— Отвечайте прямо и без утайки, — когда он говорил таким голосом, его орки были готовы спрятаться куда угодно, — кто вы и куда шли? Кто вы? Ты! — показал он на старшего. — Смотреть мне в глаза! Я приказываю!
Раскосые зеленовато-желтые глаза с красной точкой зрачка уставились на него. Ха… Ну, сейчас ты все расскажешь сам.
Говорили, что когда он смотрит на кого-нибудь, желая узнать ответ, то видны только его глаза, пылающие белым, а вокруг — давящая, душная, тяжелая тьма. И бедняга готов открыть все сам, только бы не видеть, не видеть этих глаз, вырваться из этой тьмы. Взгляд его медленно, словно нож в глину, стал входить в сознание противника. Сейчас будет страх, боль, сопротивление — и сдача. У орков нет аванирэ. А и было бы — не останется после того, как они дадут великую клятву Морготу. Он не может быть диким орком — он в тунике Ангбанда. Но даже если и не так, у орка внутри живет Тьма, и она заставит его сдаться.
Стена.
Стена?
«Нет, это не может быть аванирэ. Надо же, Учитель, стало быть, подстраховался, поставил щит. Значит, ждал, что я буду доискиваться…» — Саурон стиснул зубы. Теперь выхода нет. Если он не попробует проломить эту защиту, Хозяин потом изведет его насмешками. Если попробует и не прорвется — то же самое. Значит, надо прорваться.
Он должен заставить себя уважать!
…Стена.
Это не щит, это другое!
Этого просто не может быть.
Это нечто другое… Даже Хозяин не так силен…
Аванирэ?
— Вот как? — тихо сказал майя, возвращаясь к яви и глядя прямо в глаза старшего. — Повтори клятвы, которые ты давал Хозяину. Сейчас. Немедленно.
— Кто ты таков, чтобы… — начал было коренастый орк, но майя перебил его:
— Кто ты таков? Ну, говори! Чего ты боишься? Всего лишь повторить то, что ты уже однажды говорил. Не бойся волю свою ты уже и так потерял, — усмехнулся он, глядя в глаза старшего, — так что от повторения клятвы тебя не убудет. Ну? Я жду!
— Тебе уже сказали, — сквозь зубы протянул тот, — что не тебе такие клятвы выслушивать! Или в Хозяева навострился? Не высоко ли метишь? Что Сам-то скажет, когда до него слух дойдет?
— Вот как запел, — осклабился майя. — Ну, послушай теперь мою песенку…
…Он стоит на коленях, рвота подступает к горлу, рука, которой он опирается на пол, предательски дрожит…
А на полу лежит эльф, и изо рта у него течет кровь, глаза безумные… Значит, он все же пробился, пробился через эту проклятую стену аванирэ! Он смог! Теперь этот эльда принадлежит ему…
Он склонился над упавшим — и отпрянул, обжегшись о голубой уголь взгляда.
Нет.
Больше нет чар. Все раскрыто. Но стена, стена не рухнула. Проклятая сила… Что это, я хочу знать, что это?!
Я ненавижу тебя! Я ненавижу Тебя!
Хрипло, всхлипывая от злости и унижения:
— Ты узнаешь… что такое отчаяние, эльда. Т…твоя эстель… обман. Ложь. Тебе не на что надеяться… Ты с…дашься. Сдашься…
Майя тряхнул головой. Воспоминания до сих пор вызывали жгучий стыд и злость. Самонадеянный мальчишка — проломить аванирэ, чего сам Хозяин не мог! А как хотелось попробовать силу и, если все выйдет, показать Властелину, что он не просто не хуже его, а может сделать даже то, что владыке не под силу. Глупец, глупец… А если бы он пропустил их тогда, не свалилась бы потом ему на голову эта девица проклятой псиной, — он потрогал горло.
Что же, теперь о его позоре никто не смеет говорить. Все уже умерли. А Хозяин — что ж, этим и должно было кончиться. И он майя Ортхэннэр, Гортаур, Тху, Саурон и как там еще его называли — Аннатар, да, поступил очень мудро, оставшись в стороне. Уцелел.
Аванирэ — это та крепость, которую берут осадой, подкопом, измором. Берут изнутри. Он сделал все, чтобы ослабить тело этого человека — а дух у людей очень сильно зависит от тела. Убедить его невозможно. Но можно заставить его думать так, как нужно ему, Саурону. И если он сделал все правильно, то Кольцо должно помочь… Обязано.
— Все когда-то кончается, — услышал он и резко поднял голову, очнувшись уже в шестиугольной комнате.
— Да. Но не для тебя, — усмехнулся майя, и нуменорец почему-то подумал, что Саурон похож на волка, хотя сходства не было никакого.
Майя встал, взял со стола шкатулку, открыл ее, придирчиво осмотрел содержимое и достал оттуда узенькое тусклое кольцо. Трудно было определить, что за металл. Оно казалось то железным, то бронзовым, то серебряным, то золотым. Нуменорец недоуменно смотрел, как майя надевает колечко ему на палец. Нахмурился. Хмыкнул.
Интересно, чему смеется? Его мысли майя прочесть пока не мог — человек еще не сказал «да», как тот молодой морадан.
Майя сел напротив. Собственное кольцо сейчас казалось невероятно холодным. К концу оно будет, скорее всего, горячим. Раскаленным.
— И как этот подарочек понимать? — насмешливо округлил брови человек.
— Вроде бы твой государь тоже одарил тебя перстнем? — прищурился майя.
— А, так это ты девку мне подсунул… Ну, что же, я тебе отвечу. Перстень мне подарил мой государь, мой родич и нуменорец, — спокойно ответил Хэлкар. — А ты мне не государь, и не родич, и вообще не человек.
— А кто же я?
— Сука.
И это они считают оскорблением?
Любопытно, что он будет говорить после. Главное, чтобы не повредился разум. Или повредился ровно настолько, чтобы соответствовать нужным целям. Будет жаль, если не выдержит.
«Что нужно сделать? Нужно разобрать этого человека по кирпичикам и собрать снова, заменив один-единственный кирпичик. Вместо верности Нуменору должна стоять верность мне. Сейчас он считает Нуменором именно Нуменор. Нужно, чтобы он подразумевал под Нуменором иное.
Останется все как прежде. Останется все — только верность будет иная…»
Обыденность обстановки, наверное, действительно несколько сбивала человека с толку. Хотя виду он не подавал, но, судя по тому, каким острым, почти режущим стал его взгляд, он ждал чего-то. Но что может произойти здесь, где только стены, да открытые окна, да ясный день за ними, да ласковый ветер… Майя почти ощущал, как мечутся мысли нуменорца, как воображение начинает рисовать нечто смутное, неопределенное, а потому пугающее своей неизвестностью и непредсказуемостью.
Но этот человек скоро возьмет себя в руки. Долго тянуть нельзя.
А вдруг — не получится? Нет, такого не может быть. Должно все получиться. Обязано.
Майя выпрямился в кресле и поймал упорный, жесткий взгляд человека. Так они сидели несколько мгновений, глаза в глаза. Если бы кто-то видел эту сцену со стороны, то ему показалось бы, что воздух дрожит и звенит на пределе слышимости, а глаза соперников словно связал иссиня-белый ледяной луч.
А нуменорцу казалось, будто его окружает душная, давящая тьма и в ней белым, нестерпимым огнем пылают два бездонных глаза без зрачков. Он тяжело задышал, на лбу выступили бисеринки пота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195