Вняв убеждениям, коммодор воспользовался случаем, когда остался наедине с Гантлитом, и, заведя речь об этом деле, сказал молодому человеку, что его отец ссудил ему деньги во время их совместного плавания для уплаты за довольствие, а также для того, чтобы заткнуть рот крикливому кредитору в Портсмуте, и что упомянутая сумма с процентами равняется примерно четыремстам фунтам, которые он хочет теперь с великой благодарностью вернуть.
Годфри был изумлен этим заявлением и после долгого молчания отвечал, что никогда не слыхал от своих родителей упоминания о таком долге, что никакого меморандума или расписки не было найдено в бумагах его отца и что, по всей вероятности, деньги возвращены давным-давно, хотя коммодор за такой долгий срок мог забыть об уплате. Поэтому он просил простить ему отказ принять то, что, по совести, считает ему не принадлежащим, и сделал комплимент старому джентльмену по поводу столь безупречной честности и справедливости.
Отказ молодого солдата, вызвав удивление Траньона, усилил его желание помочь ему; якобы с целью оправдать свою собственную репутацию, он навязывал подарок с таким упорством, что Гантлит, боясь его обидеть, был, собственно говоря, вынужден принять чек на эту сумму, на которую выдал расписку, и немедленно переслал его своей матери, уведомив ее одновременно об обстоятельствах, благодаря которым они столь неожиданно обогатились.
Такая новость не могла не обрадовать миссис Гантлит, которая, с первой же почтой, прислала благодарственное письмо коммодору и письмо своему сыну, сообщая, что она уже отправила чек одному приятелю в Лондоне с просьбой вручить его некоему банкиру для покупки первого же патента на чин младшего офицера; и она позволила себе послать третье письмо Перигрину, написанное в очень ласковой форме, с любезным постскриптумом, подписанным мисс Софи и его очаровательной Эмилией.
Когда это дело было улажено ко всеобщему удовлетворению, начались приготовления к отъезду нашего героя, которому дядя назначил ежегодную ренту в восемьсот фунтов, что составляло почти половину его годового дохода. Но к тому времени старый джентльмен без труда мог уделить такую часть своих достатков, ибо почти не принимал гостей, держал мало слуг и был чрезвычайно невзыскателен и бережлив в своем домашнем обиходе; миссис Траньон давно уже перевалило за пятьдесят, недуги ее давали о себе знать, и хотя ее гордость не претерпела никаких изменений, тщеславие было совершенно укрощено ее скупостью.
Камердинер-швейцарец, который уже совершил путешествие по Европе, был нанят для ухода за особой Перигрина. Так как Пайпс не знал французского языка, равно как и в других отношениях не годился для роли великосветского слуги, было решено, что он останется в крепости, и его место было немедленно занято лакеем-парижанином, нанятым для этой цели в Лондоне. Пайпсу как будто не понравился такой порядок вещей, и хотя он не возражал против него вслух, но очень кисло посмотрел на своего заместителя, когда тот прибыл. Однако это мрачное расположение духа постепенно рассеялось, и задолго до отъезда своего хозяина он обрел обычное спокойствие и равновесие.
ГЛАВА XXXI
Оба молодых джентльмена пробуют свои силы в галантном обхождении, в результате чего попадают в нелепое и бедственное положение, а затем мстят виновнику своей неудачи
Тем временем наш герой и его новый друг, вместе с достойным Джеком Хэтчуеем, ежедневно совершали экскурсии вглубь страны, посещали джентльменов, живших в окрестностях, и отправлялись с ними на охоту; все трое встречали прекрасный прием благодаря своим талантам, которые они умели приспособлять с большою легкостью к нравам и наклонностям любезных знакомых. Лейтенант был в некотором роде чудак, Перигрин обладал большим запасом жизнерадостности и добродушия, а Годфри, помимо прочих своих достоинств, уже перечисленных выше, превосходно пел песни; вот почему за этим триумвиратом ухаживали в любом обществе, как мужском, так и женском; и не будь сердца наших молодых джентльменов уже заняты, им представилось бы множество случаев проявить свое искусство в науке любви; впрочем, они не отказывались от галантных похождений, оставлявших их сердца холодными, и забавлялись интрижками, которые, по мнению распутников, сохраняют незапятнанной верность владычице души.
В разгар этих увеселений наш герой получил уведомление от своей сестры, что она рада была бы встретиться с ним завтра, в пять часов пополудни, у своей кормилицы, которая жила в коттедже по соседству с домом ее отца, ибо она лишена возможности увидеть его где-либо в другом месте ввиду строгости матери, которая подозревает о ее намерениях.
Он повиновался зову и в назначенное время явился на место свидания, где был встречен этой любезной молодой леди, которая бросилась к нему с неудержимым восторгом, обвила руками его шею и пролила потоки слез у него на груди, повторяя одни и те же слова, ибо больше не в силах была ничего выговорить: "Мой милый, милый брат!" Он обнял ее с самой почтительной братской нежностью, в свою очередь пролил слезы, уверил ее, что это одно из счастливейших мгновений в его жизни, и ласково поблагодарил ее за то, что она не последовала преподанным урокам и не подчинилась приказу, вызванному противоестественным отвращением его матери.
Он пришел в восторг, убедившись из разговора с ней, что она в значительной степени наделена чувствительностью и благоразумием, ибо с дочерней скорбью оплакивала ослепление своих родителей и выражала такой ужас и беспокойство по поводу порочного нрава своего младшего брата, какой только может питать мягкосердечная сестра. Он познакомил ее со всем, что имело отношение к его собственной судьбе; и, предполагая, что ей тяжело живется дома, среди людей, которые должны были возмущать и огорчать ее, высказал желание перевести ее в какое-нибудь другое место, где бы она могла жить с большим спокойствием и приятностью.
Она восстала против этого предложения как против меры, которая неизбежно навлечет на нее неумолимый гнев матери, чьим расположением и любовью она в настоящее время пользовалась в самой малой степени; они обсуждали различные планы поддерживать общение в будущем, как вдруг у двери раздался голос миссис Пикль.
Мисс Джулия (так звали молодую леди), видя, что ее предали, была охвачена волнением и страхом, и Перигрин едва успел ободрить ее обещанием выступить на ее защиту, как дверь распахнулась, неумолимая родительница ворвалась в комнату и в ярости бросилась прямо к своей трепещущей дочери, но сын, вмешавшись, принял на себя первый взрыв ее гнева.
Глаза ее сверкали злобным негодованием, которое мешало ей говорить и, казалось, сотрясало все ее тело;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271