– С тобой все в порядке?
– Нет, – прошептал Мартин куда-то в нескончаемую темную пустоту катка, который всегда был его домом.
– Как давно вы знали? – спросила Дженни вечером накануне операции Мартина.
Гарднеры приехали в Блэк-Холл, и они с Мэй шли через розарий. Солнце уже клонилось к закату.
– Почти все лето, – призналась Мэй.
– Почему же ты ничего не рассказала мне? – удивилась Дженни, задетая за живое.
Мэй задумалась над ответом. Дул холодный ветер, и она спрятала руки в карманы куртки. Приближалась осень. Они с Кайли уже видели утром первые красные листья, темно-красную виноградную лозу, выросшую среди сосен, позади здания. Кайли скоро пойдет в школу, а Мартин начнет поправляться после операции.
– Я могла бы объяснить это желанием Мартина, но это не главное, – сказала Мэй.
– Тогда почему?
– Потому что мне не хотелось, чтобы это было правдой, – попыталась объяснить Мэй. – Он окончательно теряет зрение. Если бы я сказала тебе, ты бы сказала Рэю, и тогда нам пришлось бы посмотреть правде в глаза. Мы всего лишь хотели, чтобы лето… чтобы лето, даже со всеми проблемами и посещением доктора… чтобы лето продлилось немного дольше.
– Не могу поверить во все это, – сокрушалась Дженни. – Ведь я люблю Мартина, ты знаешь. Я знакома с ним всю жизнь. Я не могу представить его лишенным зрения.
– Я знаю.
– Он спортсмен до мозга костей. Он может заниматься любым спортом, все равно нет никого равного ему. Когда мы были детьми, его отец тренировал нас и говорил нам, насколько нам повезло, что мы знакомы с Мартином. Он считал Мартина лучшим из всех известных ему хоккеистов.
– Серж говорил такие слова? При Мартине?
– Не помню, – запнулась Дженни, – но он точно говорил это мне, Рэю и другим. Почему ты спрашиваешь?
– Я не уверена, что Мартин знает это, – сказала Мэй, и сердце у нее сжалось.
– Они совсем не общаются?
– От Сержа приходило письмо, но Мартин его выбросил. Потом он пришел в ярость, когда я вскрыла письмо Сержа и прочла.
– На него это похоже.
Первые звезды показались на фиолетовом небе, и последние светлячки лета замелькали вокруг розария. Мэй сорвала белую розу, похожую на ту, которую она привезла из Лак-Верта, когда они приехали оттуда две недели назад. Она положила ее в карман и задумалась о завтрашнем дне.
– Почему я все думаю, что, если бы он простил своего отца, он мог бы открыть глаза и видеть? – спросила Мэй подругу.
– Потому что ты женщина-целительница, – проговорила Дженни сквозь слезы. – Ты знаешь, как все в этой жизни взаимосвязано. Ты столько сделала, чтобы он снова был здоров.
Мэй пристально всматривалась в звезды, различая знакомые созвездия. Она думала о мифах, о всех возлюбленных, разделенных временем и трагедиями.
– Да, именно так я понимаю семью. Когда два человека сходятся и становятся единым целым. Это Мартин сделал для меня.
– Вот видишь, как ты веришь в любовь, – сказала Дженни. – Ты превратила это в дело своей жизни.
– Да, так и есть.
– Ты очень и очень помогла Мартину, больше, чем да же догадываешься. Позволь же и нам теперь помочь тебе, Мэй. Ведь для этого и нужны друзья.
– Я всегда знала это. – Мэй обняла подругу, уткнулась в нее и зарыдала. Она не могла больше держать все в себе. – Мне просто не хотелось верить, что мы нуждаемся в помощи друзей. Ох, Дженни… ну почему лето не может продолжаться? Почему оно не может длиться вечно? Почему Мартин должен пройти через все это?
В госпитале Мэй оставалась с Мартином до тех пор, пока ей это было позволено, до самого того момента, когда его забрали в операционную. Они держались за руки, когда она склонялась над каталкой, не уходя до последней минуты.
Он был прикрыт белой простыней. Мощные плечи, сильные руки. Остальное походило на нелепую комедию.
Два санитара подошли забрать Мартина. Оба были из числа болельщиков «Медведей», и они пообещали, что обеспечат ему превосходный уход. Мэй поблагодарила их, но Мартин попросил их подождать еще минуту. Они уважительно кивнули и отошли в сторонку, дав Картье побыть наедине.
– Я чувствую себя так, словно иду на линию огня, – пошутил Мартин. – Во рту пересохло, даже говорить не могу.
– Тэдди самая лучшая. Все будет прекрасно, – сказала Мэй, пытаясь и сама поверить в это.
– Не важно, как все получится, – проговорил Мартин, так напряженно вглядываясь в ее глаза, что Мэй за дрожала, – но мне дорога каждая минута, проведенная с тобой.
– И мне… – ее смутила пылкость, с которой он говорил с ней, – …каждая минута.
Он пригладил назад ее волосы, словно хотел увидеть каждый дюйм ее лица, чтобы сохранить память о нем навсегда.
– У нас еще будет столько любви, столько всего вместе, – пообещала она ему.
Когда он закрыл глаза, она поняла, что он не поверил ей.
– Будет, – повторила она.
– Я знаю, – проговорил он без всяких эмоций.
Но тут же открыл глаза, и она увидела знакомый до боли удивительный яркий блеск. Улыбка осторожно тронула уголки его губ и расплылась по всему лицу.
– Я все-таки выиграл, ведь выиграл же?
Она, должно быть, выглядела озадаченной, потому что его улыбка становилась все больше.
– Это я побил Йоргенсена.
– И я была там с тобой. – Мэй попыталась улыбнуться ему в ответ.
В газете Серж прочел об операции на глаза, сделанной его сыну. Мартин перенес травму головы тупым предметом, приведшую в последствии к отделению сетчатки и офтальмии, и как результат – к необходимости операции, которая проводилась во вторник.
– Иисус Христос, – едва слышно произнес Серж.
Дальше рассказывалось о докторе Теодоре Коллинз, выдающемся офтальмологе из Гарварда, практикующей в Бостонском глазном госпитале. Он читал, как, используя сложнейшие микрохирургические методы, она выполни лавитриэктомию.
«Результаты сильно варьируются от пациента к пациенту, – цитировали ее высказывания многие газеты. – Каждый случай особый, и результаты не могут быть обобщены».
В газете также говорилось, что, несмотря на значительные достижения в этой области, успех операции был маловероятен. Хирург из Нью-Йорка, кто-то из бывших учеников доктора Коллинз, сказал репортерам: «Многие врачи сочли бы случай Мартина Картье безнадежным. Но Тэдди Коллинз – новатор в своей области. К тому же она еще и болельщица "Медведей"».
Статья завершалась цитатами из высказываний тренера Мартина и товарищей по команде:
«Мы молимся за него, – сказал Дэйфо. – Мы ждем его назад, как только он будет готов».
«Никогда не будет другого Мартина Картье» – Ален Кутюр, молодой крайний нападающий.
«Никаких комментариев» – это Рэй Гарднер.
«Он был мощным противником, и я с нетерпением ждал, что он станет моим товарищем по команде», – признался Нильс Йоргенсен.
Серж смял газету и швырнул ее в стену камеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116