Она отчаянно была нужна мне. Прежде чем я успел выйти, она открыла дверцу со своей стороны и скользнула на сиденье рядом со мной, излучая тепло. Запустив одну руку мне в волосы, начала целовать меня, не дав мне перевести дыхания.
Мы обнимались и целовались неистово. Она пару раз укусила меня, словно от злости. В тот момент, когда у меня в легких совсем не осталось воздуха, она отстранилась и спросила:
— Что у нас на ужин?
— Я думал, может, что-то из китайской кухни. — Сказал это и подумал, сколько раз мы приносили что-нибудь с собой и съедали это в постели. — Конечно, можно сделать заказ по телефону и остаться здесь.
— Ну уж нет. Я хочу настоящее свидание.
Мы поехали в одно место в Брентвуде — стандартное китайское меню и бумажные фонарики, но зато всегда надежно — и пировали целый час, потом отправились в комедийный клуб в Голливуде. Заведение с атмосферой беззаботного веселья, где мы любили вместе проводить время. Ни один из нас не был там ни с кем другим. Теперь атмосфера здесь изменилась: обитые черным войлоком стены, похожие на головорезов вышибалы со стянутыми на затылке в пучок волосами и стероидным цветом лица. Задымленность на уровне Калькутты, всюду так и веет враждебностью. За столиками полно «ночных бабочек» с глазами под тяжело приспущенными веками и их важных гостей, вернувшихся из очередного путешествия и требующих своей дозы.
Первые несколько номеров программы были рассчитаны на эту публику. Среди актеров были начинающие, нигде не востребованные комики с ужасной дикцией, шутки которых неизменно заставляли хохотать до упаду их знакомых и друзей, но почему-то не приживались на бульваре Сансет. Клоуны с грустными лицами кружили по сцене неверными шагами, дико кренясь то на одну, то на другую сторону, словно пьяные на коньках; их паузы, тягостнее которых мне не приходилось встречать в своей лечебной практике, перемежались с бурными всплесками косноязычной словесной мешанины. Незадолго до полуночи выступления стали более отполированными, но дружелюбия в них не прибавилось: лощеные, модно одетые молодые мужчины и женщины, обкатанные участием в ночных ток-шоу, выплевывали в зал непристойные остроты, которые не проходят на телевидении. Злобный юмор. Неприятные этнические шутки. Вопиющая скабрезность.
То ли город померзел, то ли мои собственные чувства притупились?
Я взглянул на Робин. Она покачала головой. Мы поднялись и ушли. На этот раз она позволила мне открыть перед ней дверцу. Оказавшись внутри, она тут же придвинулась к ней вплотную и осталась в этом положении.
Мы поехали. Я дотронулся до ее руки. Она несколько раз сжала мою и отпустила.
— Тебе хочется спать? — спросил я.
— Нет, ни капельки.
— Все хорошо?
— Угу.
— Тогда... Куда поедем?
— Ты не против, если мы просто покатаемся немного?
— Ни капельки.
Мы ехали по Фонтэн в западном направлении. Повернув направо на Ла-Сьенегу, я пересек Сансет и углубился в Голливудские холмы, постепенно поднимаясь все выше и выше, пока не оказался в лабиринте узких, извилистых улиц, носящих названия птиц. Район фешенебельных резиденций.
Робин все так же жалась к дверце, словно была случайной попутчицей, голосовавшей на дороге. Сидела отвернувшись, с закрытыми глазами и не разговаривала. Она скрестила ноги и положила одну руку на живот, как будто он у нее болел.
Через несколько мгновений она вернула голову в прежнее положение и выпрямила ноги. Хоть она и не призналась, что устала, я подумал, не заснула ли она. Но когда я включил приемник и поймал ночную программу джазовой музыки, она сказала:
— Хорошая музыка.
Я вел машину дальше, не имея ни малейшего представления о том, куда еду, потом каким-то образом оказался на каньоне Колдуотер, по этой дороге доехал до Малхолланд-драйв и свернул налево.
Небольшой отрезок дороги пришелся на лес, который вскоре поредел, и показались отвесные утесы, вздымающиеся над светящейся сеткой долины Сан-Фернандо. Пятьдесят квадратных миль огней и движения зазывно подмигивали нам сквозь ночную дымку и верхушки деревьев.
Яркие огни псевдогорода.
Здесь наверху меня охватило странное ощущение вернувшейся юности. Малхолланд представлял собой главную, самую важную парковочную площадку, освещенную голливудской традицией. Сколько было здесь снято любовных сцен? Сколько слезодавильных фильмов?
Я снизил скорость, любуясь видом, но сохраняя при этом бдительность на случай появления каких-нибудь любителей гонки за лидером или других помех. Робин открыла глаза.
— Давай остановимся где-нибудь.
Первые несколько поворотов оказались занятыми — нас опередили другие машины. Наконец я нашел местечко под эвкалиптами в нескольких километрах от развилки Колдуотер, припарковался и выключил фары. Недалеко от Беверли-Глен. Быстрый спуск к югу — и мы дома, по крайней мере я.
Она все еще прижималась к дверце, смотря на долину.
— Хорошо здесь, — сказал я, ставя машину на ручной тормоз и потягиваясь.
Она улыбнулась.
— Как на видовых почтовых открытках.
— Мне хорошо с тобой. — Я снова взял ее за руку. На этот раз никакого ответного пожатия. Рука была теплая, но инертная.
— Ну, как дела у твоей подруги в Техасе?
— Отцу внезапно стало хуже. Он в больнице.
— Мне очень жаль это слышать.
Она опустила стекло со своей стороны. Высунула голову наружу.
— С тобой все в порядке?
— Наверно. — Она втянула голову внутрь. — Почему ты мне позвонил, Алекс?
— Мне было одиноко, — ответил я, не подумав. И мне не понравилось, как жалобно это прозвучало. Но у нее от моих слов, похоже, поднялось настроение. Она взяла мою руку и стала перебирать пальцы.
— Мне бы тоже неплохо иметь друга.
— У тебя он есть.
— Все было не так гладко. Мне не хочется плакаться тебе в жилетку — знаю, что имею склонность к нытью, и борюсь с ней.
— Я никогда не считал тебя нытиком.
Она улыбнулась.
— Что в этом смешного?
— Деннис. Он всегда жаловался, что я ною.
— Да пошли ты его куда подальше!
— Он не просто так ушел. Я его выгнала.
Я промолчал.
— Получилось так, что я забеременела и сделала аборт. Мне потребовалась целая неделя, чтобы решиться на это. Когда я сказала об этом ему, он согласился с ходу. Предложил оплатить операцию. Это-то меня и разозлило — что у него не было ни раздумий, ни колебаний. Что для него все было настолько просто. Вот я и прогнала его.
Она вдруг выскочила из машины, обошла ее кругом и остановилась у решетки радиатора. Я тоже вышел и присоединился к ней. На земле лежал толстый слой опавших с эвкалипта листьев. Воздух пах микстурой от кашля. Проехала пара машин, потом все стихло, потом опять мимо поплыл целый парад фар.
Наконец все стихло окончательно.
— Когда я узнала, что беременна, у меня возникло странное ощущение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Мы обнимались и целовались неистово. Она пару раз укусила меня, словно от злости. В тот момент, когда у меня в легких совсем не осталось воздуха, она отстранилась и спросила:
— Что у нас на ужин?
— Я думал, может, что-то из китайской кухни. — Сказал это и подумал, сколько раз мы приносили что-нибудь с собой и съедали это в постели. — Конечно, можно сделать заказ по телефону и остаться здесь.
— Ну уж нет. Я хочу настоящее свидание.
Мы поехали в одно место в Брентвуде — стандартное китайское меню и бумажные фонарики, но зато всегда надежно — и пировали целый час, потом отправились в комедийный клуб в Голливуде. Заведение с атмосферой беззаботного веселья, где мы любили вместе проводить время. Ни один из нас не был там ни с кем другим. Теперь атмосфера здесь изменилась: обитые черным войлоком стены, похожие на головорезов вышибалы со стянутыми на затылке в пучок волосами и стероидным цветом лица. Задымленность на уровне Калькутты, всюду так и веет враждебностью. За столиками полно «ночных бабочек» с глазами под тяжело приспущенными веками и их важных гостей, вернувшихся из очередного путешествия и требующих своей дозы.
Первые несколько номеров программы были рассчитаны на эту публику. Среди актеров были начинающие, нигде не востребованные комики с ужасной дикцией, шутки которых неизменно заставляли хохотать до упаду их знакомых и друзей, но почему-то не приживались на бульваре Сансет. Клоуны с грустными лицами кружили по сцене неверными шагами, дико кренясь то на одну, то на другую сторону, словно пьяные на коньках; их паузы, тягостнее которых мне не приходилось встречать в своей лечебной практике, перемежались с бурными всплесками косноязычной словесной мешанины. Незадолго до полуночи выступления стали более отполированными, но дружелюбия в них не прибавилось: лощеные, модно одетые молодые мужчины и женщины, обкатанные участием в ночных ток-шоу, выплевывали в зал непристойные остроты, которые не проходят на телевидении. Злобный юмор. Неприятные этнические шутки. Вопиющая скабрезность.
То ли город померзел, то ли мои собственные чувства притупились?
Я взглянул на Робин. Она покачала головой. Мы поднялись и ушли. На этот раз она позволила мне открыть перед ней дверцу. Оказавшись внутри, она тут же придвинулась к ней вплотную и осталась в этом положении.
Мы поехали. Я дотронулся до ее руки. Она несколько раз сжала мою и отпустила.
— Тебе хочется спать? — спросил я.
— Нет, ни капельки.
— Все хорошо?
— Угу.
— Тогда... Куда поедем?
— Ты не против, если мы просто покатаемся немного?
— Ни капельки.
Мы ехали по Фонтэн в западном направлении. Повернув направо на Ла-Сьенегу, я пересек Сансет и углубился в Голливудские холмы, постепенно поднимаясь все выше и выше, пока не оказался в лабиринте узких, извилистых улиц, носящих названия птиц. Район фешенебельных резиденций.
Робин все так же жалась к дверце, словно была случайной попутчицей, голосовавшей на дороге. Сидела отвернувшись, с закрытыми глазами и не разговаривала. Она скрестила ноги и положила одну руку на живот, как будто он у нее болел.
Через несколько мгновений она вернула голову в прежнее положение и выпрямила ноги. Хоть она и не призналась, что устала, я подумал, не заснула ли она. Но когда я включил приемник и поймал ночную программу джазовой музыки, она сказала:
— Хорошая музыка.
Я вел машину дальше, не имея ни малейшего представления о том, куда еду, потом каким-то образом оказался на каньоне Колдуотер, по этой дороге доехал до Малхолланд-драйв и свернул налево.
Небольшой отрезок дороги пришелся на лес, который вскоре поредел, и показались отвесные утесы, вздымающиеся над светящейся сеткой долины Сан-Фернандо. Пятьдесят квадратных миль огней и движения зазывно подмигивали нам сквозь ночную дымку и верхушки деревьев.
Яркие огни псевдогорода.
Здесь наверху меня охватило странное ощущение вернувшейся юности. Малхолланд представлял собой главную, самую важную парковочную площадку, освещенную голливудской традицией. Сколько было здесь снято любовных сцен? Сколько слезодавильных фильмов?
Я снизил скорость, любуясь видом, но сохраняя при этом бдительность на случай появления каких-нибудь любителей гонки за лидером или других помех. Робин открыла глаза.
— Давай остановимся где-нибудь.
Первые несколько поворотов оказались занятыми — нас опередили другие машины. Наконец я нашел местечко под эвкалиптами в нескольких километрах от развилки Колдуотер, припарковался и выключил фары. Недалеко от Беверли-Глен. Быстрый спуск к югу — и мы дома, по крайней мере я.
Она все еще прижималась к дверце, смотря на долину.
— Хорошо здесь, — сказал я, ставя машину на ручной тормоз и потягиваясь.
Она улыбнулась.
— Как на видовых почтовых открытках.
— Мне хорошо с тобой. — Я снова взял ее за руку. На этот раз никакого ответного пожатия. Рука была теплая, но инертная.
— Ну, как дела у твоей подруги в Техасе?
— Отцу внезапно стало хуже. Он в больнице.
— Мне очень жаль это слышать.
Она опустила стекло со своей стороны. Высунула голову наружу.
— С тобой все в порядке?
— Наверно. — Она втянула голову внутрь. — Почему ты мне позвонил, Алекс?
— Мне было одиноко, — ответил я, не подумав. И мне не понравилось, как жалобно это прозвучало. Но у нее от моих слов, похоже, поднялось настроение. Она взяла мою руку и стала перебирать пальцы.
— Мне бы тоже неплохо иметь друга.
— У тебя он есть.
— Все было не так гладко. Мне не хочется плакаться тебе в жилетку — знаю, что имею склонность к нытью, и борюсь с ней.
— Я никогда не считал тебя нытиком.
Она улыбнулась.
— Что в этом смешного?
— Деннис. Он всегда жаловался, что я ною.
— Да пошли ты его куда подальше!
— Он не просто так ушел. Я его выгнала.
Я промолчал.
— Получилось так, что я забеременела и сделала аборт. Мне потребовалась целая неделя, чтобы решиться на это. Когда я сказала об этом ему, он согласился с ходу. Предложил оплатить операцию. Это-то меня и разозлило — что у него не было ни раздумий, ни колебаний. Что для него все было настолько просто. Вот я и прогнала его.
Она вдруг выскочила из машины, обошла ее кругом и остановилась у решетки радиатора. Я тоже вышел и присоединился к ней. На земле лежал толстый слой опавших с эвкалипта листьев. Воздух пах микстурой от кашля. Проехала пара машин, потом все стихло, потом опять мимо поплыл целый парад фар.
Наконец все стихло окончательно.
— Когда я узнала, что беременна, у меня возникло странное ощущение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145