Но я подумала, учитывая слишком заметное положение Мартина, что вам предпочтительнее для начала встретиться со мной здесь.
– Я уверен, что со мной ничего серьезного, – сказал Мартин.
Тэдди ничего не сказала в ответ, только жестом предложила ему сесть. Мэй и Мартин уселись рядышком, Тэдди наискосок от них. Она досконально записывала его медицинскую историю, от детских болезней до порванных связок. Она обратила особое внимание на аллергию, полученное лечение, хирургическое вмешательство от удаления миндалин до восстановленных лодыжек.
– У вас случались травмы головы? – уточнила она.
– Приблизительно десять тысяч, – ответил Мартин.
– Вы можете припомнить их все?
– Каждую.
– Давайте по порядку. – Она улыбнулась ему и начала новую страницу.
Сотрясения, перелом черепа, сломанные скулы, разрушенное гнездо глаза, отрыв сетчатки, выбитая челюсть, разодранный скальп, лоб, подбородок, щеки. Он показал ей свои шрамы, и она, казалось, восхищалась ими. У него была история, связанная с каждым, – память о различных соперниках в самых разных городах. Но особенно его глаза могли поведать о Нильсе Йоргенсене.
– Теперь расскажите, что привело вас ко мне, – попросила Теодора.
– Ну, я стал все видеть немного расплывчато, – объяснил Мартин.
– Расплывчато?
– Да. Не всегда. Иногда все великолепно. Но иногда, словно я смотрю сквозь… – он искал правильное слово, как будто, если он подберет неправильное определение, он может сделать себе хуже, – туман. Или занавеску.
– Обоими глазами?
– Хуже левым, – уточнил он, избегая смотреть на Мэй.
– Когда это началось?
– Не так давно, – ответил Мартин, опять не глядя на Мэй.
– Как давно? Месяц, два месяца?
– Год, – признался Мартин. – Это началось именно тогда.
Он впервые столкнулся с этой проблемой как раз перед решающими встречами в прошлом году, во время регулярной игры сезона против «Рейнджере» за несколько недель до своей встречи с Мэй. Это казалось пустяком, особенно по сравнению с тем, что случилось тремя годами раньше, когда Нильс Йоргенсен ударил его и мир для него погрузился в темноту.
У Мартина была повреждена глазная впадина и отслоилась сетчатка. Он пропустил половину сезона, но операция восстановила повреждения, и к следующему году он был как новенький. Сначала он добросовестно и с благоговением относился к осмотру у окулиста, но как только зрение снова восстановилось до 6/6, он ослабил свое рвение.
И до прошлого года его глаза казались совершенными. Но однажды перед его глазами все расплылось. Это случилось внезапно, без всякой видимой причины, и сначала он решил, будто в глаз что-то попало. Отвлекшись от игры, он получил удар клюшкой по виску, Лефебр выиграл для Нью-Йорка, и Мартин получил урок: упорно продолжай играть, хорошо ты видишь или нет.
Для него это была не самая большая проблема. Мартин давно обнаружил, что на льду он умудрялся приспосабливаться ко многому. Он катался, когда их бросил отец, когда переживал развод, смерть матери и Натали. Каждый день он выходил на лед с болью в лодыжках и коленях, болью, которая, как объясняли его доктора, других превращала в инвалидов. Так что расплывчатое зрение в одном глазу не казалось чем-то серьезным; он лишь на какое-то время замедлил темп только затем, чтобы приспособиться и как-то компенсировать это.
Но теперь, услышав свои собственные слова, что подобное продолжается уже целый год, Мартин почувствовал, как у него екнуло сердце. Почему он так долго игнорировал очевидную проблему? Что было бы, если бы он заострил на этом свое внимание тогда, а не теперь? Тэдди сделала пометку, не выразив ни сожаления, ни осуждения. Мартин не хотел смотреть на Мэй, боясь увидеть тревогу в ее глазах, но она коснулась рукой его колена, и когда он посмотрел ей в лицо, он увидел ее подбадривающую улыбку.
Тэдди повернула к нему таблицу для проверки зрения, и он повторил процесс, который прошел с Морисом Пайлотом. Обоими глазами хорошо, правым глазом хорошо, левым глазом – ничего.
– Что ж, – сказала Тэдди. – Подойдите и сядьте со мной вот здесь, и я посмотрю ваши глаза.
– Я могу делать упражнения, – сказал Мартин, пересекая комнату. – Любые, какие только назначите. Понимаю, мне следовало начать их раньше, ну, скажем, после моего последнего медосмотра. Кажется, я тогда подумал, если доктор заметит, значит, проблема есть. Если он этого не сделает, со мной все в порядке. У меня всегда было зрение шесть на шесть.
– Так и есть, вы же канадец. – Тэдди улыбнулась, жестом усаживая его на стул около рабочего стола.
Их разделяли прибор для изучения глаза и специальная лампа Хааг-Стрейт. Тэдди велела ему наклониться вперед и поставить лицо в похожее на маску хитроумное приспособление. Она объяснила, что ей надо спроектировать луч света как «на», так и «в» его глаз, таким образом получая оптическое поперечное сечение при большом увеличении.
– Вы уже можете видеть, что там не в порядке? – справился он, когда прошло некоторое время.
– Терпение, – прокудахтала Теодора.
– Не моя самая сильная сторона.
– Я и не ожидала этого от вас. Вспомните, я наблюдала за вашей игрой.
– Точно.
Кондиционер жужжал. Мартин старался сидеть спокойно, но чувствовал легкое дрожание своего тела. Он испытывал желание вскочить, схватить Мэй в охапку и выбежать с ней на улицу. Ему никогда не удавалось спокойно сидеть на одном месте достаточно долго, будь то кресло самолета, просто мягкое кресло или скамейка. Его мускулы болели, а мозг взывал к нему, требуя бежать сломя голову.
Тэдди велела ему глубоко вздохнуть и дышать глубже, он послушался. Паника ушла.
– У вас есть глубокий рубец.
– Рубец?
– Да. Я могу видеть, где в вашем левом глазу сетчатка стала отделяться. Это там, где вам нанесли удар тупым предметом?
– Мадам, травмами тупыми предметами я зарабатываю себе на жизнь, – ответил Мартин.
– Похоже, что так, – заметила Тэдди.
Теперь она объяснила ему, что накапает ему капли в глаза, чтобы расширить зрачки. Глаза защипали, как ужаленные, но он даже не вздрогнул. С помощью апланатического тонометра Голдмана она измерила давление в каждом глазу, чтобы определить, нет ли глаукомы. Наконец, используя мощную фотокамеру, установленную на щелевидной лампе, она сделала несколько фотографий.
Выпрямившись, она улыбнулась ему, показывая, что обследование закончено. Она сделала несколько пометок, и Мартин оглянулся на Мэй. Она тихонько сидела на другом конце комнаты, и Мартин постарался сфокусироваться на ней. Капли и странный свет в его глазах временно замутили его зрение даже больше, чем до прихода к врачу, и все, что он мог видеть, был темный силуэт на фоне окна.
– Что вы обнаружили, Тэдди? – услышал он, как спросила Мэй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
– Я уверен, что со мной ничего серьезного, – сказал Мартин.
Тэдди ничего не сказала в ответ, только жестом предложила ему сесть. Мэй и Мартин уселись рядышком, Тэдди наискосок от них. Она досконально записывала его медицинскую историю, от детских болезней до порванных связок. Она обратила особое внимание на аллергию, полученное лечение, хирургическое вмешательство от удаления миндалин до восстановленных лодыжек.
– У вас случались травмы головы? – уточнила она.
– Приблизительно десять тысяч, – ответил Мартин.
– Вы можете припомнить их все?
– Каждую.
– Давайте по порядку. – Она улыбнулась ему и начала новую страницу.
Сотрясения, перелом черепа, сломанные скулы, разрушенное гнездо глаза, отрыв сетчатки, выбитая челюсть, разодранный скальп, лоб, подбородок, щеки. Он показал ей свои шрамы, и она, казалось, восхищалась ими. У него была история, связанная с каждым, – память о различных соперниках в самых разных городах. Но особенно его глаза могли поведать о Нильсе Йоргенсене.
– Теперь расскажите, что привело вас ко мне, – попросила Теодора.
– Ну, я стал все видеть немного расплывчато, – объяснил Мартин.
– Расплывчато?
– Да. Не всегда. Иногда все великолепно. Но иногда, словно я смотрю сквозь… – он искал правильное слово, как будто, если он подберет неправильное определение, он может сделать себе хуже, – туман. Или занавеску.
– Обоими глазами?
– Хуже левым, – уточнил он, избегая смотреть на Мэй.
– Когда это началось?
– Не так давно, – ответил Мартин, опять не глядя на Мэй.
– Как давно? Месяц, два месяца?
– Год, – признался Мартин. – Это началось именно тогда.
Он впервые столкнулся с этой проблемой как раз перед решающими встречами в прошлом году, во время регулярной игры сезона против «Рейнджере» за несколько недель до своей встречи с Мэй. Это казалось пустяком, особенно по сравнению с тем, что случилось тремя годами раньше, когда Нильс Йоргенсен ударил его и мир для него погрузился в темноту.
У Мартина была повреждена глазная впадина и отслоилась сетчатка. Он пропустил половину сезона, но операция восстановила повреждения, и к следующему году он был как новенький. Сначала он добросовестно и с благоговением относился к осмотру у окулиста, но как только зрение снова восстановилось до 6/6, он ослабил свое рвение.
И до прошлого года его глаза казались совершенными. Но однажды перед его глазами все расплылось. Это случилось внезапно, без всякой видимой причины, и сначала он решил, будто в глаз что-то попало. Отвлекшись от игры, он получил удар клюшкой по виску, Лефебр выиграл для Нью-Йорка, и Мартин получил урок: упорно продолжай играть, хорошо ты видишь или нет.
Для него это была не самая большая проблема. Мартин давно обнаружил, что на льду он умудрялся приспосабливаться ко многому. Он катался, когда их бросил отец, когда переживал развод, смерть матери и Натали. Каждый день он выходил на лед с болью в лодыжках и коленях, болью, которая, как объясняли его доктора, других превращала в инвалидов. Так что расплывчатое зрение в одном глазу не казалось чем-то серьезным; он лишь на какое-то время замедлил темп только затем, чтобы приспособиться и как-то компенсировать это.
Но теперь, услышав свои собственные слова, что подобное продолжается уже целый год, Мартин почувствовал, как у него екнуло сердце. Почему он так долго игнорировал очевидную проблему? Что было бы, если бы он заострил на этом свое внимание тогда, а не теперь? Тэдди сделала пометку, не выразив ни сожаления, ни осуждения. Мартин не хотел смотреть на Мэй, боясь увидеть тревогу в ее глазах, но она коснулась рукой его колена, и когда он посмотрел ей в лицо, он увидел ее подбадривающую улыбку.
Тэдди повернула к нему таблицу для проверки зрения, и он повторил процесс, который прошел с Морисом Пайлотом. Обоими глазами хорошо, правым глазом хорошо, левым глазом – ничего.
– Что ж, – сказала Тэдди. – Подойдите и сядьте со мной вот здесь, и я посмотрю ваши глаза.
– Я могу делать упражнения, – сказал Мартин, пересекая комнату. – Любые, какие только назначите. Понимаю, мне следовало начать их раньше, ну, скажем, после моего последнего медосмотра. Кажется, я тогда подумал, если доктор заметит, значит, проблема есть. Если он этого не сделает, со мной все в порядке. У меня всегда было зрение шесть на шесть.
– Так и есть, вы же канадец. – Тэдди улыбнулась, жестом усаживая его на стул около рабочего стола.
Их разделяли прибор для изучения глаза и специальная лампа Хааг-Стрейт. Тэдди велела ему наклониться вперед и поставить лицо в похожее на маску хитроумное приспособление. Она объяснила, что ей надо спроектировать луч света как «на», так и «в» его глаз, таким образом получая оптическое поперечное сечение при большом увеличении.
– Вы уже можете видеть, что там не в порядке? – справился он, когда прошло некоторое время.
– Терпение, – прокудахтала Теодора.
– Не моя самая сильная сторона.
– Я и не ожидала этого от вас. Вспомните, я наблюдала за вашей игрой.
– Точно.
Кондиционер жужжал. Мартин старался сидеть спокойно, но чувствовал легкое дрожание своего тела. Он испытывал желание вскочить, схватить Мэй в охапку и выбежать с ней на улицу. Ему никогда не удавалось спокойно сидеть на одном месте достаточно долго, будь то кресло самолета, просто мягкое кресло или скамейка. Его мускулы болели, а мозг взывал к нему, требуя бежать сломя голову.
Тэдди велела ему глубоко вздохнуть и дышать глубже, он послушался. Паника ушла.
– У вас есть глубокий рубец.
– Рубец?
– Да. Я могу видеть, где в вашем левом глазу сетчатка стала отделяться. Это там, где вам нанесли удар тупым предметом?
– Мадам, травмами тупыми предметами я зарабатываю себе на жизнь, – ответил Мартин.
– Похоже, что так, – заметила Тэдди.
Теперь она объяснила ему, что накапает ему капли в глаза, чтобы расширить зрачки. Глаза защипали, как ужаленные, но он даже не вздрогнул. С помощью апланатического тонометра Голдмана она измерила давление в каждом глазу, чтобы определить, нет ли глаукомы. Наконец, используя мощную фотокамеру, установленную на щелевидной лампе, она сделала несколько фотографий.
Выпрямившись, она улыбнулась ему, показывая, что обследование закончено. Она сделала несколько пометок, и Мартин оглянулся на Мэй. Она тихонько сидела на другом конце комнаты, и Мартин постарался сфокусироваться на ней. Капли и странный свет в его глазах временно замутили его зрение даже больше, чем до прихода к врачу, и все, что он мог видеть, был темный силуэт на фоне окна.
– Что вы обнаружили, Тэдди? – услышал он, как спросила Мэй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116