— Доктор, — медленно выговаривая каждое слово, произнес Маквей, — у мистера Либаргера нет родственников! Вспомните! И потом, если он был настолько плох, что требовалось присутствие Салеттла на протяжении семи месяцев, кто об этом позаботился с самого начала?..
— То есть кто прислал в Кармел Салеттла и всю медицинскую бригаду, — уточнил Нобл, — кто оплатил все медицинские услуги..
— Шолл, — сказал Реммер.
— Почему бы и нет? — Маквей ладонью взъерошил волосы. — Если Шолл — владелец швейцарского поместья Либаргера, отчего бы не предположить, что и все остальные его дела тоже ведет он? Особенно если его сильно заботит состояние здоровья Либаргера.
Нобл рассеянно взял чашку чая с подноса, стоявшего на столе.
— И опять мы возвращаемся к исходному «почему?».
Маквей плюхнулся на кровать и снова уставился в пятистраничное досье гостей Шарлоттенбургского дворца. Нет никаких оснований предполагать, что эти люди — заговорщики, а не почтенные граждане Германии. На секунду его мысли сосредоточились на группе имен, которые еще не были раскрыты. Не исключено, что разгадка их ждет впереди, но теория чисел говорит о другом. Интуиция подсказывала ему, что ответ где-то тут, рядом, прямо у них под носом, среди тех фактов, которыми они уже располагают.
— Манфред, — Маквей жалобно посмотрел на Рем-мера, — мы лезем во все дырки, крутим головами во все стороны, как ненормальные добываем сверхконфиденциальную информацию о людях совершенно незапятнанной репутации, свихнули себе мозги, спорим... А где результат? Ни единой стоящей версии. Мы ни на шаг не приблизились к разгадке. — Он нахмурился и продолжил уже в другом тоне: — Интуиция подсказывает мне, что мы на верном пути. Может быть, все дело в том сборище, которое устраивает Шолл, а может быть, и нет. Но завтра мы должны во что бы то ни стало с нашей бумажкой в руке загнать в угол господина Шолла и задать ему несколько вопросов. Нужно успеть дать по нему хоть один залп, прежде чем он спустит на нас свору адвокатов. И если мы не сумеем заставить его попотеть и пусть даже не сознаться, а хотя бы выдать нам парочку фактов, которые можно использовать в расследовании, если и после этого мы будем знать не больше, чем сейчас... — Маквей запнулся и перевел дух.
— Маквей, — осторожно вставил Реммер, — почему ты говоришь «Манфред», ты же всегда звал меня Манни?
— Но ты же немец, и я хотел подчеркнуть это. Я пытаюсь понять... А вдруг этот спектакль с Либаргером — демонстрация какой-то новой политической силы вроде нацистов? Что это за люди? Чего они хотят? Новой кампании по истреблению евреев? — Голосе Маквея звучал резко. Он говорил страстно, не ожидая ни ответов, ни объяснений. — А если их цель — финансирование военной машины, которая взорвет всю Европу и Россию? В качестве компенсации за прежние поражения! Неужели это кому-то снова понадобилось? Объясни мне, Манфред, я запутался и не могу в этом разобраться сам.
— Я... — Реммер сжал руки в кулаки, — ...тоже не знаю...
— Не знаешь?
— Нет.
— А я подозреваю, что знаешь.
В комнате наступила гробовая тишина. Все четверо застыли, затаив дыхание. Осборну показалось, что Реммер попятился, отступил на шаг.
— Ну, Манфред, — мягко произнес Маквей. Но его мягкий тон был обманчив.
Реммер затравленно взглянул на него.
— Это нечестно, Манфред, я знаю... — тихо продолжил Маквей. — Но все равно я спрашиваю тебя: что происходит?
— Маквей, я не могу...
— Можешь, Манфред.
Реммер обвел взглядом комнату.
— Weltanschauung, — прошептал он. — Гитлеровский взгляд на жизнь. Жизнь — вечная борьба, в которой выживают только сильные и в которой правят самые сильные. Он утверждал, что в древности немцы были самым могучим народом. И они должны снова править миром. Но сила немцев ослабла, потому что арийская раса смешалась с другими. Гитлер говорил, что смешение крови — причина гибели старых цивилизаций. Поэтому Германия проиграла Первую мировую войну — немцы как нация утратили чистоту крови. Он утверждал, что арийцы — высшая раса на земле и что в дальнейшем они займут подобающее им господствующее положение. Но только после того, как будет установлен строгий контроль за воспроизведением чистой расы.
Разговор в номере походил на представление в театре, трое зрителей — в зале, а на сцене — одинокий, обособившийся ото всех Реммер. Он стоял, расправив плечи, пот катился по его лбу, и он уже говорил не тихим голосом, его голос гремел, словно он декламировал заученный текст. Вернее, когда-то давно заученный, а потом сознательно погребенный в памяти.
— Когда нацистское движение только зародилось, на планете был восемьдесят один миллион немцев. Гитлер хотел, чтобы через сто лет немцев стало двести пятьдесят миллионов, а может, даже и больше. Для этого Германии необходимо Lebensraum — жизненное пространство, достаточное для огромного национального государства в его естественных границах. Но земля, проповедовал Гитлер, принадлежит только тем, кто заслужил право владеть ею. Поэтому новому Рейху предстоит повторить путь, проделанный когда-то тевтонскими рыцарями. Немецкий плуг вспашет немецкую землю, добытую немецким мечом, и на ней поднимется хлеб для немецких желудков.
— Поэтому немцы должны раздаться в длину и ширину и для этого смести с лица земли шесть миллионов евреев, чтоб не путались под ногами? — Усталый голос Маквея напоминал голос старого деревенского адвоката, пропустившего какие-то объяснения и пытающегося разобраться, что к чему. Он видел, что Реммер несется вперед, закусив удила, и его не остановить, пока, защищаясь, он не выложит все до конца. Защищаясь от чужой вины.
— Нужно вспомнить, что тогда было. Версальский мир после сокрушительного разгрома в Первой мировой войне лишил нас национального достоинства. В стране царила страшная инфляция, массовая безработица. Мог ли народ отвергнуть человека, сулившего немцам вернуть национальную гордость и процветание! Он словно загипнотизировал всех — мы не раздумывая ринулись в омут его обещаний. Посмотрите старые фильмы, фотографии тех лет. Посмотрите на лица людей! Как обожали они своего фюрера! Они ловили каждое его слово, напрочь забыв, что перед ними малообразованный безумец...
Реммер умолк и как-то разом сник, словно вдруг забыл, о чем говорил, потерял ход мысли.
— Почему? — прошептал Маквей, как театральный суфлер. — Похоже, у нас урок истории, Манфред. Скажи правду. Почему вы впитали будто с молоком матери речи Гитлера? Как вы могли потерять голову и поверить бреду малообразованного безумца? Нельзя валить все на одного человека!
Глаза Реммера затравленно бегали, он зашел в своих высказываниях слишком далеко.
— Нацизм — это нечто большее, чем просто Гитлер, Манфред.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160