причалы, подходящие корабли, купающиеся солдаты. Со своих высот на Ачи-Баба турки просматривали весь плацдарм, и, когда пыль оседала, им была видна каждая палатка, каждая орудийная площадка, каждый солдат и каждое животное, которое двигалось над скалами. Лошади и мулы подвергались страшным обстрелам, но похоже, они ничего не замечали, пока в них не попадали пуля или осколок. Какая-то благословенная извилина в их мозгу позволяла им стоять тут спокойно, без страха в глазах, пока рвущаяся вокруг шрапнель заставляет бросаться на землю все человеческие существа. «Фонтаны земли, фонтаны воды, — писал своей жене французский доктор, — снаряды покрывают нас потоком стали, рассыпаясь, шипя и шумя... без этого лучащегося прекрасного света было бы пугающе печально».
Были и такие, особенно среди пожилых людей, впервые оказавшиеся под артиллерийским обстрелом, кто просто не мог вынести этого и кого было необходимо отправить домой. «Слабые духом приходили в расстройство, — писал доктор. — Немногие были способны вынести эту реальность. Существует физическая экзальтация, которая все деформирует, затемняет и лишает людей способности мыслить здраво».
Холодная погода затянулась до конца мая, и в этот период солдаты чувствовали себя совершенно здоровыми. Май был просто идиллическим месяцем года, когда кругом цветут цветы, даже в ничейной полосе, и потрясающие закаты ниспадают на Имброс и монолитные утесы Самофракии. Артиллерийский обстрел не особенно донимал, и солдаты спали в палатках. Потом в июне, когда турки установили орудия крупного калибра позади Ачи-Баба, началось яростное окапывание, и армия ушла в траншеи и блиндажи, иногда открытые небу, иногда накрытые сверху гофрированным железом и слоем грунта. Вначале с азиатского берега не было регулярных обстрелов, и сторона утесов, обращенная к югу и востоку, считалась благоприятной для обустройства жилища. Она была известна как терраса с видом на море. Потом однажды новые орудия открыли огонь из Кум-Кале с противоположной стороны пролива, и снаряды стали рваться прямо у входных дверей блиндажей, которые прежде казались такими безопасными. Восточную оконечность полуострова, противолежащую Азии, удерживал французский корпус, и им доставалось больше всех: как-то однажды взорвалось 2000 кварт незаменимого вина. К концу месяца сеть траншей и укрытых дорог протянулась от берега до передовых рубежей, и можно было прошагать несколько миль, не высовывая голову из-за бруствера.
Изменились окраски ландшафта. Исчезла трава, и вместо зеленых всходов появились пустоши, покрытые бледнеющими темно-красными цветами дикого тимьяна, высохшими стеблями лилий, случайным пыльно-розовым олеандром, зеленым фигом или гранатом с небольшим пламенным цветением на фруктах. Все остальное было коричневого цвета, а пыли в этой полупустыне было по щиколотку. С нарастанием летней жары появились насекомые и животные, и многие солдаты, чьи жизни сузились до нескольких квадратных метров земли вокруг них, впервые познакомились с тарантулами и сороконожками, скорпионами и ящерицами, непрестанным насилием цикад на деревьях. Маккензи, напряженно вглядываясь в бинокль, чтобы заметить атаку на фронте, вдруг обнаружил черепаху, ползущую прямо по оси его сектора наблюдений.
В июле жара установилась на неизменных 48 градусах в тени. Но тени-то не было: с четырех часов утра до восьми вечера солнце смотрело вниз и превращало в духовку каждый окоп и каждый блиндаж. Пекло было ужасное, было так жарко, что в консервных банках с мясом плавился жир, а до металлической плиты невозможно было дотронуться. У некоторых солдат были пробковые шлемы, но большинство носило ту же форму, что и армия во Франции: плоскую шляпу с колпаком, плотный саржевый китель и брюки цвета хаки, обмотки и ботинки. Стальных шлемов не было.
На вышележащих высотах у турок всегда была хорошая питьевая вода, но на плацдарме мыса Хеллес, за исключением одного-двух источников в ущелье Гулли, колодцев не было. Воду приходилось доставлять морем за 700 миль из Нила в Египте, перекачивать на берег и перевозить к линии фронта. Иногда солдатский рацион снижался до трети галлона (1,5 литра) воды в день на все нужды. А в АНЗАК было даже хуже, людям приходилось выпаривать соленую морскую воду.
В конечном итоге все эти неудобства были не столь велики, и солдаты к ним привыкли. Но к чему было невозможно привыкнуть, это к мухам. Они начали плодиться в мае. В июне их была тьма-тьмущая, и эта тьма так обволакивала и была столь назойливой, что часто казалась более ужасной, чем сама война. Мухи питались незахороненными трупами на ничейной земле и в туалетах, на мусорных свалках и на продуктовых складах обеих армий. Никто не мог от них ускользнуть даже с наступлением ночи. Нельзя было открыть банку консервов, чтобы не оказаться покрытым толстым слоем извивающихся насекомых. Их ели вместе с пищей и проглатывали с водой. Можно было на ночь обжечь пламенем стены и потолок в блиндаже, но наутро появлялись их новые орды. Приходилось мыть лицо и бриться с мухами, сидящими на лице и руках и глазах, и даже для самых огрубевших солдат было очевидно, что эти мухи часто распухали, питаясь кровью падших животных и людей. Противомоскитные сетки были почти не знакомы, и самое ценное, что могло быть у солдата, это небольшой кусок муслиновой вуали, которой он мог прикрыть лицо во время еды или сна. Чтобы спастись от мух, некоторые солдаты приспособились писать письма домой по ночам в темноте своих блиндажей.
Начиная с июня в армии стала распространяться дизентерия, и скоро каждый солдат оказался зараженным. Многие из солдат переносили болезнь на ногах, но некоторые скоро стали слишком слабы, чтобы даже добраться до туалета, и в июле, когда каждую неделю эвакуировали одну тысячу человек, заболевание стало значительно более деструктивным, чем сама битва. Помимо неудобства и недовольства собой, оно создает всепобеждающую вялость. «Она вызывает во мне, — писал Гамильтон, — отчаянное желание лечь и ничего не делать, оставаться в неподвижности... и это было, как мне кажется, причиной, почему грекам понадобилось десять долгих лет, чтобы взять Трою».
Несомненно, мухи были главными разносчиками заразы, но и питание внесло свою лепту: соленые и жирные мясные консервы, отсутствие каких-либо зеленых овощей. Армейских столовых более поздних кампаний в Галлиполи еще не было, и у солдат не было никаких возможностей купить мелкие предметы роскоши, чтобы как-то разнообразить свою диету. Через длинные интервалы выдавались небольшие порции рома, очень редко солдаты получали яйца или, скажем, посылки из дому или даже свежую рыбу (которую глушили в море ручными гранатами), но в остальном это было однообразное меню из чая без молока, мясных консервов и сливово-яблочного джема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108