Не имея возможности оказать физическое сопротивление этой всепожирающей силе, сметавшей все на своем пути, он, тем не менее, не терял спокойствия и ловко удерживался в самом центре толпы, катившейся к улице Магдалины.
Много людей было смято на парапетах площади, раздавлено на углу Гардмебль. Толпа эта оставляла за собой кровавый след, но, несмотря на большие потери, вынесла тех, кто находился в центре, в безопасное место.
Сейчас же народ с радостными криками рассыпался по бульвару.
Барон де Таверне оказался вместе с окружавшими его людьми в безопасности.
В то, что мы сейчас сообщим, было бы трудно поверить, если бы мы уже давно не описали характер барона, ничего не скрывая.
Во все это ужасное путешествие барон де Таверне – Да простит ему Господь – думал только о себе.
Мало того, что он был далеко не хрупкого сложения, барон был еще и человеком действия, а в трудную минуту такие люди руководствуются обыкновенно поговоркой Цезаря: Age quod agis.
Не будем утверждать, что барон де Таверне был эгоист; предположим, что он был человек рассеянный Впрочем, как только он оказался на бульваре, как только он почувствовал себя свободнее, как только он понял, что избежал смерти и возвращается к жизни, как только обрел уверенность в себе, барон удовлетворенно крякнул. Но сразу вслед за тем он закричал.
Это был крик отчаяния.
– Дочь моя! Дочь моя!
Он застыл, уронив руки; глаза его смотрели в одну точку и ничего не выражали, он словно перебирал в памяти все подробности разлуки с дочерью – Бедный! – прошептали сочувствующие женские голоса.
Вокруг барона образовался кружок из людей, готовых его пожалеть и, в особенности, повыспросить.
Однако такие разговоры были не в обычае барона де Таверне. Ему было неловко перед окружавшими его сочувствовавшими людьми. Сделав над собой усилие, он разорвал этот круг и – к чести барона – зашагал по направлению к площади.
Впрочем, те несколько шагов, которые он успел сделать, были следствием неосознанного чувства родительской любви, а она не исчезает навсегда из человеческого сердца. Но здравый смысл в тот же миг пришел на помощь барону и остановил его.
Давайте проследим, если угодно читателю, за ходом его мыслей.
Прежде всего он подумал, что на площадь Людовика XV пробраться невозможно. Там были заторы, убийства; с площади одна за другой катились людские волны, и было бы так же нелепо пытаться идти им наперекор, как пловцу пытаться плыть вверх по Рейну Ну и, кроме того, раз уж десница Господня спасла его в толпе, как он может противиться Божьей воле и снова подвергать себя опасности, разыскивая женщину среди ста тысяч других?
Потом у него появилась надежда, напоминающая золотой луч, скрашивающий безнадежность самой мрачной ночи.
Разве Андре не была рядом с Филиппом, разве не держалась она за его руку, разве он не должен был бы защищать ее, как мужчина и как брат?
Ничего странного не было в том, что его, слабого, немощного старика, увлекла за собой толпа, но Филипп – страстная натура, он вынослив, живуч; у Филиппа – стальные мышцы; Филипп отвечает за сестру; нельзя себе представить, чтобы его могла подчинить себе кучка людей:
Филипп, конечно, боролся и победил.
Как всякий эгоист, барон приписывал Филиппу те качества, которых эгоист обыкновенно лишает себя, но ищет в других: не быть сильным, щедрым, отважным – для эгоиста в этом и заключается эгоизм; человек, обладающий этими качествами, для него – соперник, противник, враг, ведь он лишает его преимуществ, которые эгоист считает себя вправе не признавать.
Барон де Таверне убедил себя в том, что Филипп наверняка должен был спасти сестру, что он потерял какое-то время на то, чтобы потом отыскать отца и тоже его спасти. Но теперь, вероятно – и даже несомненно, – он уже отправился на улицу Кок-Эрон вместе с сестрой, утомленной всей этой суматохой Он повернул назад и, спустившись по улице Капуцинов, вышел на площадь Конкет или Людовика Великого, ныне – площадь Виктории.
Однако, еще не дойдя до особняка, он увидел разговаривавшую с кумушками Николь. Она крикнула с порога:
– А где господин Филипп и мадмуазель Андре? Что с ними?
Всему Парижу было уже известно о случившейся беде от тех, кому удалось спастись; новость обрастала слухами.
– Ах, Боже мой! – вскричал барон. – Так они, значит, еще не возвращались, Николь?
– Нет, сударь, нет, их не видно.
– Должно быть, они пошли в обход, – предположил барон; его все сильнее охватывала дрожь по мере того, как рушились его предположения.
Барон остался ждать на улице с причитавшей Николь и простершим к небу руки Ла Бри.
– Вон господин Филипп! – закричала Николь в неописуемом ужасе, потому что Филипп был один.
Это и в самом деле был Филипп, он запыхался, на лице его было написано отчаяние.
– Сестра здесь? – издалека крикнул он, заметив собравшихся на пороге людей.
– Боже мой! – заикаясь, проговорил бледный барон.
– Андре! Андре! – продолжал кричать молодой человек, подбегая к дому. – Где Андре?
– Мы ее не видали, ее здесь нет, господин Филипп. Господи, помилуй! Милая барышня! Николь зарыдала.
– Как ты мог вернуться? – вскричал барон с несправедливой злобой.
Вместо ответа Филипп подошел ближе, показал на окровавленное лицо и перебитую и болтавшуюся, словно неживая, руку.
– Ах, Андре, – вздохнул старик, – бедняжечка моя! Он опустился на каменную скамейку рядом с дверью.
– Я найду ее живую или мертвую! – с мрачным видом проговорил Филипп.
Он бросился бежать обратно, словно в лихорадке. На бегу он поддерживал правой рукой левую через прореху в куртке. Если бы эта ненужная рука помешала ему вернуться в толпу и у него был бы топор, он отрубил бы ее.
Тут-то он встретил на площади Руссо, нашел Жильбера, увидел мрачного, залитого кровью хирурга, более похожего на сатану, возглавлявшего убийство, чем благодетеля, облегчавшего страдания.
Филипп почти всю ночь бродил по площади Людовика XV.
Он никак не мог отойти от стен Гардмебль, где был найден Жильбер, поднося к глазам зажатый в кулаке клочок белого муслина.
Когда небо начало светлеть на востоке, изможденный Филипп был готов рухнуть среди трупов, не таких бледных, как он, испытывая странное головокружение. Он вдруг подумал, как в свое время его отец, что Андре уже вернулась или что ее доставили домой: Филипп поспешил на улицу Кок-Эрон.
Он издали заметил у дверей тех, кого оставил, уходя на поиски Андре.
Он понял, что Андре не появлялась, и остановился.
Барон его заметил.
– Ну, что там? – закричал он Филиппу.
– Как! Сестра еще не вернулась? – спросил Филипп.
– Увы!.. – в один голос вскричали барон, Николь и Ла Бри.
– Неужели ничего? Никаких новостей? Никаких сведений? Никакой надежды?
– Ничего!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181