Теперь осталось только 17 000 человек, а 8 января выдался еще один по-весеннему спокойный день. И вновь, как в Сувле и АНЗАК, были приготовлены для уничтожения огромные груды материалов и боеприпасов. Были уложены мины, а в окопах установлены винтовки для автоматической стрельбы. И опять рядами лежали мертвые мулы.
В ходе дня ветер сменился на юго-западный, и немного посвежело, но все еще было спокойно, когда на закате в последний раз к полуострову устремились длинные вереницы лодок и боевых кораблей. Люди шли к морю, преодолевая расстояние в три мили, от вокзала Клафэм, от Виноградника и Горошка, и из других знаменитых участков, которым скоро даже не найдется места на картах.
Впоследствии солдаты вспоминали с особенной четкостью, что в этот день наблюдалось удивительное чередование тишины и оглушительного грохота. В Седд-эль-Бар они прятались под углом разрушенного форта, ожидая своей очереди на посадку, и в полнейшей тишине своего внутреннего страха они не слышали ничего, кроме звуков шагов солдат, ушедших вперед: шлеп, шлеп, шлеп — стучат ботинки, пока они перебегают через понтоны к «Ривер-Клайду», где дожидаются лихтеры, чтобы принять их в свое чрево. А потом, через мгновение, все растворяется в разносящих все вдребезги взрывах вражеских снарядов, образующих воронки в море. А потом опять шлеп, шлеп, шлеп, когда партия солдат возобновляет свой бег. Видеть так близко спасительное убежище и в то же время знать, что в любую секунду можешь его лишиться, — это для всех было тяжелейшим испытанием и давило ожидающего солдата кошмаром одиночества.
Кроме эпизодического обстрела, в турецких окопах не было заметно какой-либо активности, а с наступлением ночи на турок почти перестали обращать внимание. Всех больше беспокоила погода. К 20.00 барометр стал падать, а в девять, когда зашла ущербная луна, скорость ветра возросла до 35 миль в час. «Ривер-Клайд» держался достаточно устойчиво — все эти ночи солдаты проходили к лодкам под его защитой, — но шаткие причалы в бухте скрипели и стонали под ударами бурного моря. Скоро поднялась тревога. Оторвались два лихтера, и их бросило на хрупкие доски. Посадка на суда была остановлена, пока группы специалистов работали в черном ледяном море. Затем, когда сняли еще 3000 человек, один причал еще раз рухнул, и опять задержка на час.
К полуночи, когда последние войска стали покидать окопы, отправляясь в долгий путь к берегу, ветер начал усиливаться с каждой минутой, и при свете звезд на море не было ничего видно, кроме набегающих на берег волн. С линкора пустили две белые ракеты: сигнал того, что корабль атакован вражеской субмариной. А только что на борт корабля поднялось 2000 человек, и де Робек с Кейсом на «Четеме» ринулись к терпящему бедствие кораблю. Но оказалось, что ничего страшного не произошло — корабль просто наткнулся на какие-то обломки в воде.
Теперь все зависело от скорости, с которой будут эвакуированы последние солдаты. В 2.00 все еще оставалось 3200 человек. В течение следующего часа большинству из них удалось добраться до лодок, и оставалось всего лишь 200 человек, ожидавших посадки. И тут, однако, возникла критическая ситуация. Оказавшись под началом командира 13-й дивизии генерала Мода, настоявшего на том, что будет среди последних воинов, оставляющих позиции, эта группа проделала путь до пляжа Гулли (Гулли-бич), изолированного участка высадки на западном побережье, и там обнаружила, что лихтер, который должен был их забрать, сел на мель. К этому времени их окопы пустовали уже два с половиной часа, и было ясно, что солдатам нельзя оставаться на этом месте. Сохранялся один шанс: пройти еще две мили до «пляжа W» («W» бич) на оконечности полуострова в надежде, что они еще успеют застать там другое судно. Вскоре после 2.00 они отправились в путь и шли около десяти минут, когда генерал с ужасом обнаружил, что его чемодан остался на застрявшем лихтере. Он заявил, что никоим образом не бросит эту вещь, и поэтому, пока вся колонна продолжала движение, он с еще одним офицером вернулся на пляж Гулли. Здесь они забрали потерянный чемодан и, положив его на носилки с колесиками, отправились в обратный путь по пустынному берегу. А в это время остальная группа добралась до «пляжа W», где их ожидала последняя баржа. Но они понимали, что не могут отойти от берега, пока не вернется генерал. И это решение требовало определенного мужества, потому что ветер усилился почти до штормового, а основная гора боеприпасов, в которой уже был подожжен бикфордов шнур, должна была взорваться через полчаса. Через двадцать минут капитан судна объявил, что больше ждать не может, так как через пять минут никакая посадка уже не будет возможна. И в этот момент из темноты появился генерал со своим спутником и подкатил свой чемодан по причалу.
Без пятнадцати четыре утра корабль отчалил от берега, а десять минут спустя со страшным грохотом взлетели на воздух оставленные на берегу боеприпасы. Солдаты и матросы последних судов, оглянувшись на берег, увидели, как в небо поднялись сотни красных ракет с Ачи-Баба и азиатских скал, и сразу же после этого на берегу стали рваться турецкие снаряды. Пламя в горящих остатках боеприпасов усилилось, и теперь все небо стало похоже на преждевременный рассвет. На берегу не осталось ни одного человека.
Это был фантастический, невероятный успех, победа в тот момент, когда почти не оставалось надежд. Генерал Монро и его начальник штаба, которые твердо настаивали на эвакуации, были удостоены наград.
Правда, не было учреждено никакой специальной медали для солдат, воевавших в Галлиполийской кампании.
Эпилог
Вы не изгладитесь из памяти, пока солнце не потухнет в небесах, а земля не погрузится во вселенский мрак. Потому что вы уже стали частью великой легенды о Дарданеллах, которая начиналась Гектором и Ахиллесом. В последующие тысячелетия эти две истории сольются воедино, и для Всемогущего не будет большой разницей, то ли это «железо взлетит к небесному своду сквозь несжатую небесную ниву», как рассказывал нам Гомер о копье Ахиллеса, то ли это будет 100-фунтовый снаряд азиатской Анни.
Генерал Гамильтон в предисловии, адресованном солдатам Галлиполи
Война больше не возвращалась на Галлиполи. Через короткое время после кампании большинство турецких солдат было переброшено на другие фронты, а через несколько лет с полей сражений были убраны почти все остатки — свидетельства боев. Сменявшие друг друга зимние штормы уничтожили то, что оставалось от причалов и дамб, а окопы на холмах обрушились сами по себе и утратили свои прежние очертания. Уже в 1918 году густые заросли верблюжьей колючки, дикого тимьяна, мирта покрыли изуродованную землю, где девять месяцев не было ничего, кроме пыли или грязи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108