— Что они попробуют скинуть нас в море. Что мы не пойдем за ними, а будем держать побережье.
— Верно-верно, — хмыкнул Ондохмр. — Продолжай.
Юноша, воодушевленный похвалой, продолжил:
— Должна быть проведена полная разведка…
— Ну, ты мне азы-то не излагай. Неужто без тебя не догадались? Ты мне еще про политическую обстановку доложи! Это уже пускай Стража работает, ее хлебушек. Вот окопаемся, дадим им пару-тройку раз по носу и начнем подробную разведку местности. Я картам не слишком доверяю, свой глаз — алмаз. Оно всегда вернее будет.
— У нас нет конницы, — чуть помолчав, сказал юноша неуверенным голосом, не зная, чем еще поразить легата.
— У нас есть нуменорская пехота, — хмыкнул легат. — Тутошние кони мало кого из нас выдержат, только в обоз и годны. Нуменорские кони слишком ценны, чтобы их на войну тратить. На них только полководцам ездить, — он с усмешкой глянул на ординарца, — а я простой легат. Вот потому мы далеко пока и не полезем. Наше дело закрепиться. Потом прибудут другие, и начнем продвижение. — Он махнул рукой вдоль побережья. — Вон там высадятся, если уже не высадились. К осени, если все пойдет как надо, мы замкнем вокруг Умбара кольцо. То есть наши войска, мы-то останемся здесь. И корабли останутся с нами. Море — наше. Оно наша крепость. — Он усмехнулся. — А коня я себе еще заведу.
Аттанир привел десятку в крепость уже ночью. Сразу же побежал наверх, к коменданту Азрахилю.
— Ну? — Тот ждал его.
— Окапываются, — переводя дух, ответил Аттанир. — Конницы, как вы и сказали, нет. Но за спиной у них море, и корабли никуда не уходят. И их много.
— Понятно, — протянул Азрахиль. — Ладно, иди спи. Изиндор тебя сменит.
Из письма в Керанан
«Я давно не видел наших детей. Надеюсь, что когда-нибудь я все же обниму их и тебя, моя дорогая жена, и они еще не настолько вырастут, чтобы я совсем их не узнал. Они еще не забыли меня? А ты меня помнишь?
Я уверен, что все будет хорошо. И мы еще увидимся и вместе будем стоять и смотреть на море. А потом мы будем строить корабли — настоящие, а не то, что называют кораблями у вас, в Ханатте. Я хотел строить корабли, да не успел. Ничего вот отобьемся, и все снова будет как прежде.
Милая моя жена, стыдно мне просить тебя об этом, ибо не женское это дело, но поторопи отца, пусть соберет войска и пришлет помощь. Пора ему вспомнить о слове, пора понять, что, если мы не устоим, очередь — за Ханаттой. Пусть не медлит. Пусть объявит общий сбор. Ханатта велика, пусть воины ее не так могучи и обучены, как морэдайн или войска, созданные твоим блаженной памяти прославленным дядей, но их много. Мы затопим врагов, засыплем, как песок. Только пусть он даст войско, поторопи его, очень тебя прошу. Если не ради нас, так ради сына. Ведь твой отец не может не любить своего внука.
Наверное, проще всего было бы оставить город. Но мои люди не хотят. Если кольцо замкнется, то я уже не прорвусь или прорвусь с большой кровью. Все зависит от сражения у Ондоста…
Я все же верю, что все будет хорошо. Верю в нашу удачу, верю в твоего брата.
Когда кончится война, я построю для нас корабль…»
Дулгухау развернул свиток, зашитый в вощеную кожу и запечатанный красной печаткой со знаком павлина — печатка Аннахайри. Сердце его бешено колотилось. Гонец сел прямо у стены на пол и заснул — привычка спать при любой возможности и в любых обстоятельствах взяла свое. Он, наверное, скакал долго и без отдыха. Дулгухау очень хотелось расспросить его о многом. Но разбудить его было сейчас невозможно, да и немилосердно.
Аннахайри писала на адунаике. Удивительно. Никогда прежде она так не делала, чуть ли не нарочито презирая язык мужа. Дулгухау читал, поначалу улыбаясь над смешными ошибками, но затем перестал воспринимать что-либо, кроме жуткого смысла строк:
«…Я узнала не то чтобы случайно, у меня везде есть свои уши. Точнее, розовые надушенные ушки женщин дворца. Многие из них падки до золота, другие просто почему-то боятся меня, некоторые и вправду умеют быть верными, а четвертые влюблены в моего брата Денну. Так что я знаю много больше прочих.
Муж мой, ты и твои народ преданы. Мой отец договорился с вашими врагами-сородичами, и помощи Ханатта вам не окажет, а взамен они не тронут исконные земли Ханатты. Не спрашивай, почему отец так решил. Я могу найти сотни причин и обосновании, но я не стану этого делать Отец — государь. Отец нарушил слово и нарушил Правду земли перед Солнцем. Это навлечет на нас всех великие бедствия на много поколений вперед. Спасайся, муж мой. Ты знаешь, что нет у меня к тебе великой любви, но я твоя жена, и мои дети — твои дети, а ты человек достойный. И еще тебя предали. Потому ныне нет мне другого пути. Брат мой едет к тебе, он ничего не знает о предательстве. Если он вернется домой, его убьют.
Я не знаю, смогу ли я бежать отсюда, я как заложница во дворце. Я не знаю, куда бежать тебе и твоим людям, но в Ханатте вам земли нет. Вас перебьют, а тебя выдадут твоим сородичам. Я верю, что ты найдешь выход, верю, что найдешь землю, которая станет твоей. Тогда пришли за мной — и мы с детьми найдем способ выбраться отсюда. А пока — спасайся, не медли. И награди гонца — он верный человек и много потрудился для меня».
Дулгухау перечитал и медленно сел, чувствуя отвратный холодок в животе и какую-то пустоту в голове. Веки отяжелели, внезапно захотелось спать. Он сел, посидел немного у стены. Чуть-чуть успокоился. Внезапный удар и с неожиданной стороны. Он медленно стиснул руку в кулак. В сердце медленно закипал гнев, но голова работала с поразительной ясностью. Пока нуменорцы не замкнули кольцо, пока есть возможность уйти, надо прорываться. Возможно, все же удайся остановить нуменорцев у крепости Ондост. Надо уходить. Надо выжить, чтобы потом вернуться. Дулгухау стиснул зубы и вздохнул. Значит, остается только один выход. Только один союзник — Мордор. Выбора больше нет…
Дулгухау спустился с галереи, где у стены по-прежнему дрых гонец, сбежал по ступеням вниз и поймал первого же попавшегося солдата.
— Найди Ангрима. Через два часа хочу всех начальников на совет, в цитадель.
— … и ежели для тебя, князь, мое слово и правда что значит, то я скажу — надо оставить город, пока мы уйти еще можем. Ежели затянем, то будут перекрыты все дороги. Пока нам еще оставили лазейку, ждут, что сами уйдем. Не дураки — с какой-то горькой горделивостью хмыкнул он, — понимают, что с нами сцепиться — не харадрим давить. Пока у нас есть что жрать. А скоро не будет, потому как мы уже ничего не получаем. Не до нас, на востоке бои. И подмога тоже не придет. Я вот что скажу, князь: надо убираться отсюда. Прорвемся до наших, там остановим их, а потом соберемся с силами и вернем свое.
Ангрим говорил спокойно, словно все это было делом обычным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195