— Заметил.
— Он стоит, пожалуй, тысяч шесть дукатов…
— Мне хотелось бы, чтобы он стоил десять тысяч.
Король облачился в мундир герцога, на котором действительно был всего-навсего один серебряный орден Святого Георгия, и поспешил застегнуться.
— Странно, до чего мне впору твой мундир, д'Асколи; в моем мне почему-то было душно. Ух!
И король глубоко вздохнул.
Тут послышались шаги почтмейстера.
Король схватил плащ и собрался накинуть его на герцога.
— Что вы, ваше величество? — воскликнул д'Асколи.
— Я подаю вам ваш плащ, государь.
— Но я не допущу, чтобы ваше величество…
— Допустишь, черт побери!
— Однако, государь…
— Замолчи! Появился почтмейстер.
— Кабриолет ваших превосходительств заложен, — сказал он и замер от удивления.
Ему показалось, что в путниках произошла какая-то непонятная перемена и что расшитый мундир теперь на других плечах и ордена — на другой груди.
Тем временем король расправлял на герцоге плащ.
— Чтобы избежать беспокойства в дороге, его превосходительство желает заранее уплатить за почтовых лошадей вплоть до Террачины, — сказал король.
— Чего же проще, — подхватил почтмейстер. — Тут всего восемь перегонов наготове, за каждую лошадь по два франка — итого тринадцать дукатов, за двух запасных лошадей по два франка — один дукат. Всего четырнадцать дукатов. А сколько вы, ваши превосходительства, платите своим кучерам?
— По дукату, если они едут хорошо. Но вперед мы им никогда не платим, а то они, получив деньги, и вовсе не сдвинутся с места.
— Если заплатить вознице еще дукат, ваше превосходительство поедет как король, — сказал почтмейстер, кланяясь д'Асколи.
— Вот именно так и желает ехать его превосходительство! — воскликнул Фердинанд.
— Но мне кажется, — заметил почтмейстер, по-прежнему обращаясь к д'Асколи, — что, если ваше превосходительство уж так торопится, можно было бы послать вперед курьера, чтобы приготовили лошадей.
— Пошлите, пошлите! — воскликнул король. — Их превосходительство просто не подумали об этом. Дукат курьеру, полдуката за лошадь, итого еще четыре дуката за лошадей; четырнадцать да четыре — восемнадцать дукатов, если округлить — двадцать. Это вам за беспорядок, который мы у вас учинили.
И король, пошарив в кармане мундира герцога, расплатился его деньгами, в душе посмеявшись такой проделке.
Почтмейстер взял подсвечник и посветил д'Асколи, в то время как Фердинанд заботливо предупреждал его:
— Осторожно, ваше превосходительство, тут порог. Осторожно, ваше превосходительство, здесь у лестницы недостает ступеньки. Осторожно, ваше превосходительство, тут щепка на полу.
Они подошли к кабриолету, и д'Асколи, разумеется, по привычке посторонился, чтобы пропустить короля первым.
— Ни в коем случае, ни в коем случае! — воскликнул король, кланяясь и держа шляпу в руке. — После вашего превосходительства.
Д'Асколи поднялся в экипаж и собирался сесть слева.
— Справа, ваше превосходительство, садитесь справа; мне и так много чести ехать с вами в одном экипаже.
И король поднялся в кабриолет вслед за герцогом и занял место слева. Возница мигом вскочил на коня, и коляска галопом понеслась в направлении Веллетри.
— За все уплачено до Террачины, кроме кучера и курьера, — крикнул почтмейстер им вслед.
— А их превосходительство платит кучерам вдвое, — промолвил король. Услышав это заманчивое обещание, возница щелкнул кнутом, и кабриолет стремительно понесся, обгоняя тени, двигавшиеся по обеим сторонам дороги.
Короля эти тени встревожили.
— Друг мой, что это за люди, которые бегут сломя голову в одном с нами направлении? — спросил он у кучера.
— Говорят, ваше превосходительство, сегодня между французами и неаполитанцами произошло сражение и неаполитанцев разгромили, — ответил возница. — Люди эти спасаются, только и всего.
— А я-то, честное слово, думал, что мы первые, — обратился король к д'Асколи. — Оказывается, нас опередили. Это унизительно. Ну и ноги же у этих молодцов! Шесть франков прогонных тебе, приятель, если ты их обгонишь.
LVII. ТРЕВОГИ НЕЛЬСОНА
В то время как Фердинанд соревновался в скорости со своими подданными на дороге из Альбано в Веллетри, королева Каролина, знавшая еще только об успехах своего августейшего супруга, приказывала, согласно его желанию, чтобы во всех храмах служили благодарственные молебны, а во всех театрах исполнялись победные кантаты. В каждой столице — Париже, Вене, Лондоне, Берлине — имеются свои поэты «на случай». Но — говорю это во всеуслышание, во славу итальянских муз — ни одной стране не сравниться по части стихотворных славословий с Неаполем. Можно было подумать, что после отъезда короля и особенно после его триумфов у двух-трех тысяч поэтов обнаружилось их истинное призвание. Дождем полились оды, кантаты, сонеты, акростихи, катрены, дистихи, и дождь стал уже переходить в ливень, угрожая обернуться наводнением. Дело дошло до того, что королева сочла излишним обременять официального придворного поэта синьора Вакка работой, которой занялось столько других, и звала его в Казерту лишь для того, чтобы отобрать из двух или трех сотен стихотворений, прибывающих каждый день изо всех уголков Неаполя, десять-двенадцать вымученных произведений, заслуживающих того, чтобы их прочитали со сцены, в замке на торжественном приеме или в гостиной во время простого раута. Но ее величество справедливо признала, что труднее читать в день по десять-двенадцать тысяч строк, чем сочинять их по пятьдесят или даже по сто (а такова была, ввиду удобства итальянского языка, норма для присяжного льстеца его величества Фердинанда IV); поэтому, чтобы синьор Вакка не отказался от такой работы, ему на все время этого поэтического потопа было удвоено жалованье.
Разгар работы, длившейся несколько дней, пришелся на 9 декабря 1798 года. Синьор Вакка просмотрел целых девятьсот различных произведений, в том числе сто пятьдесят од, сто кантат, триста двадцать сонетов, двести пятнадцать акростихов, сорок восемь катренов и семьдесят пять дистихов. Одна из кантат, на которую придворный капельмейстер Чимароза сразу же сочинил музыку, четыре сонета, три акростиха, один катрен и два дистиха были признаны достойными того, чтобы их продекламировали в парадном зале замка Казерты, где в тот же вечер 9 декабря давалось торжественное представление; оно состояло из «Горациев» Доменико Чимарозы и одного из трехсот сочиненных в Италии балетов под названием «Сады Армиды».
В зале, рассчитанном на шестьсот мест, уже была спета кантата, прочтены две оды, четыре сонета, три акростиха, катрен и два дистиха, входившие в поэтическую программу вечера, как вдруг объявили о прибытии курьера с письмом королеве от ее августейшего супруга и о том, что это письмо, содержащее новости с театра войны, будет оглашено перед присутствующими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291