В иностранной колонии случился переполох, когда узнали, что болгарское правительство отозвало своих студентов из Роберт-колледжа, расположенного вне Константинополя. Утверждали, что этого не произошло бы, если бы Болгария тоже не собиралась вступить в войну. Но на чьей стороне? И когда? Или это был просто очередной ход в торговле своим нейтралитетом?
На такие вопросы Вангенхайм всегда был готов дать комментарий, уточнение или информацию. Он был как мальчик, у которого имелась шпаргалка со всеми ответами, и он говорил с показной искренностью, будто бы стремясь положить конец всяким сомнениям и домыслам.
С весенним теплом у него появилась привычка сидеть в глубине своего сада в Терапии, на Босфоре, на расстоянии кивка головой всем, кто проходил мимо. Ему нравилось останавливать знакомых, совершавших утренние прогулки, и делиться с ними интересными новостями из последних телеграмм. Скоро Моргентау заметил, что, когда дела Германии шли хорошо, посол обязательно сидел на своем привычном месте у садовой стены, но, когда новости были плохими, его было не отыскать. Однажды он сказал Вангенхайму, что тот напоминает запатентованные метеорологические устройства, оснащенные небольшой фигуркой, которая появляется в солнечную погоду и исчезает в дождливую. Вангенхайм искренне расхохотался.
И в самом деле, до середины мая у Германии не было причин опасаться за Турцию. В отличие от ослабления и раскола в правительстве, как это произошло в Англии, десант в Галлиполи сплотил младотурок и сделал их сильнее, чем когда-либо. В отличие от союзников, туркам не нужно было наступать на полуострове. Пока линия фронта удерживалась, вряд ли Болгария, Румыния или даже Греция выступят против них. Сама напряженность войны была полезна, она давала младотуркам право на реквизицию любой собственности, какая захочется, призывать все больше и больше народу в действующую армию, обрести более полный контроль над жизнью каждого. Сейчас в армии было свыше полумиллиона турок, и эта сила неуклонно становилась мощнее, поскольку угроза со стороны России исчезла. Уже в мае Турция стала отводить с Кавказа дивизии для укрепления фронта в Галлиполи. Германия также увеличила свой гарнизон в Константинополе и на полуострове. Использовались различные средства для контрабанды людей и вооружений через Болгарию и Румынию. Говорили, что однажды из Германии поездом был отправлен фиктивный цирк, и клоуны по приезде оказались сержантами, а багаж их был полон снарядов. Из Австрии прилетали самолеты «таубе», совершая по пути дозаправку в секретных местах. Скоро в Константинополе заработал под германским контролем еще один завод по производству боеприпасов, а орудия со старых турецких боевых кораблей демонтировались и отправлялись на фронт. Вангенхайм в своей роли местного кайзера в германском гарнизоне очень заботился о том, чтобы не подставлять «Гебен» под орудия британского флота в Дарданеллах, время от времени он выходил на охоту за русским флотом в Черное море, но большей частью стоял на якоре в Босфоре.
Главный спонсор немцев Энвер играл во всем этом большую роль. В качестве военного министра он каким-то образом ухитрялся представить дело так, что он лично играет важную роль в успешном сопротивлении на полуострове, так же как он внес вклад в разгром флота 18 марта. Вангенхайм, Талаат или кто-либо другой мало что могли сделать, чтобы исправить это впечатление. Этот молодой человек раздувался перед ними как шар. Как бы ни было это невероятно, но воистину этот мальчишка, которого родила пятнадцатилетняя крестьянская девушка на берегу Черного моря лишь тридцать пять лет назад, стал фактически диктатором Турции. С видимой легкостью он приобрел все атрибуты диктаторской власти — неожиданные вспышки гнева и бешенства, личных телохранителей, мундир (меч, эполеты и черная феска из бараньей шкуры) и круг услужливых генералов. Даже немцы в Турции стали его побаиваться, особенно когда он через их головы напрямую общался с кайзером.
Примерно в то время произошел отвратительный случай, который ясно показывает, насколько далеко зашел Энвер и насколько высоко он намеревался взлететь. В начале мая он послал за Моргентау и с гневом объявил ему, что британцы бомбардируют беззащитные деревни и города на Галлиполийском полуострове. Сожжены госпитали и морги, заявил он, и убиты женщины и дети. Сейчас он намеревался осуществить ответные меры: 3000 британцев и французов, еще живущих в Турции, будут арестованы и отправлены в концентрационные лагеря на острове. Энвер желал, чтобы посол через Государственный департамент в Вашингтоне информировал британское и французское правительства, что впредь они будут убивать на Галлиполи своих собственных людей вместе с турками.
Для Моргентау было бесполезно протестовать, что в таких городах, как Галлиполи, Чанак и Майдос, находились военные штабы и что союзники имели полное право их бомбардировать. Самое лучшее, что он мог сделать, — это добиться исключения из этого приказа женщин и детей. Несколько дней спустя, когда начались аресты, толпа французских и британских граждан в истерике нахлынула на американское посольство. В большинстве своем они были ливанцами, родившимися в Турции от британских или французских родителей, которые в жизни не видели ни Англии, ни Франции. Они собирались сотнями вокруг посла, когда бы он ни появлялся, жестикулируя и плача, хватаясь за его руки, умоляя его спасти их. После нескольких таких дней Моргентау позвонил по телефону Энверу и потребовал новой встречи. Энвер мягко ответил, что занят на заседании совета в министерстве, но будет счастлив видеть посла завтра после обеда. Но заложников должны были отправить на полуостров утром, и, только когда Моргентау пригрозил, что силой прорвется в зал заседаний совета, Энвер согласился принять его сразу же в Великолепной Порте.
По той или иной причине — может, потому, что только что был болгарский посол с протестом против арестов, — Энвер был исключительно вежлив с Моргентау. Через какое-то время он согласился, что, возможно, допустил ошибку в этом вопросе, но уже поздно что-либо предпринимать: он никогда не отменяет своих приказов. Если он это сделает, то потеряет свое влияние в армии. И еще добавил: «Если бы вы могли мне подсказать иной путь для выполнения этого распоряжения, я был бы рад вас выслушать».
«Хорошо, — сказал Моргентау, — мне кажется, я смогу. Думаю, вы смогли бы добиться выполнения ваших приказов, не высылая всех французских и английских резидентов. Если бы вы отправили только несколько человек, вы бы ничего не потеряли. И вы сможете поддерживать дисциплину в армии, а эти немногие будут таким же сдерживающим средством для союзников, как если бы вы послали всех».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
На такие вопросы Вангенхайм всегда был готов дать комментарий, уточнение или информацию. Он был как мальчик, у которого имелась шпаргалка со всеми ответами, и он говорил с показной искренностью, будто бы стремясь положить конец всяким сомнениям и домыслам.
С весенним теплом у него появилась привычка сидеть в глубине своего сада в Терапии, на Босфоре, на расстоянии кивка головой всем, кто проходил мимо. Ему нравилось останавливать знакомых, совершавших утренние прогулки, и делиться с ними интересными новостями из последних телеграмм. Скоро Моргентау заметил, что, когда дела Германии шли хорошо, посол обязательно сидел на своем привычном месте у садовой стены, но, когда новости были плохими, его было не отыскать. Однажды он сказал Вангенхайму, что тот напоминает запатентованные метеорологические устройства, оснащенные небольшой фигуркой, которая появляется в солнечную погоду и исчезает в дождливую. Вангенхайм искренне расхохотался.
И в самом деле, до середины мая у Германии не было причин опасаться за Турцию. В отличие от ослабления и раскола в правительстве, как это произошло в Англии, десант в Галлиполи сплотил младотурок и сделал их сильнее, чем когда-либо. В отличие от союзников, туркам не нужно было наступать на полуострове. Пока линия фронта удерживалась, вряд ли Болгария, Румыния или даже Греция выступят против них. Сама напряженность войны была полезна, она давала младотуркам право на реквизицию любой собственности, какая захочется, призывать все больше и больше народу в действующую армию, обрести более полный контроль над жизнью каждого. Сейчас в армии было свыше полумиллиона турок, и эта сила неуклонно становилась мощнее, поскольку угроза со стороны России исчезла. Уже в мае Турция стала отводить с Кавказа дивизии для укрепления фронта в Галлиполи. Германия также увеличила свой гарнизон в Константинополе и на полуострове. Использовались различные средства для контрабанды людей и вооружений через Болгарию и Румынию. Говорили, что однажды из Германии поездом был отправлен фиктивный цирк, и клоуны по приезде оказались сержантами, а багаж их был полон снарядов. Из Австрии прилетали самолеты «таубе», совершая по пути дозаправку в секретных местах. Скоро в Константинополе заработал под германским контролем еще один завод по производству боеприпасов, а орудия со старых турецких боевых кораблей демонтировались и отправлялись на фронт. Вангенхайм в своей роли местного кайзера в германском гарнизоне очень заботился о том, чтобы не подставлять «Гебен» под орудия британского флота в Дарданеллах, время от времени он выходил на охоту за русским флотом в Черное море, но большей частью стоял на якоре в Босфоре.
Главный спонсор немцев Энвер играл во всем этом большую роль. В качестве военного министра он каким-то образом ухитрялся представить дело так, что он лично играет важную роль в успешном сопротивлении на полуострове, так же как он внес вклад в разгром флота 18 марта. Вангенхайм, Талаат или кто-либо другой мало что могли сделать, чтобы исправить это впечатление. Этот молодой человек раздувался перед ними как шар. Как бы ни было это невероятно, но воистину этот мальчишка, которого родила пятнадцатилетняя крестьянская девушка на берегу Черного моря лишь тридцать пять лет назад, стал фактически диктатором Турции. С видимой легкостью он приобрел все атрибуты диктаторской власти — неожиданные вспышки гнева и бешенства, личных телохранителей, мундир (меч, эполеты и черная феска из бараньей шкуры) и круг услужливых генералов. Даже немцы в Турции стали его побаиваться, особенно когда он через их головы напрямую общался с кайзером.
Примерно в то время произошел отвратительный случай, который ясно показывает, насколько далеко зашел Энвер и насколько высоко он намеревался взлететь. В начале мая он послал за Моргентау и с гневом объявил ему, что британцы бомбардируют беззащитные деревни и города на Галлиполийском полуострове. Сожжены госпитали и морги, заявил он, и убиты женщины и дети. Сейчас он намеревался осуществить ответные меры: 3000 британцев и французов, еще живущих в Турции, будут арестованы и отправлены в концентрационные лагеря на острове. Энвер желал, чтобы посол через Государственный департамент в Вашингтоне информировал британское и французское правительства, что впредь они будут убивать на Галлиполи своих собственных людей вместе с турками.
Для Моргентау было бесполезно протестовать, что в таких городах, как Галлиполи, Чанак и Майдос, находились военные штабы и что союзники имели полное право их бомбардировать. Самое лучшее, что он мог сделать, — это добиться исключения из этого приказа женщин и детей. Несколько дней спустя, когда начались аресты, толпа французских и британских граждан в истерике нахлынула на американское посольство. В большинстве своем они были ливанцами, родившимися в Турции от британских или французских родителей, которые в жизни не видели ни Англии, ни Франции. Они собирались сотнями вокруг посла, когда бы он ни появлялся, жестикулируя и плача, хватаясь за его руки, умоляя его спасти их. После нескольких таких дней Моргентау позвонил по телефону Энверу и потребовал новой встречи. Энвер мягко ответил, что занят на заседании совета в министерстве, но будет счастлив видеть посла завтра после обеда. Но заложников должны были отправить на полуостров утром, и, только когда Моргентау пригрозил, что силой прорвется в зал заседаний совета, Энвер согласился принять его сразу же в Великолепной Порте.
По той или иной причине — может, потому, что только что был болгарский посол с протестом против арестов, — Энвер был исключительно вежлив с Моргентау. Через какое-то время он согласился, что, возможно, допустил ошибку в этом вопросе, но уже поздно что-либо предпринимать: он никогда не отменяет своих приказов. Если он это сделает, то потеряет свое влияние в армии. И еще добавил: «Если бы вы могли мне подсказать иной путь для выполнения этого распоряжения, я был бы рад вас выслушать».
«Хорошо, — сказал Моргентау, — мне кажется, я смогу. Думаю, вы смогли бы добиться выполнения ваших приказов, не высылая всех французских и английских резидентов. Если бы вы отправили только несколько человек, вы бы ничего не потеряли. И вы сможете поддерживать дисциплину в армии, а эти немногие будут таким же сдерживающим средством для союзников, как если бы вы послали всех».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108