили вашего отца с Самюэлем Бернаром, господин Андреа; мне хорошо известны его безупречная честность и широта в ведении дел, поэтому я вполне принимаю ваше сравнение. Самюэль Бернар был благородный деятель, который не только в царствование Людовика Четырнадцатого, но и при Людовике Пятнадцатом оказал Франции великие услуги. Что вы так смотрите на меня?
— Я не смотрю на вас, сударыня, я вами восхищаюсь.
— Почему?
— Потому что вы, вероятно, единственная в Неаполе женщина, знающая, кто такой Самюэль Бернар, и обладающая талантом сказать комплимент человеку, который сам понимает, что, явившись к вам с простым визитом, предстает перед вами в весьма нелепом наряде.
— Может быть, мне следует извиниться перед вами, господин Андреа? Я готова.
— Нет, нет, сударыня! Любая саркастическая фраза, срываясь с ваших уст, превращается в реплику прелестной беседы, которую даже самый тщеславный человек желал бы продолжить, хотя бы и в ущерб собственному самолюбию.
— Право же, господин Андреа, вы начинаете смущать меня, и, чтобы выйти из затруднительного положения, я хочу спросить у вас: что, через Мерджеллину проложена какая-нибудь новая дорога в Казерту?
— Такой дороги, сударыня, нет, но в Казерте мне надо быть только к двум часам, и я подумал, что успею переговорить с вами по делу, относящемуся как раз к моей поездке туда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291