— Сказать по правде, Роберт, мне было бы спокойнее, потребуй он свою долю в этом деле.
Ливингстон улыбнулся:
— Если бы я знал Кидда так же, как вы, я бы мыслил на его счет похожим образом. Но я успел его изучить. Он именно таков, каким кажется. Никакого второго дна, никакого подвоха, все его слова значат то, что значат. Он, как это ни удивительно прозвучит, кристально честный человек.
— Вот это-то меня и пугает. Кристально честный человек — это человек, с которым невозможно договориться.
Ливингстон снова улыбнулся:
— Но мы-то договорились.
— Но оставим в стороне его человеческие качества, каков он в бою?
— Вы, наверное, слышали каков.
— Слышать-то я слышал, но никак не могу взять в толк, откуда в таком наивном субъекте такое воинское умение.
— Природа полна тайн.
Теперь пришла очередь Белломонта улыбаться.
— Когда человек начинает философствовать, он начинает умирать.
В Лондоне гости из Нью-Йорка поселились в доме у дяди лорда Белломонта, очень церемонного и молчаливого старичка. Встречались они только за обедом, их беседа состояла буквально из нескольких слов, после чего лорд Белломонт-стар-ший отправлялся к себе в кабинет, где погружался в писание своих бесконечных мемуаров. Он был свидетелем нескольких царствований и никак не мог решить, какое из них признать худшим. Как правило, наибольшее количество претензий обычно бывает к последнему по времени правителю, но в голове старика еще не совсем изгладились те гадости, что творил на престоле Яков со своей шайкой. Поэтому старик пребывал в сомнении, а непрерывное сомнение способно пробудить желчность даже в человеке, не склонном от природы смотреть на вещи с предубеждением.
Белломонт-младший большую часть времени где-то пропадал, встречался с нужными людьми, с людьми из высших сфер. О том, как продвигается их общее дело, Кидд узнавал от Ливингстона, ему его превосходительство сообщал кое-какие детали.
Капитану была непонятна эта столичная возня, он верил на слово, что во всех этих бесчисленных согласованиях и тайных встречах есть нужда, но мечтал, чтобы все это поскорее кончилось и он мог бы поскорее отправляться за целебным алмазом.
Он скучал по своей Камилле.
Он писал ей письма.
Их бы следовало здесь привести, когда бы не было опасности занять ими слишком много места.
Камилла ответила всего один раз, это письмо тоже имело бы смысл обнародовать, когда бы не зеленейшая тоска, которая исходит от него при прочтении.
А Кидду оно понравилось. Такое короткое, деловое, мол, жду своего капитана, помню и люблю.
Что еще нужно?
Кидд с ним не расставался. Оказавшись на минуту один, он непременно доставал его из кармана и перечитывал, благо это можно было сделать очень быстро из-за его краткости.
Лондон не произвел на капитана особого впечатления. Размылся в памяти. Мостовые, экипажи, красные каблуки щеголей, розовые кринолины дам. Дожди. Влажный песок на дорожках парка возле дома Беллрмонтов. Презирающие все на свете слуги. Снова дожди. Манера разводить джин водою. Камины повсюду, куда ни придешь, треск каминов. Сброд лондонский весьма отличался от нью-йоркского, но чем именно, капитану было лень понимать.
Запомнилась поездка в порт, где надлежало купить подходящий для плавания корабль.
От процедуры купли-продажи кораблей у Кидда возникала сильнейшая изжога, что легко объяснимо. Он заявил, что ему все равно, каким судном командовать, лишь бы поскорее начать это делать.
Лорда Белломонта такой подход весьма удивил, Ливингстон все списал на оригинальность капитана.
В результате было выбрано нечто несусветное.
Даже не видавший особых корабельных видов Кидд присвистнул, когда его подвели к его новому избраннику.
Его превосходительство не обратил внимания на этот свист, но Ливингстон с любопытством покосился на друга:
— Что тебя не устраивает, Уильям?
Приглянувшаяся Белломонту посудина выделялась среди стоящих поблизости.
Сильно выделялась.
Во-первых, размерами.
Водоизмещением она была не менее чем в триста тонн. Это единственное, что не вызывало возражений.
При таких размерах она (посудина) имела по каждому борту всего по две небольшие батареи (семь пушек и восемь). Стало быть, общее число орудий, считая кормовые и носовые, не превышало тридцати четырех.
Но и не слишком солидное огневое вооружение смутило капитана Кидда.
— А зачем, скажите, весла?
В самом деле, к концу семнадцатого века весла смело можно было считать конструктивным пережитком. Оснащенный таким образом корабль мог делать не более четырех узлов.
— Вы же сказали, что мы будем гоняться за пиратами. С этими палками мы никого никогда не догоним.
— И слава Богу, — буркнул себе под нос лорд Белломонт, — не забывайте, зачем вы отправляетесь в это плавание.
Ливингстон успокаивающе похлопал друга по плечу: не волнуйся, все будет отлично.
Впрочем, на этом весельном монстре было и солидное парусное оснащение. Все свои соображения по поводу качеств выбранного корабля его превосходительство изложил за ближайшим ужином:
— Не забывайте, корабль — это средство для достижения цели, а не самоцель. Да, скорость всего четыре узла, четыре узла в любую погоду, прошу заметить. Весла дадут ему возможность двигаться даже тогда, когда хваленые современные парусники торчат в штиль в неподвижности с опавшими парусами. Мало пушек?
— Маловато, — честно признался Кидд.
Белломонт и тут нашелся что сказать:
— Для чего маловато? Чтобы стать грозою морей — да, мало! Но для того, чтобы постоять за себя и свой груз, достаточно.
— У меня на «Антигуа» пушек было не меньше.
— «Антигуа» — старая, дряхлая развалюха, одно хорошее попадание, один хороший шторм — и все! Кормить рыб! Это судно не только шторм выдержит, но и прямое попадание двенадцатифунтового ядра. А с расстояния в четыреста ярдов и четырнадцатифунтового. Вы видели, каким дубом укреплена ватерлиния?
Ливингстон бросил на тарелку остатки куропатки, которую доедал во время речи его превосходительства.
— И во что нам обойдется вся эта надежность?
— Двадцать тысяч фунтов, но это с полной оснасткой. Со всеми необходимыми припасами.
Ливингстон кивнул:
— Я вижу, вы всерьез задумали доставить наш камешек в Англию.
— Всерьез, всерьез, — усмехнулся Белломонт.
— То есть как в Англию? — осторожно поинтересовался Кидд. — Насколько я знаю, сначала он должен оказаться в Нью-Йорке.
И Белломонт и Ливингстон одновременно бросились его успокаивать.
Конечно, сначала Нью-Йорк.
Сначала лечение, потом все остальное.
Кидд наконец успокоился.
— Но как мы назовем нашего урода?
Его превосходительство развернул свиток желтоватой бумаги, который лежал рядом с его тарелкой.
— У него уже есть название.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93