ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

– Невелика потеря, молодой человек, это весьма жалкое создание.
– Что вы говорите! Жан-Жак Руссо – жалкое создание? Значит, нет больше справедливости ни на земле, ни на небе. Жалкое создание! И это человек, посвятивший жизнь счастью других людей!..
– Ну, я вижу, вы и в самом деле его не знаете! Впрочем, давайте лучше поговорим о вас, если ничего не имеете против.
– Я охотнее предпочел бы уяснить себе предмет, о котором мы только что говорили. Кроме того, я – ничто, сударь, что же я могу вам сообщить?
– Ну да, и потом, вы меня совсем не знаете и боитесь быть откровенны с незнакомым человеком.
– Сударь! Чего мне бояться кого бы то ни было и кто может сделать меня более несчастным, чем я есть? Вспомните, каким я предстал перед вами: одинокий, бедный, голодный.
– Куда же вы направлялись?
– В Париж. Вы парижанин, сударь?
– Да.., то есть нет.
– Да или нет? – с улыбкой спросил Жильбер.
– Я не люблю лгать. Я не раз имел случай убедиться, что надо подумать прежде, чем ответить. Я парижанин, если под парижанином подразумевается человек, давно проживающий в Париже и ведущий городской образ жизни. Но родился я в другом городе. А почему вы об этом спросили?
– Мой вопрос связан с тем, о чем мы только что говорили. Я имел в виду то, что, если вы живете в Париже, вы, должно быть, видели Руссо.
– Я и впрямь видел его несколько раз.
– Его, наверное, провожают взглядами, когда он проходит мимо? Он вызывает восхищение, прохожие показывают на него друг Другу пальцем, как на благодетеля человечества, не так ли?
– Ничего похожего. За ним бегут дети и, подученные родителями, кидают ему вдогонку камни.
– О Господи! – в недоумении вскричал Жильбер. – Но он по крайней мере богат?
– Ему случается утром, как и вам, задавать себе вопрос: «Что я буду сегодня есть?»
– Как бы ни был он беден, но, вероятно, он человек известный, могущественный, уважаемый?
– Засыпая вечером, он не уверен, что не проснется в Бастилии.
– Как же он должен в таком случае ненавидеть людей!
– Он их ни любит, ни ненавидит, они ему надоели, – вот и все.
– Не испытывать ненависти к людям, которые дурно с нами обходятся! – вскричал Жильбер. – Мне это непонятно.
– Руссо всегда был свободен, сударь. Руссо всегда был достаточно силен, чтобы надеяться только на себя. А ведь именно сила и свобода делают человека мягким и добрым. Напротив, зависимость и слабость его озлобляют.
– Вот потому-то я и стремлюсь оставаться свободным! – с гордостью заметил Жильбер. – Я чутьем угадывал то, что вы сейчас подтвердили.
– Человек может быть свободен и в тюрьме, молодой человек, – отвечал незнакомец. – Окажись Руссо завтра за решеткой, что рано или поздно с ним случится, он и там писал и мыслил бы так же свободно, как в горах Швейцарии. Я-то всегда полагал, что свобода состоит не в том, чтобы делать то, что хочется; она заключается в том, что никакая сила не может заставить человека поступать против своей воли.
– Скажите, сударь, эти слова принадлежат Руссо?
– Да, – отвечал незнакомец.
– Они взяты из «Общественного договора»?
– Нет, это из его новой книги под названием «Прогулки одинокого мечтателя».
– Сударь! Мне кажется, у нас с вами есть нечто общее.
– Что именно?
– Мы оба любим Руссо и восхищаемся его книгами.
– Говорите о себе, молодой человек: вы как раз, в том возрасте, когда люди легко обманываются.
– Можно заблуждаться в чем-то, но не в ком-то.
– Впоследствии вы сами убедитесь, что чаще всего ошибаются именно в людях. Может быть, Руссо отчасти ближе к истине, чем другие. Но уж поверьте мне: и у него есть недостатки, да еще какие!..
Жильбер недоверчиво покачал головой. Однако, несмотря на это, незнакомец смотрел на него по-прежнему благожелательно.
– Вернемся к тому, с чего начали, – проговорил он, – я сказал, что вы оставили в Версале своего хозяина.
– А я вам на это ответил, – немного мягче произнес Жильбер, – что у меня хозяина нет. Я мог бы прибавить, что, пожелай я поступить на службу, у меня был бы могущественный хозяин: я отверг одно предложение, которому многие могли бы позавидовать.
– Вы получили предложение?
– Да, я должен был развлекать богатых бездельников. Но я подумал, что, пока я молод, могу учиться и чего-нибудь в жизни достичь, я не должен терять драгоценного времени, тем более – унижать свое достоинство.
– Это похвально, – важно заметил незнакомец, – но если вы собираетесь добиться в жизни успеха, надо иметь ясное представление о своем будущем, не так ли?
– Сударь! Я мечтаю стать врачом.
– Прекрасное и благородное занятие. Однако у врача два пути: либо истинная наука и, значит, скромное, а подчас нищенское существование, либо наглое шарлатанство, а с ним – богатство и почести. Если вы любите истину, юноша, становитесь врачом; если предпочитаете блеск – постарайтесь прослыть врачом.
– Сударь! Чтобы учиться, нужно много денег, не так ли?
– Конечно, деньги нужны, но не так уж много.
– А вот Жан-Жак Руссо, – продолжал Жильбер, – все знает, а ведь это ничего ему не стоило!
– Ничего не стоило? – с печальной улыбкой переспросил старик. – И вы говорите так о самом дорогом, что Господь дал человеку: о душевной чистоте, о здоровье, о сне – вот во что обошлось женевскому философу то малое, чему он научился!
– И вы называете это «малым»! – воскликнул задетый за живое Жильбер.
– Ну конечно! Да вы расспросите о нем и послушайте, что вам скажут.
– Прежде всего он – великий музыкант.
– Это потому, что Людовик XV с чувством пропел:
«Над милым слугою утратила власть я…». Однако это вовсе не значит, что «Сельский мечтатель» – хорошая опера.
– Он – известный ботаник. Достаточно прочесть его письма, из которых я, по правде говоря, достал всего несколько страниц. Но вы-то должны об этом знать, раз занимаетесь сбором трав.
– Иногда бывает, что человек считает себя ботаником, а на самом деле он лишь…
– Договаривайте, сударь.
– А на самом деле он лишь травник, да и то…
– А вы сами кто, травник или ботаник?
– Конечно, травник, и притом из самых скромных и несведущих, если принять во внимание, как много на земле растений и цветов…
– Но Руссо знает латинский язык, не так ли?
– Очень плохо.
– Однако я сам прочел в газете, что он перевел древнеримского писателя Тацита.
– Это случилось потому, что в своей гордыне – к сожалению, любого человека временами обуревает это чувство – он хотел заниматься всем сразу. Он сам написал в предисловии к своей первой книге, единственном, кстати говоря, переводе, что плохо понимает латинский язык и что Тацит, по его мнению, – сильный противник, который очень скоро его утомил. Да нет, юноша, вопреки вашему восхищению, я должен заметить, что совершенных людей не существует. Почти всегда – уж вы мне поверьте – глубину приносят в жертву широте взглядов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181