Возможно, она даже чувствует силу тоски самого Сержа.
– Но почему?
– Так же, как шок от увиденного. Тот повесившийся мужчина, Ричард Перри, стал катализатором, вызвавшим внешнее проявление дара Кайли. Открытки теперь являются катализатором чего-то, чему она предназначена стать свидетелем.
– О чем вы говорите? – не поняла Мэй.
– Что-то, касающееся Мартина и его отца, насколько я могу заключить из рассказанного вами, – пояснил доктор Уитпен, – «Соедини их вместе» – так звучала просьба, не так ли?
– Да, но…
– Я полагаю, это относится к Мартину и его отцу.
– Это невозможно.
– В мире метафизики, – заметил доктор Уитпен, – много такого, что воспринимается как невозможное.
– Но это выше понимания Кайли, – заспорила Мэй. – Проблемы взаимоотношений Мартина и Сержа слишком глубоки для ее понимания.
– Разве? – перебил ее доктор Уитпен. – Это не первый раз, когда юные призваны исправить нарушение течения событий или окружающего их мира. Возьмите Давида, и это первое, что приходит на ум. Или Гамлета.
– Какой-то бред, – возразила Мэй. – Это все персонажи из Библии, из литературы. Я говорю о моей маленькой девочке. У нее был жар, она была больна.
– Я знаю, вам трудно охватить и понять все это, миссис Картье. Но вы поступаете правильно. Продолжайте делать ваши записи.
– У меня нет другого выбора, – сникла Мэй. – Иначе я сама сойду с ума.
– Я надеюсь, вы привезете Кайли и мне снова будет позволено видеть девочку, когда вы будете готовы. Я считаю, наши встречи ей на пользу. Для детей, подобных Кайли, очень много значит чувствовать, что их понимают.
Мэй поблагодарила доктора и повесила трубку. В тот полдень, ничего не сообщив Тобин или Энид о своих планах, Мэй отправилась навестить могилы ее родителей. Они были похоронены на берегу реки Ибис в Блэк-Холле, на маленьком кладбище, окруженном каменной стеной и соснами. Весь снег растаял, и крокусы пробивались среди пожухлой прошлогодней травы.
Мэй шла по каменной дорожке. Она чувствовала возбуждение, словно собиралась навестить людей, которых едва знала. Многие годы она приходила сюда с бабушкой. Эмилия ухаживала за могилами своей дочери и зятя, убирала листья осенью, сажала цветы весной, рассказывая Мэй истории из жизни родителей девочки. Иногда к ним присоединялась и Тобин. Но, став старше, погрузившись во взрослую жизнь, она прекратила приходить сюда так часто. Это было ее первое посещение за несколько лет. Мертвые листья слетали с надгробий, все кругом заросло дикой травой. Мэй спрятала голову от мартовского ветра и прислонила ладонь к надгробному камню. Камень холодил ее пальцы.
На камне были высечены имена ее родителей и даты их рождения и смерти. «Сэмюэлъ и Абигейл Тейлор». Дотронувшись до глубоко вырезанных букв, Мэй захотелось разобраться в своем неотступном желании побывать здесь. Холмы и леса раскрывались вокруг нее, тихие и пустые. Река Ибис, узкий приток широкого Коннектикута, была еще обрамлена льдом. Коричневые листья и мертвая трава, один мерзлый комок, приклеились к могиле. Опустившись на колени, она начала убирать листья.
И в какой-то миг ее голова коснулась камня. Она подумала о матери, об отце, и глубокое чувство любви закипело в ее груди. Так много времени прошло с тех пор, как она видела своих родителей; она выросла, у нее родилась дочь, она вышла замуж.
Ветер подул, разметав листья.
Мэй опустила голову и заплакала. Она думала о годах, которые у них были отняты. Какая жестокая несправедливость. Все эти годы они лежали здесь, в земле, всего в нескольких милях от своего дома, а другие люди продолжали воспринимать дни, смену времен года и целые годы, отмеренные им судьбой как должное. Она вспомнила о Мартине и его отце, которые впустую тратят время во взаимном отрицании, борьбе друг с другом, какой бы ужасный проступок ни стоял между ними.
Закрыв глаза, Мэй попыталась вызвать в памяти лицо ее отца. Она помнила его красивым и улыбчивым, со светящимися светло-карими глазами и замечательной улыбкой. Его лицо светилось любовью. Потом она увидела обиду в его глазах, когда она повернулась к нему спиной.
Что там говорил доктор Уитпен?
Таким детям, как Кайли, необходимо знать, что их понимают. Мэй мысленно вернулась назад на двадцать четыре года и вспомнила, что испытывала, когда ее отец умер, не услышав ее.
– Я люблю тебя, папочка, – прошептала Мэй, погладив камень. – Это я и хотела тебе сказать.
Он не ответил ей. В отличие от Кайли, Мэй не умела видеть или слышать через завесу. Но странно: теперь ее не покидала уверенность, что отцу эта завеса не мешает слышать ее. Мэй показалось, что отец погладил ее по макушке, она ощутила его любовь и внезапно перестала сомневаться, что он был с ней. Если бы он мог, он сказал бы ей, что он любит ее; что он простил ее давным-давно. Неужели она слышит его голос в воздухе? Мартовский ветер упрямо дул сквозь деревья, заставляя ветки тереться друг о друга. Мэй постояла на коленях еще нескольких минут, и затем, словно бремя было снято с нее, поняв, как ей теперь поступить, она поехала домой.
Глава 14
В тот вечер, когда зима уступила весне, когда Мартин был дома, они втроем отправились на прогулку по Бикон-хиллу в Паблик-гарден. Лучи заходящего солнца заливали старые кирпичные здания Бостона розовым светом, и сцепившиеся между собой голые ветки в парке напоминали черные металлические конструкции на фоне неба. В то время как Кайли убежала вперед посмотреть уток, Мэй и Мартин медленно шли сзади.
«Мартин Картье!» – закричала кучка детей, окружая его.
Он раздал им автографы в их записные книжки, которые у них были, но когда пара тридцатилетних приблизилась к нему, только покачал головой и поспешил увести Мэй подальше.
Пока они шли, он обнимал ее за плечи. Проходя за кустом сирени, он обнял ее. Они остановились поцеловаться, и Мэй чувствовала, как он хотел ее близости. Время, проведенное вдали друг от друга, делало их исступленнее, прибавляло страсти.
– Давай пойдем домой, – сказал он.
– Гениальная идея, – согласилась она.
– Эх, мне бы хотелось, чтобы сезон уже закончился.
– Он уже и так почти закончился. Вы же определенно завершаете решающие встречи.
– А затем Кубок. Я выиграю его для тебя.
– Я приму его, – сказала Мэй, смеясь.
Она поняла, что думает о разговоре, который был у них с Кайли чуть раньше. Как она небрежно спросила Кайли о ее видениях, встречалась ли она еще раз с Натали после той ночи, когда болела и ее мучил жар. Вместо ответа на вопросы Кайли сама задала матери вопрос.
– Почему Мартин не разговаривает со своим отцом? – спросила она.
– Он дико зол на него, – ответила Мэй спокойно, но ладони резко вспотели, поскольку Кайли сама вывела связь, которую доктор Уитпен предположил теоретически.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
– Но почему?
– Так же, как шок от увиденного. Тот повесившийся мужчина, Ричард Перри, стал катализатором, вызвавшим внешнее проявление дара Кайли. Открытки теперь являются катализатором чего-то, чему она предназначена стать свидетелем.
– О чем вы говорите? – не поняла Мэй.
– Что-то, касающееся Мартина и его отца, насколько я могу заключить из рассказанного вами, – пояснил доктор Уитпен, – «Соедини их вместе» – так звучала просьба, не так ли?
– Да, но…
– Я полагаю, это относится к Мартину и его отцу.
– Это невозможно.
– В мире метафизики, – заметил доктор Уитпен, – много такого, что воспринимается как невозможное.
– Но это выше понимания Кайли, – заспорила Мэй. – Проблемы взаимоотношений Мартина и Сержа слишком глубоки для ее понимания.
– Разве? – перебил ее доктор Уитпен. – Это не первый раз, когда юные призваны исправить нарушение течения событий или окружающего их мира. Возьмите Давида, и это первое, что приходит на ум. Или Гамлета.
– Какой-то бред, – возразила Мэй. – Это все персонажи из Библии, из литературы. Я говорю о моей маленькой девочке. У нее был жар, она была больна.
– Я знаю, вам трудно охватить и понять все это, миссис Картье. Но вы поступаете правильно. Продолжайте делать ваши записи.
– У меня нет другого выбора, – сникла Мэй. – Иначе я сама сойду с ума.
– Я надеюсь, вы привезете Кайли и мне снова будет позволено видеть девочку, когда вы будете готовы. Я считаю, наши встречи ей на пользу. Для детей, подобных Кайли, очень много значит чувствовать, что их понимают.
Мэй поблагодарила доктора и повесила трубку. В тот полдень, ничего не сообщив Тобин или Энид о своих планах, Мэй отправилась навестить могилы ее родителей. Они были похоронены на берегу реки Ибис в Блэк-Холле, на маленьком кладбище, окруженном каменной стеной и соснами. Весь снег растаял, и крокусы пробивались среди пожухлой прошлогодней травы.
Мэй шла по каменной дорожке. Она чувствовала возбуждение, словно собиралась навестить людей, которых едва знала. Многие годы она приходила сюда с бабушкой. Эмилия ухаживала за могилами своей дочери и зятя, убирала листья осенью, сажала цветы весной, рассказывая Мэй истории из жизни родителей девочки. Иногда к ним присоединялась и Тобин. Но, став старше, погрузившись во взрослую жизнь, она прекратила приходить сюда так часто. Это было ее первое посещение за несколько лет. Мертвые листья слетали с надгробий, все кругом заросло дикой травой. Мэй спрятала голову от мартовского ветра и прислонила ладонь к надгробному камню. Камень холодил ее пальцы.
На камне были высечены имена ее родителей и даты их рождения и смерти. «Сэмюэлъ и Абигейл Тейлор». Дотронувшись до глубоко вырезанных букв, Мэй захотелось разобраться в своем неотступном желании побывать здесь. Холмы и леса раскрывались вокруг нее, тихие и пустые. Река Ибис, узкий приток широкого Коннектикута, была еще обрамлена льдом. Коричневые листья и мертвая трава, один мерзлый комок, приклеились к могиле. Опустившись на колени, она начала убирать листья.
И в какой-то миг ее голова коснулась камня. Она подумала о матери, об отце, и глубокое чувство любви закипело в ее груди. Так много времени прошло с тех пор, как она видела своих родителей; она выросла, у нее родилась дочь, она вышла замуж.
Ветер подул, разметав листья.
Мэй опустила голову и заплакала. Она думала о годах, которые у них были отняты. Какая жестокая несправедливость. Все эти годы они лежали здесь, в земле, всего в нескольких милях от своего дома, а другие люди продолжали воспринимать дни, смену времен года и целые годы, отмеренные им судьбой как должное. Она вспомнила о Мартине и его отце, которые впустую тратят время во взаимном отрицании, борьбе друг с другом, какой бы ужасный проступок ни стоял между ними.
Закрыв глаза, Мэй попыталась вызвать в памяти лицо ее отца. Она помнила его красивым и улыбчивым, со светящимися светло-карими глазами и замечательной улыбкой. Его лицо светилось любовью. Потом она увидела обиду в его глазах, когда она повернулась к нему спиной.
Что там говорил доктор Уитпен?
Таким детям, как Кайли, необходимо знать, что их понимают. Мэй мысленно вернулась назад на двадцать четыре года и вспомнила, что испытывала, когда ее отец умер, не услышав ее.
– Я люблю тебя, папочка, – прошептала Мэй, погладив камень. – Это я и хотела тебе сказать.
Он не ответил ей. В отличие от Кайли, Мэй не умела видеть или слышать через завесу. Но странно: теперь ее не покидала уверенность, что отцу эта завеса не мешает слышать ее. Мэй показалось, что отец погладил ее по макушке, она ощутила его любовь и внезапно перестала сомневаться, что он был с ней. Если бы он мог, он сказал бы ей, что он любит ее; что он простил ее давным-давно. Неужели она слышит его голос в воздухе? Мартовский ветер упрямо дул сквозь деревья, заставляя ветки тереться друг о друга. Мэй постояла на коленях еще нескольких минут, и затем, словно бремя было снято с нее, поняв, как ей теперь поступить, она поехала домой.
Глава 14
В тот вечер, когда зима уступила весне, когда Мартин был дома, они втроем отправились на прогулку по Бикон-хиллу в Паблик-гарден. Лучи заходящего солнца заливали старые кирпичные здания Бостона розовым светом, и сцепившиеся между собой голые ветки в парке напоминали черные металлические конструкции на фоне неба. В то время как Кайли убежала вперед посмотреть уток, Мэй и Мартин медленно шли сзади.
«Мартин Картье!» – закричала кучка детей, окружая его.
Он раздал им автографы в их записные книжки, которые у них были, но когда пара тридцатилетних приблизилась к нему, только покачал головой и поспешил увести Мэй подальше.
Пока они шли, он обнимал ее за плечи. Проходя за кустом сирени, он обнял ее. Они остановились поцеловаться, и Мэй чувствовала, как он хотел ее близости. Время, проведенное вдали друг от друга, делало их исступленнее, прибавляло страсти.
– Давай пойдем домой, – сказал он.
– Гениальная идея, – согласилась она.
– Эх, мне бы хотелось, чтобы сезон уже закончился.
– Он уже и так почти закончился. Вы же определенно завершаете решающие встречи.
– А затем Кубок. Я выиграю его для тебя.
– Я приму его, – сказала Мэй, смеясь.
Она поняла, что думает о разговоре, который был у них с Кайли чуть раньше. Как она небрежно спросила Кайли о ее видениях, встречалась ли она еще раз с Натали после той ночи, когда болела и ее мучил жар. Вместо ответа на вопросы Кайли сама задала матери вопрос.
– Почему Мартин не разговаривает со своим отцом? – спросила она.
– Он дико зол на него, – ответила Мэй спокойно, но ладони резко вспотели, поскольку Кайли сама вывела связь, которую доктор Уитпен предположил теоретически.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116