В самом деле, зрелище было устрашающим.
Чтобы сохранить свободу движений, а может, и для того, чтобы пятна крови были менее заметны, чем на белых рубашках, все четверо были обнажены до пояса.
Из-за платков, обвязанных вокруг талии, торчали пистолеты и кинжалы. Осужденные поняли с первого взгляда, что они могут дорого продать свою жизнь, но не в силах вырваться на свободу.
Под неистовые крики толпы, под бряцание сабель, вынутых из ножен, они стали совещаться между собою.
После этого Монбар, крепко пожав руки товарищам, отделился от них, сошел по пятнадцати ступенькам во двор и направился к решетке.
Остановившись в четырех шагах от ограды, он бросил последний взгляд на друзей, улыбнулся им на прощанье, отвесил галантный поклон замолкшей толпе и обратился к солдатам:
— Молодцы, господа жандармы! Молодцы, господа драгуны! — воскликнул он.
И вдруг, сунув в рот ствол пистолета, размозжил себе череп.
Вслед за выстрелом раздались невнятные, почти безумные крики толпы, но они почти сразу замолкли: теперь по лестнице спускался Валансоль. Он держал в руках кинжал с прямым, острым как бритва клинком.
Его пистолеты, которые он, видимо, не собирался пускать в ход, были заткнуты за пояс.
Он подошел к небольшому навесу на трех столбах, приставил к колонне рукоять кинжала, направил лезвие прямо себе в сердце, обнял колонну обеими руками и, кивнув на прощание друзьям, прижался к ней всем телом, всадив острие глубоко в грудь.
Несколько секунд он еще держался на ногах, потом лицо его покрылось мертвенной бледностью, руки разомкнулись, и он упал бездыханный у подножия колонны.
На этот раз толпа хранила молчание.
Все оцепенели от ужаса.
Настала очередь Рибье; в руках у него было два пистолета.
Направившись к решетке и подойдя к ней вплотную, он прицелился в жандармов из обоих пистолетов.
Но он не выстрелил — это сделали жандармы.
Раздалось несколько выстрелов, и Рибье упал, пронзенный двумя пулями. Смешанные чувства, обуревавшие зрителей при виде этих трагических самоубийств, трех подряд, уступили место невольному восхищению.
Народ понял, что эти юноши были готовы умереть, но хотели умереть с честью, и главное, подобно римским гладиаторам, умереть красиво.
Все оцепенели, когда Морган, последний из всех, улыбаясь, спустился по ступенькам и дал знак, что хочет говорить.
В сущности, чего ей не хватало, этой толпе, жаждущей крови, алчущей зрелищ? Она получила больше, чем ожидала.
Ей обещали четыре казни, но все одинаковые, четыре отрубленных головы. А ей удалось увидеть три смерти, совершенно разные, яркие, неожиданные. Вполне понятно, что, когда Морган выступил вперед, наступило молчание.
У Моргана в руках не было ни пистолетов, ни кинжалов; оружие было заткнуто за пояс.
Он прошел мимо трупа Валансоля и встал между мертвыми телами Жайа и Рибье.
— Господа, — сказал он, — давайте заключим соглашение!
Воцарилась мертвая тишина, как будто все присутствующие затаили дыхание. Морган продолжал:
— Вы видели человека, который пустил себе пулю в лоб (он указал на Жайа), видели другого, который закололся кинжалом (он оглянулся на Валансоля), и, наконец, третьего, которого расстреляли (он показал на Рибье); теперь вам хочется поглядеть, как четвертого казнят на гильотине. Я вас понимаю.
Толпа содрогнулась от ужаса.
— Так вот, — продолжал Морган, — я охотно доставлю вам это удовольствие. Я согласен на казнь, но хочу взойти на эшафот сам, добровольно; я требую, чтобы никто не трогал меня. Всякого, кто подойдет близко, я тут же прикончу, за исключением вот этого господина (тут Морган указал на палача). Это дело касается только нас двоих, и мы завершим его по всем правилам.
Требования Моргана, видимо, не показались толпе чрезмерными; со всех сторон раздались крики:
— Да! Да! Да!
Жандармский офицер понял, что разумнее всего согласиться на условия Моргана.
— Вы даете обещание, что не будете пытаться бежать, если вам не свяжут руки и ноги? — спросил он.
— Даю честное слово! — заверил Морган.
— Тогда отойдите и дайте унести тела ваших товарищей, — предложил капитан.
— Вы совершенно правы, — отвечал осужденный.
И, отступив на десять шагов назад, он прислонился к стене.
Ворота растворились.
Три одетых в черное человека вошли во двор и подобрали с земли три тела.
Рибье был еще жив; приоткрыв глаза, он искал взглядом Моргана.
— Я здесь, — проговорил Шарль, — будь спокоен, милый друг, я следую за вами.
Рибье снова закрыл глаза, не проронив ни слова. Когда тела троих унесли, жандармский офицер спросил Моргана:
— Сударь, вы готовы?
— Да, сударь, — отвечал молодой человек, учтиво поклонившись.
— Тогда пойдемте.
— Иду, — отозвался Морган.
И он занял место между взводом жандармов и эскадроном драгун.
— Желаете сесть в повозку, сударь, или пойдете пешком? — спросил капитан.
— Пешком, пешком, сударь: мне важно показать всем, что я по собственной воле иду на гильотину и ничуть не боюсь.
Зловещая процессия пересекла площадь Стычек и проследовала вдоль ограды парка особняка Монбазон.
Повозка, где лежали три трупа, ехала впереди; за ней следовали драгуны, затем на расстоянии десяти шагов шел Морган, и позади — жандармы во главе с капитаном.
Дойдя до угла ограды, процессия повернула налево.
Вдруг между парком и рыночной площадью, еще не застроенной в те годы, Морган увидал эшафот, вздымавший к небу, точно окровавленные руки, два красных столба.
— Тьфу! — воскликнул он. — Я никогда в жизни не видел гильотины и не представлял себе, что это такая мерзость!
И, выхватив кинжал из-за пояса, он без всяких объяснений всадил его себе в грудь по самую рукоятку.
Жандармский капитан, не успев предотвратить удар, направил своего коня к Моргану, который, ко всеобщему изумлению, еще стоял на ногах.
Но молодой человек, схватив пистолет, взвел курок.
— Ни с места! — вскричал он. — Мы же условились, никто не смеет меня тронуть! Я умру один, или мы умрем оба: выбирайте!
Капитан осадил лошадь.
— Пойдем дальше! — заявил Морган. И в самом деле, снова зашагал вперед.
Подойдя к подножию гильотины, Морган вытащил клинок из груди и вонзил его опять, столь же глубоко, как и в первый раз.
У него вырвался вопль, в котором было больше ярости, чем боли.
— Должно быть, я живучий как кошка! — воскликнул он. Потом, когда подручные хотели ему помочь взойти на эшафот, где его ждал палач, он крикнул:
— Я же говорил: не смейте меня трогать!
И твердым шагом поднялся по шести ступенькам.
Поднявшись на помост, он выдернул клинок из раны и нанес себе третий удар.
Тут он разразился отчаянным хохотом и швырнул к ногам палача кинжал — третья рана была столь же безрезультатна, как и первые две.
— Клянусь честью!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196