Мэй пришлось схватить ее на руки и унести в дом.
– Их нет, – заплакала Кайли. – Я была не права.
– Подожди до утра, – посоветовала Мэй. – Я настолько счастлива, что мы здесь, а ведь это была твоя идея.
– Моя?
– Да. – Мэй поцеловала дочь, пожелала ей доброй ночи, укрыла теплым зимним стеганым одеялом.
Мэй была измучена длинной дорогой. Она хотела посидеть, вдохнуть запах хвои и ощутить покой их дома, но глаза слипались.
Мартин и Гром сидели внизу в гостиной.
– Кого здесь нет? – Мартин спросил, услышав, что она вошла. – О чем это говорила Кайли?
– Видение, которое у нее было на прошлой неделе. Из старых призраков, – объяснила Мэй.
– Ну, призраков здесь предостаточно, – горько посетовал Мартин. – Нам не стоило приезжать сюда.
– Может, ты будешь чувствовать по-другому завтра.
Он проворчал что-то в ответ. Возможно, все еще пытался оттолкнуть от себя Мэй, а может, просто устал от длинной дороги. Крепко поцеловав мужа в губы, Мэй хотела верить последнему.
– Не сиди долго, ложись, хорошо? – попросила она.
Он не отвечал, и Мэй не настаивала.
Мартин не знал, сколько времени прошло. Он заснул? Если так, что пробудило его? Часы его матери отстукивали время у стены напротив. Его локоть опирался на маленький сосновый стол, подарок бабушки его отца из Альберты. Что-то случилось с Мэй или Кайли?
Кайли видела старые призраки… Сам он видел прошлое. Другие рождественские ночи, давно, в этом же самом доме. Стук вязальных спиц матери, ребенок у него на руках.
– Натали, – произнес он вслух имя умершей дочери.
Что-то переместилось по комнате. То ли прошуршала юбка, то ли пес зашевелился под столом. Вздрогнув, он наклонился вперед. Прислушавшись, уловил только звук своего собственного сердцебиения. Или это хвост Грома бился об пол?
– Кто там? – спросил он.
Гром тихо захныкал. Он явно чего-то испугался, и когда хныканье повторилось, Мартин знал наверняка, что кто-то еще находился в комнате.
– Кто это? – спросил Мартин снова.
– Посмотри на меня, – послышался голос.
Мартин явно заснул. Он потряс головой, снова подумал о призраках. Он не слышал этот голос уже много лет. Он не обладал даром Кайли видеть умерших, и Мартин напряг слух. Легкость, сладость и радость. Он узнал ее голос, словно голос этот не затихал все эти годы, словно она никогда не умирала.
– Я сплю, – сказал он, желая никогда не пробуждаться от этого сна.
– Нет, не спишь, – прошептала Натали.
– Но все-таки я сплю…это не может быть наяву.
– Но это так. Ну что ты?.. Посмотри же на меня.
– Я слеп.
– Папа, – позвала она.
– Я не могу видеть тебя, – сказал он. – Даже в моем сне.
Тут он почувствовал ее пальцы на своем лице. Как часто она прикасалась к его лицу за свою короткую жизнь, хватала за нос или уши, щекотала подбородок, скребла щетину своими крошечными пальчиками, и он узнал бы это прикосновение, где бы ни оказался.
– Открой глаза, – сказала она.
И Мартин открыл, и он увидел. Его дочь стояла перед ним, вся в белом, пристально глядя на него.
– О, моя любимая дочурка. – Слезы заволокли ему глаза.
Ее платье напоминало платье для первого причастия, и у нее были крылья, которые мерцали, когда она передвигалась. Ее лицо сияло от счастья, что они снова вместе. Протягивая руки, она сделала шаг вперед.
– Как я жил без тебя? – Он потянулся к ней, но она отступила.
– Так же, как я без тебя, – ответила она.
– Я так сильно по тебе тоскую, – шептал он надтреснувшим голосом.
– Слишком сильно, я думаю.
– Это невозможно, – сказал он. – Ты – моя красавица. Моя жизнь изменилась навсегда в тот день, когда я потерял тебя.
– Папа, жизнь меняется каждый день. Это жизнь. Миллион изменений, одно за другим.
Гром залаял, вперевалку подошел к Натали. Поглядев на собаку, Мартин снова поднял глаза на девочку. Она как будто знала, о чем он подумал.
– Арчи, – сказала она.
– Я должен был позволить тебе взять ту собаку, – проговорил он, слезы по-прежнему заволакивали его глаза и текли по щекам. – Как ты меня просила. Я думаю об этом каждый день.
– Но ты позволил Кайли взять Грома, – сказала Натали. – Ты знаешь, когда ты позволил ей оставить пса, ты словно разрешил мне Арчи. Ты дал нам второй шанс.
– Не понимаю.
– А я думаю, понимаешь. – Она была слишком мудра для крошечной девочки.
– Я любил тебя так сильно, – плакал он.
– Не говори «любил», папа. Любовь не умирает.
– Я никогда не думал, что я увижу тебя снова.
– Я должна была показать тебе, что любовь никогда не умирает.
Она протянула к нему руку, и он хотел обнять ее. Но она отпрянула и сказала слова, от которых похолодело его сердце:
– Это будет конец. Как только я возьму тебя за руку, я никогда не смогу возвратиться снова. Это будет моя последняя ночь на земле.
– Нет, Натали… – Но он, казалось, не мог остановить себя.
Он взял руку дочери, как он делал, когда она была жива. Он обнимал ее нежно, не веря, что этому придет конец.
– Скажи мне, что сделать. Что-нибудь, Натали. Я сделаю все для тебя.
– Достань наши коньки и варежки, папа, пожалуйста! – Он вспомнил себя, отца.
Все дети Лак-Верта из поколения в поколение просят зимой одно и то же. Мартин пошел к чулану на кухне и вытащил свои старые коричневые коньки и новые белые коньки Кайли. Он взял рукавицы и куртку.
Они вышли в холодную ночь, Гром побежал за ними. Натали шла впереди по снежной дорожке прямиком к озеру. Они остановились в бельведере зашнуровать коньки. Часть льда была очищена от снега, видно, Рэй постарался. Мартин выкатился на лед и догнал Натали. Держась за руки, они летели по озеру.
Ночь темна, только одна яркая звезда проникла на бархатную черноту неба. Был он слеп, или он мог видеть? Держась за руку дочери, он забыл обо всем.
Они прокатились к северу, над рыбьей норой, где он провел так много времени с Кайли эти последние два лета, и ему стало горько, когда он подумал, как плохо он обращался с ней в последнее время.
– Я послала ее к тебе, – сказала Натали, как будто она могла читать его мысли. – Я знала, что ты нуждался в дочери, которую мог бы полюбить. Кайли оказалась такой; она могла видеть и слышать меня, и она помогла мне найти тебя снова. Пойми, папа, эта ночь столько значит для меня, столько же, сколько для тебя.
– Почему, Нэт?
– Я должна найти способ сказать «прощай».
– Шшшш, – попросил Мартин.
Они проехали остров, дальше к тому месту, которое Мартин помнил как Зеленую Бухту. Это было то место, где они с Рэем учились играть в хоккей. Мартин вспомнил отца, сооружавшего ворота из сосновых веток, и учил Мартина, Рэй и Дженни бросать безошибочно, мощно и точно.
Внезапно, словно к нему не только вернулось его прежнее зрение, но появилось еще какое-то, экстрасенсорное, Мартин увидел те их тренировки. Темный зимний день тридцать лет назад, когда умирает свет и спускается ночь, и его отец, выкрикивающий команды и похвалы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
– Их нет, – заплакала Кайли. – Я была не права.
– Подожди до утра, – посоветовала Мэй. – Я настолько счастлива, что мы здесь, а ведь это была твоя идея.
– Моя?
– Да. – Мэй поцеловала дочь, пожелала ей доброй ночи, укрыла теплым зимним стеганым одеялом.
Мэй была измучена длинной дорогой. Она хотела посидеть, вдохнуть запах хвои и ощутить покой их дома, но глаза слипались.
Мартин и Гром сидели внизу в гостиной.
– Кого здесь нет? – Мартин спросил, услышав, что она вошла. – О чем это говорила Кайли?
– Видение, которое у нее было на прошлой неделе. Из старых призраков, – объяснила Мэй.
– Ну, призраков здесь предостаточно, – горько посетовал Мартин. – Нам не стоило приезжать сюда.
– Может, ты будешь чувствовать по-другому завтра.
Он проворчал что-то в ответ. Возможно, все еще пытался оттолкнуть от себя Мэй, а может, просто устал от длинной дороги. Крепко поцеловав мужа в губы, Мэй хотела верить последнему.
– Не сиди долго, ложись, хорошо? – попросила она.
Он не отвечал, и Мэй не настаивала.
Мартин не знал, сколько времени прошло. Он заснул? Если так, что пробудило его? Часы его матери отстукивали время у стены напротив. Его локоть опирался на маленький сосновый стол, подарок бабушки его отца из Альберты. Что-то случилось с Мэй или Кайли?
Кайли видела старые призраки… Сам он видел прошлое. Другие рождественские ночи, давно, в этом же самом доме. Стук вязальных спиц матери, ребенок у него на руках.
– Натали, – произнес он вслух имя умершей дочери.
Что-то переместилось по комнате. То ли прошуршала юбка, то ли пес зашевелился под столом. Вздрогнув, он наклонился вперед. Прислушавшись, уловил только звук своего собственного сердцебиения. Или это хвост Грома бился об пол?
– Кто там? – спросил он.
Гром тихо захныкал. Он явно чего-то испугался, и когда хныканье повторилось, Мартин знал наверняка, что кто-то еще находился в комнате.
– Кто это? – спросил Мартин снова.
– Посмотри на меня, – послышался голос.
Мартин явно заснул. Он потряс головой, снова подумал о призраках. Он не слышал этот голос уже много лет. Он не обладал даром Кайли видеть умерших, и Мартин напряг слух. Легкость, сладость и радость. Он узнал ее голос, словно голос этот не затихал все эти годы, словно она никогда не умирала.
– Я сплю, – сказал он, желая никогда не пробуждаться от этого сна.
– Нет, не спишь, – прошептала Натали.
– Но все-таки я сплю…это не может быть наяву.
– Но это так. Ну что ты?.. Посмотри же на меня.
– Я слеп.
– Папа, – позвала она.
– Я не могу видеть тебя, – сказал он. – Даже в моем сне.
Тут он почувствовал ее пальцы на своем лице. Как часто она прикасалась к его лицу за свою короткую жизнь, хватала за нос или уши, щекотала подбородок, скребла щетину своими крошечными пальчиками, и он узнал бы это прикосновение, где бы ни оказался.
– Открой глаза, – сказала она.
И Мартин открыл, и он увидел. Его дочь стояла перед ним, вся в белом, пристально глядя на него.
– О, моя любимая дочурка. – Слезы заволокли ему глаза.
Ее платье напоминало платье для первого причастия, и у нее были крылья, которые мерцали, когда она передвигалась. Ее лицо сияло от счастья, что они снова вместе. Протягивая руки, она сделала шаг вперед.
– Как я жил без тебя? – Он потянулся к ней, но она отступила.
– Так же, как я без тебя, – ответила она.
– Я так сильно по тебе тоскую, – шептал он надтреснувшим голосом.
– Слишком сильно, я думаю.
– Это невозможно, – сказал он. – Ты – моя красавица. Моя жизнь изменилась навсегда в тот день, когда я потерял тебя.
– Папа, жизнь меняется каждый день. Это жизнь. Миллион изменений, одно за другим.
Гром залаял, вперевалку подошел к Натали. Поглядев на собаку, Мартин снова поднял глаза на девочку. Она как будто знала, о чем он подумал.
– Арчи, – сказала она.
– Я должен был позволить тебе взять ту собаку, – проговорил он, слезы по-прежнему заволакивали его глаза и текли по щекам. – Как ты меня просила. Я думаю об этом каждый день.
– Но ты позволил Кайли взять Грома, – сказала Натали. – Ты знаешь, когда ты позволил ей оставить пса, ты словно разрешил мне Арчи. Ты дал нам второй шанс.
– Не понимаю.
– А я думаю, понимаешь. – Она была слишком мудра для крошечной девочки.
– Я любил тебя так сильно, – плакал он.
– Не говори «любил», папа. Любовь не умирает.
– Я никогда не думал, что я увижу тебя снова.
– Я должна была показать тебе, что любовь никогда не умирает.
Она протянула к нему руку, и он хотел обнять ее. Но она отпрянула и сказала слова, от которых похолодело его сердце:
– Это будет конец. Как только я возьму тебя за руку, я никогда не смогу возвратиться снова. Это будет моя последняя ночь на земле.
– Нет, Натали… – Но он, казалось, не мог остановить себя.
Он взял руку дочери, как он делал, когда она была жива. Он обнимал ее нежно, не веря, что этому придет конец.
– Скажи мне, что сделать. Что-нибудь, Натали. Я сделаю все для тебя.
– Достань наши коньки и варежки, папа, пожалуйста! – Он вспомнил себя, отца.
Все дети Лак-Верта из поколения в поколение просят зимой одно и то же. Мартин пошел к чулану на кухне и вытащил свои старые коричневые коньки и новые белые коньки Кайли. Он взял рукавицы и куртку.
Они вышли в холодную ночь, Гром побежал за ними. Натали шла впереди по снежной дорожке прямиком к озеру. Они остановились в бельведере зашнуровать коньки. Часть льда была очищена от снега, видно, Рэй постарался. Мартин выкатился на лед и догнал Натали. Держась за руки, они летели по озеру.
Ночь темна, только одна яркая звезда проникла на бархатную черноту неба. Был он слеп, или он мог видеть? Держась за руку дочери, он забыл обо всем.
Они прокатились к северу, над рыбьей норой, где он провел так много времени с Кайли эти последние два лета, и ему стало горько, когда он подумал, как плохо он обращался с ней в последнее время.
– Я послала ее к тебе, – сказала Натали, как будто она могла читать его мысли. – Я знала, что ты нуждался в дочери, которую мог бы полюбить. Кайли оказалась такой; она могла видеть и слышать меня, и она помогла мне найти тебя снова. Пойми, папа, эта ночь столько значит для меня, столько же, сколько для тебя.
– Почему, Нэт?
– Я должна найти способ сказать «прощай».
– Шшшш, – попросил Мартин.
Они проехали остров, дальше к тому месту, которое Мартин помнил как Зеленую Бухту. Это было то место, где они с Рэем учились играть в хоккей. Мартин вспомнил отца, сооружавшего ворота из сосновых веток, и учил Мартина, Рэй и Дженни бросать безошибочно, мощно и точно.
Внезапно, словно к нему не только вернулось его прежнее зрение, но появилось еще какое-то, экстрасенсорное, Мартин увидел те их тренировки. Темный зимний день тридцать лет назад, когда умирает свет и спускается ночь, и его отец, выкрикивающий команды и похвалы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116