Сердито оглянувшись, Осборн обнаружил, что старуха негритянка смотрит на него в упор. Когда их глаза встретились, она круто повернулась и отошла. Гул пылесоса утих.
— Проклятье... Вера! — Осборн снова стоял спиной к двери. Он был сердит, уязвлен, растерян. — Что, черт возьми, происходит?
Вера молчала.
— Почему ты не можешь сказать мне, где ты находишься?
— Потому что...
— Почему?!
Осборн снова выглянул из кабинки. Коридор был пуст. Он повернулся к телефону.
— Вера... — начал он, и вдруг его осенило. — Ты с ним! Ты с этим французишкой, да?
Вера сердцем почувствовала эту вспышку ревности, но одновременно и неприязнь к Осборну. Значит, он все-таки ей не доверяет.
— Нет, я не с ним. И не называй его так.
— Вера, не надо лгать. Проклятье... Только не сейчас... Если он с тобой, скажи мне!
— Пол, прекрати! Или замолчи, или убирайся к черту!
Внезапно Осборн осознал, что не слушает Веру, а пытается здраво рассуждать. На него навалился страх, терзавший его после смерти отца, страх потерять любимого человека. Гнев, ярость, ревность — так он защищал, ограждал себя от боли. Но в тоже время — и отталкивал от себя людей, которые любили его, превращал их любовь в чувство, больше похожее на жалость. И, проклиная их за предательство, уползал в свою берлогу, израненный и больной, чужой всему миру.
Как при внезапном озарении, он понял, что если еще можно остановить это саморазрушение, то он должен попытаться сделать это немедленно. И как бы ни была трудно, послать к черту все подозрения — и поверить ей.
Вжавшись спиной в угол кабины, Осборн выговорил:
— Прости меня. Мне стыдно.
Вера присела у небольшого письменного стола и провела рукой по волосам. На столе стояла маленькая глиняная статуэтка — ослик, наверно вылепленный ребенком. Неумелая, примитивная фигурка, но с пронзительно чистыми, трогательными линиями. Вера подержала статуэтку в руке, а потом прижала ее к груди.
— Я боялась полиции, Пол. И не знала, что мне делать. В отчаянии позвонила Франсуа. Представляешь, как это было трудно, после того, как я ушла от него?.. Он спрятал меня здесь, на ферме, а сам уехал в Париж. Здесь меня охраняют три агента тайной полиции. Никто не должен знать, где я нахожусь, поэтому я не могу сказать и тебе. Вдруг нас подслушивают...
Осборн почувствовал душевный подъем. Ревность исчезла без следа.
— Ты в безопасности, Вера?
— Да.
— Боюсь, мне пора вешать трубку, — сказал Осборн. — Позволь мне перезвонить завтра.
— Пол, ты в Париже?
— Нет. А что?..
— Там для тебя опасно!
— Тот человек мертв. Его убил Маквей.
— Я знаю. Но ты еще не знаешь, что он из Штази. Говорят, что Штази распустили, но я в это не верю.
— Ты узнала это от Франсуа?
— Да.
— Зачем потребовалось Штази убивать Альберта Мерримэна?
— Пол, послушай, — в голосе Веры звучала тревога, — Франсуа уходит в отставку. Об этом объявят завтра утром. Ему пришлось согласиться на это под давлением людей из его партии. Его отставка связана с новым экономическим сообществом, с новой европейской политикой.
— Что ты имеешь в виду? — Осборн был в недоумении.
— Франсуа считает, что правительство сейчас находится под сильным германским влиянием и что Германия стремится взять под свой контроль всю Европу. Ему это не нравится, он считает, что новая политика ущемляет интересы Франции.
— То есть его вынудили подать в отставку?
— Да, очень деликатно, но бесповоротно.
— Вера, Франсуа не высказывал подозрений, что его жизни угрожает опасность, если он не уйдет?
— Мне он об этом не говорил...
Осборн почувствовал, что у Веры были те же подозрения, что и у него. Она постоянно думала об этом.
Франсуа Кристиан спрятал ее на ферме под охраной трех агентов тайной полиции — разве это не подтверждает, что происходящее как-то связано с французской политикой? Возможно, Франсуа опасался, что Веру попытаются использовать, чтобы оказать на него дополнительное давление. А может, он спрятал ее, потому что теперь она связана через Осборна и Маквея с делом Лебрюна и его брата?
— Вера, — сказал Осборн, — плевать я хотел, подслушивают нас или нет. Слушай меня внимательно. Что именно говорил Франсуа о связи между моей историей. Альбертом Мерримэном и политикой Франции?
— Не помню... не могу сказать точно... — Вера посмотрела на глиняного ослика, повертела его в руках, а потом осторожно поставила на место. — Помню, бабушка рассказывала мне, как жилось во Франции во время Второй мировой войны. Когда нацисты вошли в Париж, — тихо добавила она. — Город ни на минуту не покидал страх. Людей хватали безо всяких объяснений и уводили навсегда. Сосед доносил на соседа, брат на брата... Повсюду — вооруженные люди. Пол... — она заколебалась, и он понял, что Вера перепугана до смерти, — я чувствую, как эти тени нависают над миром снова...
Осборн услышал за своей спиной шум. Он резко повернулся к двери. Перед кабинкой стояли Маквей и Нобл. Маквей рванул на себя дверь.
— Вешайте трубку, — рявкнул он. — Сейчас же!
Глава 84
Осборн хотел сказать Вере еще что-то, но Маквей нажал на рычаг и разъединил их. Спустя несколько секунд через бар они вышли из отеля на маленькую улочку.
— Девушка? — процедил сквозь зубы Маквей, открывая перед ним дверцу неприметного «ровера», ожидавшего на углу. — Вера Моннере, не так ли?
— Да, — отрезал Осборн. Маквей вторгался в его личную жизнь, и это ему очень не нравилось.
— Она под присмотром парижской полиции?
— Нет. Секретной службы.
Дверцы захлопнулись, и шофер Нобла тронул машину. «Ровер» сделал круг по Пиккадилли и свернул к Трафальгарскому скверу.
— Номер прослушивался? — ровно произнес Маквей, покосившись на нацарапанные на руке Осборна цифры.
— Чего вы добиваетесь? — Осборн втянул руку под рукав.
— Надеюсь, вы не подписали смертный приговор Вере Моннере.
Нобл повернулся к ним с переднего сиденья:
— Как вы узнали номер?
Осборн посмотрел в окно.
— Какая разница?
— Вы спрашивали, где телефон, или знали заранее?
— Телефоны в вестибюле были заняты. Я спросил, есть ли где еще.
— И вам ответили.
— Ну разумеется.
— Кто-нибудь видел, как вы зашли в кабину?
Маквей внимательно слушал, не вмешиваясь.
— Нет, — быстро ответил Осборн и тут же вспомнил. — Негритянка уборщица, она чистила ковер в коридоре пылесосом.
— Разговор по телефону-автомату вычислить не сложно, — сказал Нобл.
— В особенности если вы точно знаете, с какого звонили аппарата. Дать пятьдесят фунтов нужному человеку — и вам назовут номер, с которым произведено соединение, город, улицу, полный адрес и меню последнего обеда. В течение нескольких минут.
Осборн сидел молча, глядя на проносившиеся мимо лондонские улицы, сияющие ночными огнями. Ему неприятно было это слушать, но, к сожалению, Нобл совершенно прав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160
— Проклятье... Вера! — Осборн снова стоял спиной к двери. Он был сердит, уязвлен, растерян. — Что, черт возьми, происходит?
Вера молчала.
— Почему ты не можешь сказать мне, где ты находишься?
— Потому что...
— Почему?!
Осборн снова выглянул из кабинки. Коридор был пуст. Он повернулся к телефону.
— Вера... — начал он, и вдруг его осенило. — Ты с ним! Ты с этим французишкой, да?
Вера сердцем почувствовала эту вспышку ревности, но одновременно и неприязнь к Осборну. Значит, он все-таки ей не доверяет.
— Нет, я не с ним. И не называй его так.
— Вера, не надо лгать. Проклятье... Только не сейчас... Если он с тобой, скажи мне!
— Пол, прекрати! Или замолчи, или убирайся к черту!
Внезапно Осборн осознал, что не слушает Веру, а пытается здраво рассуждать. На него навалился страх, терзавший его после смерти отца, страх потерять любимого человека. Гнев, ярость, ревность — так он защищал, ограждал себя от боли. Но в тоже время — и отталкивал от себя людей, которые любили его, превращал их любовь в чувство, больше похожее на жалость. И, проклиная их за предательство, уползал в свою берлогу, израненный и больной, чужой всему миру.
Как при внезапном озарении, он понял, что если еще можно остановить это саморазрушение, то он должен попытаться сделать это немедленно. И как бы ни была трудно, послать к черту все подозрения — и поверить ей.
Вжавшись спиной в угол кабины, Осборн выговорил:
— Прости меня. Мне стыдно.
Вера присела у небольшого письменного стола и провела рукой по волосам. На столе стояла маленькая глиняная статуэтка — ослик, наверно вылепленный ребенком. Неумелая, примитивная фигурка, но с пронзительно чистыми, трогательными линиями. Вера подержала статуэтку в руке, а потом прижала ее к груди.
— Я боялась полиции, Пол. И не знала, что мне делать. В отчаянии позвонила Франсуа. Представляешь, как это было трудно, после того, как я ушла от него?.. Он спрятал меня здесь, на ферме, а сам уехал в Париж. Здесь меня охраняют три агента тайной полиции. Никто не должен знать, где я нахожусь, поэтому я не могу сказать и тебе. Вдруг нас подслушивают...
Осборн почувствовал душевный подъем. Ревность исчезла без следа.
— Ты в безопасности, Вера?
— Да.
— Боюсь, мне пора вешать трубку, — сказал Осборн. — Позволь мне перезвонить завтра.
— Пол, ты в Париже?
— Нет. А что?..
— Там для тебя опасно!
— Тот человек мертв. Его убил Маквей.
— Я знаю. Но ты еще не знаешь, что он из Штази. Говорят, что Штази распустили, но я в это не верю.
— Ты узнала это от Франсуа?
— Да.
— Зачем потребовалось Штази убивать Альберта Мерримэна?
— Пол, послушай, — в голосе Веры звучала тревога, — Франсуа уходит в отставку. Об этом объявят завтра утром. Ему пришлось согласиться на это под давлением людей из его партии. Его отставка связана с новым экономическим сообществом, с новой европейской политикой.
— Что ты имеешь в виду? — Осборн был в недоумении.
— Франсуа считает, что правительство сейчас находится под сильным германским влиянием и что Германия стремится взять под свой контроль всю Европу. Ему это не нравится, он считает, что новая политика ущемляет интересы Франции.
— То есть его вынудили подать в отставку?
— Да, очень деликатно, но бесповоротно.
— Вера, Франсуа не высказывал подозрений, что его жизни угрожает опасность, если он не уйдет?
— Мне он об этом не говорил...
Осборн почувствовал, что у Веры были те же подозрения, что и у него. Она постоянно думала об этом.
Франсуа Кристиан спрятал ее на ферме под охраной трех агентов тайной полиции — разве это не подтверждает, что происходящее как-то связано с французской политикой? Возможно, Франсуа опасался, что Веру попытаются использовать, чтобы оказать на него дополнительное давление. А может, он спрятал ее, потому что теперь она связана через Осборна и Маквея с делом Лебрюна и его брата?
— Вера, — сказал Осборн, — плевать я хотел, подслушивают нас или нет. Слушай меня внимательно. Что именно говорил Франсуа о связи между моей историей. Альбертом Мерримэном и политикой Франции?
— Не помню... не могу сказать точно... — Вера посмотрела на глиняного ослика, повертела его в руках, а потом осторожно поставила на место. — Помню, бабушка рассказывала мне, как жилось во Франции во время Второй мировой войны. Когда нацисты вошли в Париж, — тихо добавила она. — Город ни на минуту не покидал страх. Людей хватали безо всяких объяснений и уводили навсегда. Сосед доносил на соседа, брат на брата... Повсюду — вооруженные люди. Пол... — она заколебалась, и он понял, что Вера перепугана до смерти, — я чувствую, как эти тени нависают над миром снова...
Осборн услышал за своей спиной шум. Он резко повернулся к двери. Перед кабинкой стояли Маквей и Нобл. Маквей рванул на себя дверь.
— Вешайте трубку, — рявкнул он. — Сейчас же!
Глава 84
Осборн хотел сказать Вере еще что-то, но Маквей нажал на рычаг и разъединил их. Спустя несколько секунд через бар они вышли из отеля на маленькую улочку.
— Девушка? — процедил сквозь зубы Маквей, открывая перед ним дверцу неприметного «ровера», ожидавшего на углу. — Вера Моннере, не так ли?
— Да, — отрезал Осборн. Маквей вторгался в его личную жизнь, и это ему очень не нравилось.
— Она под присмотром парижской полиции?
— Нет. Секретной службы.
Дверцы захлопнулись, и шофер Нобла тронул машину. «Ровер» сделал круг по Пиккадилли и свернул к Трафальгарскому скверу.
— Номер прослушивался? — ровно произнес Маквей, покосившись на нацарапанные на руке Осборна цифры.
— Чего вы добиваетесь? — Осборн втянул руку под рукав.
— Надеюсь, вы не подписали смертный приговор Вере Моннере.
Нобл повернулся к ним с переднего сиденья:
— Как вы узнали номер?
Осборн посмотрел в окно.
— Какая разница?
— Вы спрашивали, где телефон, или знали заранее?
— Телефоны в вестибюле были заняты. Я спросил, есть ли где еще.
— И вам ответили.
— Ну разумеется.
— Кто-нибудь видел, как вы зашли в кабину?
Маквей внимательно слушал, не вмешиваясь.
— Нет, — быстро ответил Осборн и тут же вспомнил. — Негритянка уборщица, она чистила ковер в коридоре пылесосом.
— Разговор по телефону-автомату вычислить не сложно, — сказал Нобл.
— В особенности если вы точно знаете, с какого звонили аппарата. Дать пятьдесят фунтов нужному человеку — и вам назовут номер, с которым произведено соединение, город, улицу, полный адрес и меню последнего обеда. В течение нескольких минут.
Осборн сидел молча, глядя на проносившиеся мимо лондонские улицы, сияющие ночными огнями. Ему неприятно было это слушать, но, к сожалению, Нобл совершенно прав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160