Грянули рукоплескания, все стали с нетерпением ждать новостей, и мудрому рыцарю Убальдо, который уже готов был стальным жезлом разогнать чудовищ, охраняющих вход во дворец Армиды, было поручено прочесть собравшимся королевское послание.
В боевых доспехах, в шлеме, увенчанном бело-красным султаном (национальными цветами Королевства обеих Сицилии), он подошел к рампе, трижды поклонился, благоговейно поцеловал монаршую подпись, затем громким голосом, отчетливо стал читать следующее:
«Любезная моя супруга!
Сегодня утром я охотился в Корнето, где ради меня готовились к раскопкам этрусских захоронений, которые, как полагают, относятся к древнейшим временам, и это было бы великой радостью для сэра Уильяма, если бы он по лености не остался в Неаполе. Но так как у меня в Кумах, в Сант 'Агата деи Тоти и в Ноле имеются куда более древние могилы, чем их этрусские, я предоставил ученым вволю заниматься раскопками, а сам отправился на охоту.
Охота оказалась гораздо более утомительной и менее удачной, чему меня в Персано или в Аспрони, поскольку я убил лишь трех кабанов (из коих один распорол брюхо трем моим лучшим собакам, зато весил он более двухсот ротоли).
Во время охоты до нас все время доносились пушечные выстрелы со стороны Чивита Кастеллана: то Макк громил французов как раз в том месте, где и собирался. Это, само собой разумеется, делает великую честь его искусству стратега. В половине четвертого, когда я кончил охоту и направился в Рим, пушечная пальба все еще продолжалась. По-видимому, французы обороняются. Но это не должно нас беспокоить, поскольку их всего лишь восемь тысяч, а у Макка сорок тысяч солдат.
Я пишу Вам, любезная супруга и наставница, перед тем как сесть за стол. Меня ждали к семи часам, а я возвратился в половине седьмого и, хоть очень проголодался, вынужден терпеть, так как обед еще не готов. Но, как видите, я приятно пользуюсь этим получасом, чтобы написать Вам.
После обеда я поеду в театр Арджентина, где послушаю «Matrimonio segreto « и посмотрю балет, поставленный в честь меня. Он называется «Вступление Александра в Вавилон «. Надо ли говорить Вам, олицетворению образованности, что это деликатный намек на мой въезд в Рим? Если балет таков, как о нем отзываются, я пошлю автора в Неаполь, чтобы он поставил его в театре Сан Карло.
К вечеру ожидаю донесения о большой победе; как только получу его — пошлю к Вам курьера.
На этом, не имея сказать больше ничего, как только пожелать Вам и нашим вомюбленным чадам такого же хорошего здоровья, как мое, молю Господа, чтобы он хранил Вас.
Фердинанд Б.»
Как видите, самое существенное, что было в письме, совершенно отошло на второй план, вытесненное второстепенными подробностями: речь больше шла о королевской охоте на кабана, чем о сражении, данном Макком. Людовик XIV в своей самодержавной гордыне первый сказал: «Государство — это я». Но это положение, еще прежде чем оно было материализовано Людовиком XIV, являлось неизменною основой деспотических монархий.
Несмотря на сквозивший в этом письме эгоизм, оно произвело то впечатление, какого королева и ожидала, и не нашлось ни одного человека, кто осмелился бы усомниться в итоге сражения.
Когда окончился балет, когда театр опустел, огни погасли, приглашенные сели в кареты и разъехались по домам и загородным поместьям в окрестностях Казерты и Санта Марии, королева возвратилась к себе в сопровождении своих приближенных, которые, живя тут же во дворце, обычно оставались ужинать и проводить вечера вместе с нею; это были прежде всего Эмма, дежурные фрейлины, сэр Уильям, лорд Нельсон, только за три-четыре дня до этого возвратившийся из Ливорно, куда он доставил восемь тысяч солдат генерала Назелли; был тут и князь Кастельчикала, чей титул почти равнял его с блистательными особами, приглашавшими его к столу, и со знатными гостями, вынужденными сидеть с ним рядом, так как по праву рождения он принадлежал к их кругу, хотя ремесло, которому он посвятил себя, морально ставило его ниже прислуживающих ему лакеев; был тут и Актон, который, не заблуждаясь насчет лежащей на нем ответственности, с некоторых пор стал еще внимательнее и заботливее по отношению к королеве, ибо чувствовал, что в дни невзгод, если такие дни настанут, она окажется его единственной опорой. В тот вечер присутствовали здесь, вопреки обыкновению, также и престарелые принцессы Виктория и Аделаида. Помня совет супруга не забывать о них, поскольку они все-таки дочери короля Людовика XV, Каролина пригласила их на неделю в Казерту вместе с семью телохранителями. Офицеры эти не состояли в неаполитанской армии, но по распоряжению Фердинанда, данному им министру Ариоле, получали здесь жалованье, числились лейтенантами, а столовались и жили вместе с неаполитанскими офицерами, причем окружающие оказывали им такое же внимание, какого королева удостаивала принцесс: старых дам, в знак особого уважения к ним, просили приглашать к столу одного из телохранителей, который в этот вечер становился их почетным кавалером.
Принцессы приехали накануне и в тот вечер пригласили г-на де Боккечиампе; в день торжественного представления настала очередь Джованни Баттиста Де Чезари. Он присутствовал там, сидя в партере, предназначенном для офицеров, а так как после спектакля принцессы на некоторое время удалились в свои апартаменты, Де Чезари явился к ним, чтобы сопровождать их и быть представленным королеве и ее знатным гостям.
Мы уже говорили, что Боккечиампе был корсиканским дворянином, а Де Чезари происходил из старинного рода caporali, то есть из рода начальников военного округа, и что оба были очень хороши собою. А в тот вечер Де Чезари, сам прекрасно сознавая преимущества своей внешности, подчеркнул ее всем, что допускает военная форма. Юноше было только двадцать три года, и сложен он был прекрасно.
Но как бы он ни был красив и строен, все это не оправдывало возгласа, вырвавшегося при виде его у королевы, а также у Эммы, Актона, сэра Уильяма и почти у всех приглашенных.
Возгласы эти объяснялись необыкновенным сходством Джованни Баттиста Де Чезари с принцем Франческо, герцогом Калабрийским; у него был тот же розовый цвет лица, те же голубые глаза, те же белокурые волосы, разве чуть потемнее, тот же рост, быть может, чуть повыше — вот и все.
Де Чезари, никогда не видевший наследника престола и, следовательно, не знавший о милости судьбы, наградившей его сходством с сыном короля, был несколько смущен шумным приемом, которого отнюдь не ожидал; но, как человек остроумный, он вышел из положения, сказав, что принц простит ему эту невольную дерзость, а королева, поскольку все поданные — ее дети, не может гневаться на тех, кто не только предан ей всем сердцем, но и лицом похож на нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291