— Друзья мои…
— Какие мы тебе друзья? Мы твои судьи! Тебя спрашивают судьи — отвечай!
— Я раскаиваюсь во всем содеянном мною и прошу прощения у Бога и у людей!
— Люди никогда тебя не простят! — раздался все тот же неумолимый голос. — Если мы сегодня тебя простим, то завтра ты примешься за старое. Кожу ты переменил, но сердце у тебя все такое же. От людей тебе нечего ждать, кроме смерти. А Бога можешь молить о милосердии.
Цареубийца поник головой, у него подкашивались ноги. Но внезапно он выпрямился.
— Да, я голосовал за смерть короля, — произнес он, — но с одной оговоркой.
— Что еще за оговорка?
— Я заявил, что его казнь надо отсрочить.
— Отсроченная либо неотсроченная, казнь остается казнью. А ведь король-то ни в чем не был повинен!
— Все так, все так, — согласился епископ, — но мне было страшно…
— Ну, тогда ты не только цареубийца, не только отступник, но вдобавок еще и трус! Хоть мы и не священники, но будем справедливее тебя: ты обрек на смерть безвинного, а мы обрекаем на смерть виновного. Даем тебе десять минут, чтобы ты приготовился предстать перед Богом.
У епископа вырвался крик ужаса, и он упал на колени. Колокола сельской церкви вдруг зазвонили как бы сами собой, и двое шуанов, знавших толк в церковной службе, принялись читать вслух отходную.
Некоторое время у епископа язык не поворачивался произносить слова этой молитвы.
Он бросал на своих судей растерянные, умоляющие взгляды, переводя взор с одного на другого, но ни одно лицо не выражало жалости.
Пламя факелов металось на ветру, и в его скользящих отблесках все лица, напротив, казались грозными и свирепыми. Тогда Одрен решился присоединить свой голос к голосам людей, молившихся за него.
Судьи выслушали отходную до конца.
Тем временем крестьяне разжигали костер.
— О! — воскликнул епископ, со все возрастающим ужасом наблюдавший за этими приготовлениями, — неужели у вас достанет жестокости обречь меня на такую смерть?
— Нет, — отвечал непреклонный обвинитель, — огонь — это удел мучеников, а ты не заслужил такой смерти. Знай, отступник, твой час пробил!
— О Боже мой, Боже мой! — вскричал приговоренный, простирая руки к небу.
— Встань! — крикнул шуан.
Одрен попытался было встать на ноги, но силы ему изменили, и он опять упал на колени.
— Как! Вы допустите, чтобы это убийство совершилось у вас на глазах? — спросил Кадудаля Ролан.
— Я же сказал, что умываю руки, — возразил Жорж.
— Это слова Пилата. Но кровь Иисуса Христа так и не была смыта с его рук.
— Потому что Иисус Христос был праведником, а этот человек не Иисус Христос, но Варавва.
— Целуй свой крест! Целуй крест! — приказал Рубака.
Прелат посмотрел на него обезумевшим взором: было ясно, что он уже ничего не видит и не слышит.
— Нет, нет! — вскричал Ролан, порываясь спрыгнуть с коня. — Никто не посмеет сказать, что на моих глазах умертвили человека и я не встал на его защиту!
Его слова были услышаны; со всех сторон раздался возмущенный ропот.
Это еще больше раззадорило пылкого молодого человека.
— А! Вот вы какие! — воскликнул Ролан.
И он потянулся к седельной кобуре. Но Кадудаль с быстротой мысли схватил его за руку. Тщетно пытался Ролан вырвать ее из этих железных тисков.
— Огонь! — скомандовал меж тем Кадудаль. Грянуло двадцать выстрелов, и безжизненное тело епископа рухнуло на землю.
— Что вы сделали? — крикнул Ролан.
— Я заставил вас сдержать свое слово, — ответил Кадудаль. — Ведь вы дали клятву не противиться, что бы вы ни увидели…
— Так да погибнет всякий враг Бога и короля! — торжественно провозгласил Рубака.
— Аминь! — в один голос, подобно зловещему хору, откликнулись все присутствующие.
Они сорвали с убитого епископское облачение и швырнули в пламя костра, потом усадили остальных пассажиров в дилижанс, велели вознице сесть на коня и расступились, освобождая дорогу.
— Поезжайте с Богом! — напутствовали пассажиров шуаны.
Дилижанс быстро скрылся из виду.
— А теперь в путь! — воскликнул Жорж. — Нам еще остается проделать четыре льё, а мы тут потеряли добрый час!
И он добавил, обращаясь к шуанам, казнившим епископа:
— Этот человек получил по заслугам! Человеческое правосудие и суд Божий свершились! Пусть над его телом отслужат панихиду и похоронят его по христианскому обряду! Вы слышите?
И, не сомневаясь, что его приказ будет исполнен, Кадудаль пустил своего коня в галоп.
Несколько мгновений Ролан колебался, последовать ли ему за Кадудалем. Но он решил выполнить свой долг.
«Доведем дело до конца!» — сказал он себе.
И, поскакав во весь опор, он живо догнал Кадудаля.
Вскоре оба скрылись в темноте, которая все сгущалась по мере того, как они удалялись от площади, где факелы освещали недвижное тело прелата, а пламя пожирало его епископское облачение.
XXXIV. ТАКТИКА ЖОРЖА КАДУДАЛЯ
Следуя за Жоржем, Ролан испытывал чувства, схожие с переживаниями не совсем пробудившегося человека, который все еще во власти сна, но уже начинает возвращаться к дневному сознанию: он тщится провести грань между сонным мечтанием и действительностью, но это ему не удается, и его не покидают сомнения.
Был на свете человек, которому Ролан поклонялся почти как божеству и уже долгое время жил в лучах славы, осенявшей этого героя, видел, как другие повиновались его приказам, сам исполнял их мгновенно и бездумно, как восточный раб. И теперь он был крайне поражен, встретившись на противоположных концах Франции с двумя могущественными организациями, враждебными власти его кумира и боровшимися против нее. Представьте себе иудейского воина Иуды Маккавея, ревностного поклонника Иеговы, с детских лет слышавшего, как призывали Царя царей, Всемогущего, Бога Мстителя, Господа воинств, Предвечного, и внезапно столкнувшегося в Египте с культом таинственного Озириса или в Греции — с поклонением Юпитеру Громовержцу.
Встречи в Авиньоне и Бурке с Морганом и Соратниками Иегу и все там увиденное, встречи с Кадудалем и шуанами и все пережитое в поселке Мюзийак и в селении Ла-Трините можно было сравнить с посвящением в некую неведомую религию; но, подобно отважным неофитам, которые, рискуя жизнью, стремились проникнуть в тайны посвящения, Ролан был полон решимости идти до конца.
Впрочем, эти своеобразные натуры не могли не вызывать у Ролана известного восхищения, и не без удивления он наблюдал за титанами, восставшими против его божества. Он прекрасно сознавал, что людей, вонзивших кинжал в грудь сэра Джона в Сейонском монастыре и расстрелявших ванского епископа в селении Ла-Трините, никак нельзя было назвать заурядными.
Что-то он еще увидит? Вскоре его любопытство будет удовлетворено: они скачут уже пять с половиной часов, и близится рассвет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196