Она почти угрожающе подняла белоснежную нервную руку.
– Что это значит? – отрывисто спросила она. – Зачем ты заставил меня покинуть родину, забыть имя, отречься от семьи, даже от Бога? Ведь ты молишься другому богу. Зачем ты завладел мною настолько, что сделал из меня рабыню, лишил мое существование смысла, обескровил? Слышишь? – в отчаянии продолжала она. – Зачем ты все это сделал? Чтобы называть меня святой Лоренцой?
Бальзамо в ответ вздохнул, подавленный безграничным страданием молодой женщины.
– Увы, в этом твоя вина, вернее, вина Господа. Зачем он создал тебя ангелом с непогрешимым взглядом, который должен мне помочь подчинить вселенную? Почему ты умеешь читать в сердцах людей сквозь материальную оболочку, словно книгу через стекло? Да потому, что ты – ангел чистоты, Лоренца! Ты – прозрачный алмаз, ничто не омрачает твоего разума; и вот, видя такое незапятнанное, чистое, лучезарное существо, подобное Деве Марии, Господь желает, чтобы оно сошло на землю по моему зову во имя спасения созданных им людей; ты – его Святой Дух, витающий обыкновенно над простыми смертными, не находя среди них места, где можно было бы преклонить голову.
Пока ты святая – ты зрячая, Лоренца! Став женщиной, ты потеряешь свой дар.
– Тебе не нужна моя любовь, – вскричала Лоренца, яростно ударив в ладоши, отчего они покраснели, – тебе дороже твои недостижимые мечты, твои химеры? Ты обрекаешь меня на монашеское целомудрие, искушая своим присутствием, чем неизбежно обрекаешь меня на страдания? Ах, Джузеппе, Джузеппе, ты совершаешь преступление, вот что я тебе скажу!
– Не кощунствуй, Лоренца! – воскликнул Бальзамо. – Я страдаю не меньше тебя. Ну, загляни в мое сердце. Я приказываю! Попробуй сказать, что я тебя не люблю.
– Зачем же ты борешься с собой?
– Я хочу вместе с тобой взойти на трон мирового господства!
– Сможет ли твое честолюбие дать тебе то, что готова подарить моя любовь? – прошептала молодая женщина.
Бальзамо в растерянности уронил голову Лоренце на грудь.
– Да, да! – вскричала она. – Вот теперь я вижу, что ты меня любишь больше, чем свое честолюбие, больше, чем власть, больше, чем мечту. Наконец-то ты любишь меня так же, как я тебя!
Бальзамо попытался развеять пелену, застилавшую ему разум. Но его усилие оказалось тщетным.
– Если ты так меня любишь, пощади меня! Лоренца его не слушала. Она обвила его шею руками, словно стальными оковами.
– Я люблю тебя так, как ты хочешь, – проговорила она, – как сестра или как жена, как святая или как женщина, по поцелуй меня, ну хоть разочек!
Бальзамо был покорен, побежден ее страстной любовью. Не имея сил сражаться, он прижался к Лоренце, как железо, притянутое магнитом; взор его горел, грудь яростно вздымалась, голова запрокинулась.
Губы его искали губ молодой женщины.
Вдруг разум вернулся к нему.
Он взмахнул руками, словно прогоняя дурман.
– Лоренца! – воскликнул он. – Проснитесь, я приказываю!
В тот же миг оковы, которые он никак не мог разорвать, спали; обнимавшие его руки опустились; жаркая улыбка, блуждавшая на пересохших от возбуждения устах Лоренцы, угасла, словно жизнь, истекавшая с последним вздохом; глаза ее раскрылись, она с силой взмахнула руками и устало рухнула на софу, вновь смежив веки.
Бальзамо сел в трех шагах от нее и глубоко вздохнул. – Прощай, мечта! – прошептал он. – Прощай, счастье!
Глава 24.
ДВОЙНАЯ ЖИЗНЬ – ЯВЬ
Едва приблизившись, Лоренца быстро огляделась по сторонам.
Она внимательно изучила каждую мелочь, доставляющую обыкновенно радость любой женщине, однако лицо Лоренцы оставалось строгим. Как только ее глаза остановились на Бальзамо, она болезненно содрогнулась.
Сидя в нескольких шагах от Лоренцы, Бальзамо не сводил с нее глаз.
– Это опять вы? – отпрянув, спросила она. Ее лицо выразило ужас; губы ее побелели, а на лбу и висках появилась испарина. Бальзамо не отвечал.
– Где я? – спросила она.
– Вы сами знаете, откуда вы прибыли, – отвечал Бальзамо, – это естественным образом должно навести вас на мысль о том, где вы находитесь.
– Да, вы правы, я припоминаю. Я помню, как вы меня преследовали, как вырвали меня из рук моей заступницы перед Богом.
– Вы сами знаете, что даже всемогущая принцесса не смогла бы вас защитить.
– Да, вы ее околдовали! – сложив руки, вскричала Лоренца. – Боже, Боже! Спаси меня от этого дьявола!
– Что же во мне дьявольского? – пожав плечами, проговорил Бальзамо. – Прошу вас избавиться раз навсегда от завезенных из Рима нелепых предрассудков, которые тянутся за вами с тех самых пор, как вы вышли из монастыря.
– Ах, монастырь… Кто мне вернет мой монастырь? – разразившись рыданиями, вскричала Лоренца.
– Нашли, о чем жалеть! – проговорил Бальзамо. Лоренца бросилась к окну, раздвинула занавески, подняла оконную задвижку и схватилась за один из прутьев железной решетки, увитой цветами, благодаря чему решетка была не столь заметна, что, однако, не лишало ее надежности.
– Там была тюрьма, и здесь – тоже тюрьма, – сказала Лоренца, – однако я бы предпочла ту, что ведет на небо, чем эту, ведущую в ад.
Она в ярости ударила кулачками по решетке.
– Если бы вы были благоразумны, Лоренца, на вашем окне были бы только цветы.
– Разве я не была благоразумна, когда вы заперли меня в тюрьме на колесах вместе с чудовищем, которого вы называли Альтотасом? Однако вы не упускали меня из виду, я была вашей пленницей; перед уходом вы подчиняли себе мой разум! Где тот страшный старик, что заставлял меня трепетать от ужаса? Где-нибудь совсем рядом? Стоит нам обоим замолчать, и мы услышим из-под земли его голос!
– Вы распаляете свое воображение, как ребенок, – заметил Бальзамо. – Альтотас – мой учитель, друг, второй отец, он совершенно безвредный старик; он ни разу вас не видел, никогда к вам не подходил, а если бы видел или подошел, не обратил бы на вас внимания, потому что слишком увлечен своим делом.
– Своим делом… – пробормотала Лоренца. – Чем же он занят?
– Он ищет секрет вечной молодости, а это уже шесть тысячелетий занимает умы всего человечества.
– А чем занимаетесь вы?
– Я? Меня занимает вопрос человеческого совершенства.
– Все это от лукавого! – воскликнула Лоренца, воздев руки к небу.
– Ну вот, опять у вас начинается припадок, – проговорил, поднимаясь, Бальзамо.
– Припадок?
– Да. Вы не знаете очень важного. Ваша жизнь словно разделена надвое: то вы бываете нежной, доброй, рассудительной; то становитесь безумной.
– И под этим надуманным предлогом вы меня заперли?
– Увы, это совершенно необходимо.
– Я согласна на жестокость, на варварство, но не надо лицемерия. Когда вы рвете мне сердце на части, не притворяйтесь, что жалеете меня.
– Да разве это пытка – жить в роскошной комнате?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
– Что это значит? – отрывисто спросила она. – Зачем ты заставил меня покинуть родину, забыть имя, отречься от семьи, даже от Бога? Ведь ты молишься другому богу. Зачем ты завладел мною настолько, что сделал из меня рабыню, лишил мое существование смысла, обескровил? Слышишь? – в отчаянии продолжала она. – Зачем ты все это сделал? Чтобы называть меня святой Лоренцой?
Бальзамо в ответ вздохнул, подавленный безграничным страданием молодой женщины.
– Увы, в этом твоя вина, вернее, вина Господа. Зачем он создал тебя ангелом с непогрешимым взглядом, который должен мне помочь подчинить вселенную? Почему ты умеешь читать в сердцах людей сквозь материальную оболочку, словно книгу через стекло? Да потому, что ты – ангел чистоты, Лоренца! Ты – прозрачный алмаз, ничто не омрачает твоего разума; и вот, видя такое незапятнанное, чистое, лучезарное существо, подобное Деве Марии, Господь желает, чтобы оно сошло на землю по моему зову во имя спасения созданных им людей; ты – его Святой Дух, витающий обыкновенно над простыми смертными, не находя среди них места, где можно было бы преклонить голову.
Пока ты святая – ты зрячая, Лоренца! Став женщиной, ты потеряешь свой дар.
– Тебе не нужна моя любовь, – вскричала Лоренца, яростно ударив в ладоши, отчего они покраснели, – тебе дороже твои недостижимые мечты, твои химеры? Ты обрекаешь меня на монашеское целомудрие, искушая своим присутствием, чем неизбежно обрекаешь меня на страдания? Ах, Джузеппе, Джузеппе, ты совершаешь преступление, вот что я тебе скажу!
– Не кощунствуй, Лоренца! – воскликнул Бальзамо. – Я страдаю не меньше тебя. Ну, загляни в мое сердце. Я приказываю! Попробуй сказать, что я тебя не люблю.
– Зачем же ты борешься с собой?
– Я хочу вместе с тобой взойти на трон мирового господства!
– Сможет ли твое честолюбие дать тебе то, что готова подарить моя любовь? – прошептала молодая женщина.
Бальзамо в растерянности уронил голову Лоренце на грудь.
– Да, да! – вскричала она. – Вот теперь я вижу, что ты меня любишь больше, чем свое честолюбие, больше, чем власть, больше, чем мечту. Наконец-то ты любишь меня так же, как я тебя!
Бальзамо попытался развеять пелену, застилавшую ему разум. Но его усилие оказалось тщетным.
– Если ты так меня любишь, пощади меня! Лоренца его не слушала. Она обвила его шею руками, словно стальными оковами.
– Я люблю тебя так, как ты хочешь, – проговорила она, – как сестра или как жена, как святая или как женщина, по поцелуй меня, ну хоть разочек!
Бальзамо был покорен, побежден ее страстной любовью. Не имея сил сражаться, он прижался к Лоренце, как железо, притянутое магнитом; взор его горел, грудь яростно вздымалась, голова запрокинулась.
Губы его искали губ молодой женщины.
Вдруг разум вернулся к нему.
Он взмахнул руками, словно прогоняя дурман.
– Лоренца! – воскликнул он. – Проснитесь, я приказываю!
В тот же миг оковы, которые он никак не мог разорвать, спали; обнимавшие его руки опустились; жаркая улыбка, блуждавшая на пересохших от возбуждения устах Лоренцы, угасла, словно жизнь, истекавшая с последним вздохом; глаза ее раскрылись, она с силой взмахнула руками и устало рухнула на софу, вновь смежив веки.
Бальзамо сел в трех шагах от нее и глубоко вздохнул. – Прощай, мечта! – прошептал он. – Прощай, счастье!
Глава 24.
ДВОЙНАЯ ЖИЗНЬ – ЯВЬ
Едва приблизившись, Лоренца быстро огляделась по сторонам.
Она внимательно изучила каждую мелочь, доставляющую обыкновенно радость любой женщине, однако лицо Лоренцы оставалось строгим. Как только ее глаза остановились на Бальзамо, она болезненно содрогнулась.
Сидя в нескольких шагах от Лоренцы, Бальзамо не сводил с нее глаз.
– Это опять вы? – отпрянув, спросила она. Ее лицо выразило ужас; губы ее побелели, а на лбу и висках появилась испарина. Бальзамо не отвечал.
– Где я? – спросила она.
– Вы сами знаете, откуда вы прибыли, – отвечал Бальзамо, – это естественным образом должно навести вас на мысль о том, где вы находитесь.
– Да, вы правы, я припоминаю. Я помню, как вы меня преследовали, как вырвали меня из рук моей заступницы перед Богом.
– Вы сами знаете, что даже всемогущая принцесса не смогла бы вас защитить.
– Да, вы ее околдовали! – сложив руки, вскричала Лоренца. – Боже, Боже! Спаси меня от этого дьявола!
– Что же во мне дьявольского? – пожав плечами, проговорил Бальзамо. – Прошу вас избавиться раз навсегда от завезенных из Рима нелепых предрассудков, которые тянутся за вами с тех самых пор, как вы вышли из монастыря.
– Ах, монастырь… Кто мне вернет мой монастырь? – разразившись рыданиями, вскричала Лоренца.
– Нашли, о чем жалеть! – проговорил Бальзамо. Лоренца бросилась к окну, раздвинула занавески, подняла оконную задвижку и схватилась за один из прутьев железной решетки, увитой цветами, благодаря чему решетка была не столь заметна, что, однако, не лишало ее надежности.
– Там была тюрьма, и здесь – тоже тюрьма, – сказала Лоренца, – однако я бы предпочла ту, что ведет на небо, чем эту, ведущую в ад.
Она в ярости ударила кулачками по решетке.
– Если бы вы были благоразумны, Лоренца, на вашем окне были бы только цветы.
– Разве я не была благоразумна, когда вы заперли меня в тюрьме на колесах вместе с чудовищем, которого вы называли Альтотасом? Однако вы не упускали меня из виду, я была вашей пленницей; перед уходом вы подчиняли себе мой разум! Где тот страшный старик, что заставлял меня трепетать от ужаса? Где-нибудь совсем рядом? Стоит нам обоим замолчать, и мы услышим из-под земли его голос!
– Вы распаляете свое воображение, как ребенок, – заметил Бальзамо. – Альтотас – мой учитель, друг, второй отец, он совершенно безвредный старик; он ни разу вас не видел, никогда к вам не подходил, а если бы видел или подошел, не обратил бы на вас внимания, потому что слишком увлечен своим делом.
– Своим делом… – пробормотала Лоренца. – Чем же он занят?
– Он ищет секрет вечной молодости, а это уже шесть тысячелетий занимает умы всего человечества.
– А чем занимаетесь вы?
– Я? Меня занимает вопрос человеческого совершенства.
– Все это от лукавого! – воскликнула Лоренца, воздев руки к небу.
– Ну вот, опять у вас начинается припадок, – проговорил, поднимаясь, Бальзамо.
– Припадок?
– Да. Вы не знаете очень важного. Ваша жизнь словно разделена надвое: то вы бываете нежной, доброй, рассудительной; то становитесь безумной.
– И под этим надуманным предлогом вы меня заперли?
– Увы, это совершенно необходимо.
– Я согласна на жестокость, на варварство, но не надо лицемерия. Когда вы рвете мне сердце на части, не притворяйтесь, что жалеете меня.
– Да разве это пытка – жить в роскошной комнате?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181