Замысел был жестоким: солдаты в первой линии атаки должны были наступать с незаряженными винтовками, так что они были вынуждены пробиваться штыками прямо к окопам союзников, а другие части несли с собой воспламеняющиеся материалы, чтобы сжечь на берегу британские корабли. 1 мая в 22.00 три дня относительного затишья были прерваны залпами турецкой артиллерии по всему фронту на мысе Хеллес, и сразу же после этого вражеская пехота выскочила из-за брустверов окопов.
В 1915 году, будь то в Галлиполи, во Франции или где угодно, для солдат, атаковавших в таких условиях, не оставалось никаких шансов. И невозможно следить за запутанными событиями следующей недели без ощущения безнадежности в этих бессмысленных потерях. Турки атаковали три дня подряд, и, когда ничего не достигли, когда появились их санитары с носилками под флагом Красного Полумесяца, чтобы подобрать раненых и захоронить убитых, настала очередь Гамильтона.
5 мая к нему пришли подкрепления из Египта, и, кроме того, он забрал 6000 человек у Бёдвуда и перебросил их в британские окопы на мысе Хеллес: в общей сложности группировка насчитывала 25 000 человек. 6, 7 и 8 мая бои продолжались с таким же, что и раньше, героическим отчаянием. «Барабаны и горны дадут сигнал к атаке», — объявил генерал д'Амад французам, и они вышли в своих ярких светло-голубых мундирах и белых пробковых шлемах, представляя четкую до боли цель на фоне серо-коричневой земли. Каждый день они намеревались взять Ачи-Баба. Каждую ночь, когда они завоевывали каких-нибудь 300 метров на одном участке и ничего — на другом, на следующий день намечалась новая атака. К каждой новой атаке штаб готовил детальные приказы, но часто происходило так, что командиры на фронте эти приказы получали только рано утром, за час или два до начала атаки. Скоро, однако, перестало иметь значение, были ли разосланы приказы или нет, потому что солдаты были слишком измотаны, чтобы понимать их, настолько сбиты с толку, что могли лишь молча идти под пулеметный огонь. Дичайшая нереальность появлялась между желаниями командиров и условиями настоящего сражения на побережье. Бой вырабатывает свои собственные правила, и генералам бесполезно приказывать солдатам атаковать ту или иную цель, там не было целей, кроме самого врага. Это стало примитивным упражнением в убийстве, и в конечном итоге все приказы сводились всего лишь к одному-двум очень простым утверждениям: либо атаковать, либо держаться.
В своей крайности Гамильтон еще раз послал телеграмму в военное министерство с просьбой прислать снаряды. Ответ пришел, когда битва была в самом разгаре, ему сказали, что вопрос будет рассмотрен. «Важно, — добавлялось в послании, — стремиться вперед».
Всей душой Гамильтон хотел двигаться вперед и вряд ли нуждался в напоминании об этом со стороны какого-то генерала в военном министерстве, но к полудню 8 мая уже не существовало вопроса о продвижении где-либо. На мысе Хеллес он потерял 6500 человек, что составляло примерно треть всех участвовавших сил, а общие потери британцев, французов и АНЗАК на двух фронтах превысили 20 000 человек. Ачи-Баба, гребень которой был покрыт алыми маками, все еще стоял перед ним непоколебимо на горизонте. Все его резервы были израсходованы. Большинство снарядов использовано. А два его плацдарма едва ли покрывали площадь в тринадцать квадратных километров.
По-прежнему находясь на борту «Аркадиан» и не будучи в состоянии высадить свой штаб на берег, генерал отправил послание Китченеру, заявляя, что ничего не в состоянии сделать. «Если бы вы только выделили мне две свежие дивизии, сведенные в корпус, — писал он, — я смог бы идти вперед с большой надеждой на успех как на мысе Хеллес, так и на Габа-Тепе, в ином случае, я боюсь, мы перейдем к окопной войне с вытекающей отсюда затяжкой».
Это было почти равнозначно признанию поражения, и для моряков флота, который замер на виду у армии, отрезанной на берегу, пока боевые корабли большей частью простаивали, наблюдая в мрачном настроении, это было невыносимо. Роджер Кейс вскоре увидел копию послания Гамильтона уже после того, как оно ушло, и отправился прямо к адмиралу де Робеку, предлагая, чтобы флот немедленно двинулся на помощь армии, возобновив атаку Нэрроуз.
Во время Галлиполийской кампании талантам Кейса как уговаривающего было предоставлено обширное поле действий, потому что он находился здесь от начала до конца, от первого выстрела до последнего. Он был всегда сторонником действий, всегда выдвигал новые идеи, большинство из которых были анафемой для лорда Фишера. И вправду Фишер в этот момент заявлял в Лондоне: «Будь прокляты эти Дарданеллы! Они станут нашей могилой!» Но энергия Кейса сейчас вознеслась до высот, он убедил де Робека созвать 9 мая на борту «Куин Элизабет» совещание всех старших адмиралов. А затем, просидев всю ночь вместе с капитаном Годфри из морской пехоты, который тоже был энтузиастом морской атаки, он положил перед адмиралами новый план: тральщики и самые мощные линкоры идут в атаку на Нэрроуз, пока другие, старые корабли остаются вне пролива для поддержки и снабжения армии. На этот раз не было постепенного, осторожного продвижения, атака должна завершиться в один день. На совещании, проходившем в отдельной каюте де Робека, царила любопытная атмосфера. На этот раз все адмиралы, даже сам де Робек, горели желанием попробовать вновь, и они почти верили, что смогут прорваться. Они соглашались с тем, что возможны тяжелые потери, что половина флота может застрять в Мраморном море, тем не менее, они хотели этой операции. Де Робек все еще как-то колебался. Он сказал, что не думает, что одно лишь появление линкоров в Мраморном море обязательно заставит Лимана фон Сандерса ретироваться или Константинополь — сдаться. Но он согласился направить это предложение в Адмиралтейство. В отправленном документе было не очень много энтузиазма, там говорилось: «Мы всецело готовы вновь атаковать, но в случае нашей неудачи последствия будут катастрофическими». И все же, когда адмиралы вставали из-за стола совещания, они вполне ожидали, что Адмиралтейство в Лондоне решится взять риск и прикажет им исполнять план.
Адмирал Гепратт был полностью за это. На совещание его не приглашали, но Кейс сказал: «Я знал, что он был того же мнения, что и я, и страстно желал возобновить наступление с моря, по сути, когда я рассказал ему о своих надеждах, он заявил: „Ах, коммодор, ведь это будет immortalite?“ Он был в восторге и сразу же телеграфировал морскому министру: «С целью оказания помощи армии в ее энергичных и решительных действиях мы изучаем активные операции флота в проливе, включая атаки фортов. В этих условиях мне потребуются крейсеры „Сюффрен“, „Шарлеман“, „Голуа“ в самые короткие сроки».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
В 1915 году, будь то в Галлиполи, во Франции или где угодно, для солдат, атаковавших в таких условиях, не оставалось никаких шансов. И невозможно следить за запутанными событиями следующей недели без ощущения безнадежности в этих бессмысленных потерях. Турки атаковали три дня подряд, и, когда ничего не достигли, когда появились их санитары с носилками под флагом Красного Полумесяца, чтобы подобрать раненых и захоронить убитых, настала очередь Гамильтона.
5 мая к нему пришли подкрепления из Египта, и, кроме того, он забрал 6000 человек у Бёдвуда и перебросил их в британские окопы на мысе Хеллес: в общей сложности группировка насчитывала 25 000 человек. 6, 7 и 8 мая бои продолжались с таким же, что и раньше, героическим отчаянием. «Барабаны и горны дадут сигнал к атаке», — объявил генерал д'Амад французам, и они вышли в своих ярких светло-голубых мундирах и белых пробковых шлемах, представляя четкую до боли цель на фоне серо-коричневой земли. Каждый день они намеревались взять Ачи-Баба. Каждую ночь, когда они завоевывали каких-нибудь 300 метров на одном участке и ничего — на другом, на следующий день намечалась новая атака. К каждой новой атаке штаб готовил детальные приказы, но часто происходило так, что командиры на фронте эти приказы получали только рано утром, за час или два до начала атаки. Скоро, однако, перестало иметь значение, были ли разосланы приказы или нет, потому что солдаты были слишком измотаны, чтобы понимать их, настолько сбиты с толку, что могли лишь молча идти под пулеметный огонь. Дичайшая нереальность появлялась между желаниями командиров и условиями настоящего сражения на побережье. Бой вырабатывает свои собственные правила, и генералам бесполезно приказывать солдатам атаковать ту или иную цель, там не было целей, кроме самого врага. Это стало примитивным упражнением в убийстве, и в конечном итоге все приказы сводились всего лишь к одному-двум очень простым утверждениям: либо атаковать, либо держаться.
В своей крайности Гамильтон еще раз послал телеграмму в военное министерство с просьбой прислать снаряды. Ответ пришел, когда битва была в самом разгаре, ему сказали, что вопрос будет рассмотрен. «Важно, — добавлялось в послании, — стремиться вперед».
Всей душой Гамильтон хотел двигаться вперед и вряд ли нуждался в напоминании об этом со стороны какого-то генерала в военном министерстве, но к полудню 8 мая уже не существовало вопроса о продвижении где-либо. На мысе Хеллес он потерял 6500 человек, что составляло примерно треть всех участвовавших сил, а общие потери британцев, французов и АНЗАК на двух фронтах превысили 20 000 человек. Ачи-Баба, гребень которой был покрыт алыми маками, все еще стоял перед ним непоколебимо на горизонте. Все его резервы были израсходованы. Большинство снарядов использовано. А два его плацдарма едва ли покрывали площадь в тринадцать квадратных километров.
По-прежнему находясь на борту «Аркадиан» и не будучи в состоянии высадить свой штаб на берег, генерал отправил послание Китченеру, заявляя, что ничего не в состоянии сделать. «Если бы вы только выделили мне две свежие дивизии, сведенные в корпус, — писал он, — я смог бы идти вперед с большой надеждой на успех как на мысе Хеллес, так и на Габа-Тепе, в ином случае, я боюсь, мы перейдем к окопной войне с вытекающей отсюда затяжкой».
Это было почти равнозначно признанию поражения, и для моряков флота, который замер на виду у армии, отрезанной на берегу, пока боевые корабли большей частью простаивали, наблюдая в мрачном настроении, это было невыносимо. Роджер Кейс вскоре увидел копию послания Гамильтона уже после того, как оно ушло, и отправился прямо к адмиралу де Робеку, предлагая, чтобы флот немедленно двинулся на помощь армии, возобновив атаку Нэрроуз.
Во время Галлиполийской кампании талантам Кейса как уговаривающего было предоставлено обширное поле действий, потому что он находился здесь от начала до конца, от первого выстрела до последнего. Он был всегда сторонником действий, всегда выдвигал новые идеи, большинство из которых были анафемой для лорда Фишера. И вправду Фишер в этот момент заявлял в Лондоне: «Будь прокляты эти Дарданеллы! Они станут нашей могилой!» Но энергия Кейса сейчас вознеслась до высот, он убедил де Робека созвать 9 мая на борту «Куин Элизабет» совещание всех старших адмиралов. А затем, просидев всю ночь вместе с капитаном Годфри из морской пехоты, который тоже был энтузиастом морской атаки, он положил перед адмиралами новый план: тральщики и самые мощные линкоры идут в атаку на Нэрроуз, пока другие, старые корабли остаются вне пролива для поддержки и снабжения армии. На этот раз не было постепенного, осторожного продвижения, атака должна завершиться в один день. На совещании, проходившем в отдельной каюте де Робека, царила любопытная атмосфера. На этот раз все адмиралы, даже сам де Робек, горели желанием попробовать вновь, и они почти верили, что смогут прорваться. Они соглашались с тем, что возможны тяжелые потери, что половина флота может застрять в Мраморном море, тем не менее, они хотели этой операции. Де Робек все еще как-то колебался. Он сказал, что не думает, что одно лишь появление линкоров в Мраморном море обязательно заставит Лимана фон Сандерса ретироваться или Константинополь — сдаться. Но он согласился направить это предложение в Адмиралтейство. В отправленном документе было не очень много энтузиазма, там говорилось: «Мы всецело готовы вновь атаковать, но в случае нашей неудачи последствия будут катастрофическими». И все же, когда адмиралы вставали из-за стола совещания, они вполне ожидали, что Адмиралтейство в Лондоне решится взять риск и прикажет им исполнять план.
Адмирал Гепратт был полностью за это. На совещание его не приглашали, но Кейс сказал: «Я знал, что он был того же мнения, что и я, и страстно желал возобновить наступление с моря, по сути, когда я рассказал ему о своих надеждах, он заявил: „Ах, коммодор, ведь это будет immortalite?“ Он был в восторге и сразу же телеграфировал морскому министру: «С целью оказания помощи армии в ее энергичных и решительных действиях мы изучаем активные операции флота в проливе, включая атаки фортов. В этих условиях мне потребуются крейсеры „Сюффрен“, „Шарлеман“, „Голуа“ в самые короткие сроки».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108