В это время их догнал Пайпс; услыхав шум падения лейтенанта и увидев, что тот захватил с собой свои пистолеты, он заподозрил ссору и последовал за ним с целью защитить своего хозяина. Перигрин, завидев его и догадавшись о его намерении, напустил на себя безмятежный вид и, притворяясь, будто забыл носовой платок в гостинице, приказал слуге отправиться туда и принести платок в парк, где он найдет их по возвращении. Это распоряжение было повторено дважды, но Том не отвечал и только покачивал головой; побуждаемый к повиновению всевозможными угрозами и проклятиями, он дал понять, что знает их намерения слишком хорошо, чтобы оставить их наедине.
- Что до вас, лейтенант Хэтчуей, - сказал он, - я был вашим товарищем по плаванию и знаю, что вы - моряк, этого достаточно; а что до хозяина, то я знаю, что он - наилучший человек, когда-либо прогуливавшийся от носа до кормы, а, стало быть, если вы имеете нечто сказать ему, то я, как говорится, к вашим услугам. Вот моя дубинка, а за ваши хлопушки я не дам и бечевки.
Эту речь, - как известно, длиннейшую из всех, когда-либо произнесенных Пайпсом, - он закончил, взмахнув своей дубинкой, и столь решительно отказался их покинуть, что они убедились в невозможности привести дело в тот момент к смертоносному разрешению и прогуливались по парку в глубоком молчании; так как за это время негодование Хэтчуея остыло, он вдруг, делая шаг к примирению, протянул руку, которую горячо пожал Перигрин, после чего наступило примирение и последовало совещание о способах вывести юношу из затруднительного положения. Будь у него такой же нрав, как у большинства молодых людей, нетрудно было бы покончить с его затруднениями; но столь упорен был он в своей гордыне, что почитал долгом чести негодовать на полученные им письма и, вместо того чтобы подчиниться желанию коммодора, ждал от него извинения, без которого и слушать не хотел ни о каком соглашении.
- Будь я родным его сыном, - сказал он, - я бы перенес его упрек и добивался прощения; но, зная, что нахожусь на положении сироты, который зависит всецело от его милосердия, я чувствителен ко всему, что может быть истолковано как неуважение, и настаиваю, чтобы ко мне относились с величайшим вниманием. Теперь я обращусь к моему отцу, который обязан содержать меня благодаря узам природы, равно как и по законам страны, а если он откажется быть справедливым, у меня никогда не будет недостатка в работе, покуда есть нужда в людях для службы его величеству.
Лейтенант, встревоженный этим намеком, попросил, чтобы он не предпринимал никаких шагов до той поры, пока не получит от него известия, и в тот же вечер отправился в крепость, где доложил Траньону о неудаче своих переговоров, сказал ему, как глубоко оскорблен Перигрин письмом, сообщил о чувствах и решении молодого джентльмена и, наконец, заявил ему, что если он не считает нужным извиниться за оскорбление, то, по всей вероятности, никогда не увидит своего крестника.
Старый коммодор был совершенно подавлен этой новостью; он ждал от молодого человека смиренного повиновения и раскаяния, а вместо этого встретил самый возмущенный протест и даже очутился сам в положении обидчика, вынужденного загладить вину или отказаться от всяких сношений со своим любимцем. Эти дерзкие условия привели его сначала в крайнее бешенство, и он изрыгал проклятия с такой быстротой, что не успевал втягивать в себя воздух и едва не задохся от гнева. Он горько осуждал неблагодарность Перигрина, которого наделял многими ругательными эпитетами, и клялся, что его следует протащить под килем за самонадеянность; но когда он начал размышлять более хладнокровно о нраве молодого джентльмена, уже проявлявшемся много раз, и прислушался к советам Хэтчуея, которого всегда считал своего рода оракулом, негодование его утихло, и он решил вернуть Пери свое расположение; такой снисходительности немало способствовал рассказ Джека о бесстрашном поведении нашего героя на ассамблее, а также во время ссоры с ним в парке. Но тем не менее эта злополучная влюбленность рисовалась воображению коммодора, как некое пугало; ибо он считал непогрешимой истиной, что женщина есть вечный источник несчастья для мужчины. Правда, это остроумное и поучительное изречение он редко повторял со времени своей женитьбы, разве что в компании очень немногих близких друзей, чьей скрытности и сдержанности мог доверять. Видя, что сам Джек поставлен в тупик в истории с Эмилией, он посоветовался с миссис Траньон, которая была и удивлена и обижена, когда узнала, что ее письмо не произвело желаемого действия, и, приписав упрямство юноши неуместной снисходительности его дяди, прибегла к совету священника, который, по-прежнему не упуская из виду выгоды своего друга, порекомендовал им отправить молодого джентльмена в путешествие, в течение коего он, по всей вероятности, забудет забавы ранней юности. Это предложение показалось благоразумным и было немедленно одобрено; затем Траньон, удалившись в свой кабинет, сочинил после долгих усилий следующую записку, с которой Джек в тот же день отправился в Виндзор:
"Мой славный мальчик, если я нанес оскорбление в моем последнем письме, то я об этом, знаешь ли, сожалею; я думал, что так легче всего будет тебя образумить; но на будущее время тебе будет отпущен канат подлиннее. Когда у тебя найдется свободное время, я буду рад, если ты совершишь недолгое плавание и повидаешь свою тетку и того, кто остается твоим любящим крестным и покорным слугой
Хаузером Траньоном,
P. S. Если тебе нужны деньги, можешь выписать чек на мое имя с уплатой по предъявлении".
ГЛАВА XXVI
Он впадает в меланхолию и уныние. - Обрадован снисходительным письмом своего дяди. - Примиряется с гувернером и отправляется с Эмилией и ее подругой в дом ее матери
Перигрин, хотя и защищенный своей гордостью и негодованием, не мог не почувствовать крайней затруднительности своего положения; после того как он столько времени пользовался достатком и влиянием, ему нелегко было мириться с мыслью об унизительных жизненных испытаниях. Все яркие мечты о роскоши и наслаждении, какие рождала его необузданная фантазия, начали рассеиваться, меланхолические мысли овладели им, и перспектива потерять Эмилию являлась отнюдь не наименьшей причиной его скорби. Хотя он пытался заглушить тоску, терзавшую сердце, ему не удалось скрыть душевное смятение от проницательности этой любезной молодой леди, которая сочувствовала ему в глубине души, но не могла допустить, чтобы с языка ее сорвался вопрос о причине его расстройства, ибо хотя он до сей поры обращался с ней с величайшей почтительностью и уважением, однако ни разу не упомянул о конечных целях своей страсти. Как бы ни были они, по ее предположениям, честны, у нее хватило сообразительности угадать, что тщеславие или корысть, в союзе с легкомыслием юности, могут внезапно отнять у нее возлюбленного, а она была слишком горда, чтобы дать ему повод торжествовать над ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271