И величиной куда больше, чем эти. На Острове клопы, как ни странно, дохнут. А вот тараканы как-то приспособились…
Сверток на столе. Как же хочется скорее развернуть — и страшно. Помотал головой, решительно взял сверток и размотал тонкое полотно… Почти ничего — и так много. Веточка ойолайрэ и короткая записка: «Строй дом».
Человек сел на койку и тихо, счастливо рассмеялся.
Из «Истории царствования государя Тар-Анкалимона»
«Государь был весьма озабочен таким положением дел, ибо слишком многие могли согласно традиции считаться членами королевского рода. А королевский род священен. Мы, нуменорцы, всегда весьма внимательны к истории своего рода и родства. Но слишком многие считались королевскими родичами, и государь хотя по закону и не был обязан защитить их и отвечать за их деяния, но так полагалось по древней традиции. И деяния многих бросали тень на священный род Элроса.
Более всего печалил государя в то время высокородный Халантур, его брат в четвертом колене. Был бы то человек просто никчемный, это не так печалило бы государя. Но был то человек дурной, и трудно было сыскать иных таких. Много раз государь, как глава рода своего, отечески делал внушение высокородному Халантуру. И тот раскаивался, и рыдал и бил себя в грудь, и первое время вел себя достойно, но потом все начиналось сызнова. Хуже того — глядя на оного, многие другие королевские родичи начинали ему подражать, что весьма государя печалило. Потому государь отослал господина Халантура в Умбар, где поставлен он был наместником, ибо иная должность невместна была бы столь близкому государеву родичу. Государь надеялся, что, будучи поставленным на столь важный пост, тот переменит свои привычки…»
Из «Тайной истории государей»
«Ибо в ту пору родичей короля развелось как мух в навозе, и все вплоть до четвертого колена родства носили титул принцев. Да, в начальные века Нуменора прозвание „королевский родич“, а уж тем паче „принц“ было предметом гордости, знаком чести и честности, но ныне все переменилось к худшему. Огромная армия многоюродных дядюшек, тетушек, племянников (к которым, сознаюсь, принадлежал и я) была сущим государством в государстве, со своими законами и привилегиями.
Таковых принцев было на Острове несколько сотен человек, и подвластны оные были только личному государеву суду. И каждый проступок злосчастный государь был вынужден разбирать, и каждого провинившегося неслась защищать толпа тетушек, многоюродных сестриц и прочих дам по причине женской своей жалостливости и дурости.
И, главное, таковые преступники не подлежали наказанию смертью. На Острове наказание смертью вообще было всегда делом редким и чрезвычайным. У наших предков худшей карой считалось изгнание, а изгонять с Острова есть куда…
Однако одно дело изгой простого происхождения, другое — королевского рода. Тому, кто стоит высоко, и отвечать следует строже… К тому же пройдет не так много времени, и везде будет закон Нуменора — и куда же тогда ссылать?
Времена меняются, и каждое последующее поколение дурнее прежнего. Что годилось прежде, не годится сейчас. Нынче нельзя быть снисходительным, чтобы зараза, оставшаяся с древних времен, не поразила и Остров…
Имя короля должно быть незапятнано. И потому государь искал лишь случай, который позволил бы ему переменить такое положение.
На месте государя я бы числил среди своих родичей только тех, у кого есть дар крови — то, что мы зовем королевским Даром. А таких очень немного, и это прежде всего князья Андунийские.
Но государь колебался. Он не любил резких перемен и суровых решений, он старался решать все тихо и незаметно. Так при отце его было в случае с принцем Эльдарионом, который, по счастью, сам погиб. Так что нужен был поистине вопиющий проступок, чтобы заставить государя действовать решительно…»
Из ответов Бреголаса
«Нас далеко разбросало по свету. Я оказался в Четвертом легионе „Дагнир“, мы держали Харондор, строили, по обыкновению, укрепления вдоль границы, дабы харадрим знали, что мы стали здесь твердой ногой и останемся здесь навсегда. Тут прежде были морэдайн, теперь тут будем мы. Мы строили крепости на месте их крепостей, порой даже не очень перестраивая их. Все же они от нашего корня, хотя и порченые. Жаль.
А он еще прежде меня уехал в Умбар. На него имели виды люди из Корпуса Стражи, но вроде бы он предпочел службу таможенника. Впрочем, Стражи не распространяются о своих делах, да и Орхальдор был не болтлив. Однако я не сомневаюсь — на любом месте он был бы лучшим и самым верным слугой отечества…
А еще он хотел построить дом, завести семью, как подобает всякому мужчине. Думаю, он собирался обосноваться в Умбаре и жить там, начав с нуля. Он был гордым человеком и всегда сам хотел себя сделать. Я не сомневался, что он, как всегда, составил себе план и обязательно его выполнит Отчасти я даже завидовал ему — у меня не было никакого плана, только смутные стремления, мечты да щенячий восторг от того, что я буду теперь солдатом нашей непобедимой армии».
…У арестанта осунувшееся, заросшее щетиной лицо, ввалившиеся глаза, от него воняет давно не мытым телом, застарелой мочой, гнилью — словом, камерой. Руки связаны за спиной. Он сидит на деревянном табурете, широко расставив ноги и щуря темно-серые глаза, отвыкшие от солнца. Орхальдор долго смотрит на него, подперев подбородок ладонями.
— Итак, говорить будем?
Арестант фыркает.
— А ты, господин хороший, вроде ж таможенный? Не твоя епархия.
— Здесь спрашиваю я. Ты — отвечаешь.
Арестант сплевывает на пол.
— Пошел ты в жопу. Не буду я с тобой говорить.
— Придется.
Арестант ухмыляется щербатым ртом.
— Да неужто? Пытать будешь? Вроде у нас пыток-то нет?
— У кого «у нас»?
Арестант зло скалится.
— В Нуменоре. В нашей с вами благословенной империи.
— В моей. Ты свой Нуменор продал.
Арестованный молчит. Смотрит в пол. Когда поднимает лицо, оно чем-то неуловимо напоминает волчью морду.
— Кто тебе передал пергамент и кому ты был должен его отдать? Будешь говорить — возможно, останешься жить.
— А зачем? Моим-то все равно, повесят меня или на галерах буду гнить… Ты, что ли, их кормить будешь?
— Ты сам выбрал.
— Я ради семьи… — Арестант с трудом проталкивает в горло комок.
— Потому что они — твои, а остальные — не твои. Разве не так?
Арестант вяло хмыкает.
— А что мне остальные? Им плевать. И всему Нуменору плевать. И тебе плевать.
— Мне — нет. Потому я тебя допрашиваю, а не ты — меня.
— Так если тебе не плевать, может, отпустишь? А я ведь не забуду. А?..
— Вот на это мне точно наплевать. А с врагами я сделок не заключаю. Свое ты получишь, это я тебе обещаю. А вот что именно ты получишь — это уже зависит от тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195
Сверток на столе. Как же хочется скорее развернуть — и страшно. Помотал головой, решительно взял сверток и размотал тонкое полотно… Почти ничего — и так много. Веточка ойолайрэ и короткая записка: «Строй дом».
Человек сел на койку и тихо, счастливо рассмеялся.
Из «Истории царствования государя Тар-Анкалимона»
«Государь был весьма озабочен таким положением дел, ибо слишком многие могли согласно традиции считаться членами королевского рода. А королевский род священен. Мы, нуменорцы, всегда весьма внимательны к истории своего рода и родства. Но слишком многие считались королевскими родичами, и государь хотя по закону и не был обязан защитить их и отвечать за их деяния, но так полагалось по древней традиции. И деяния многих бросали тень на священный род Элроса.
Более всего печалил государя в то время высокородный Халантур, его брат в четвертом колене. Был бы то человек просто никчемный, это не так печалило бы государя. Но был то человек дурной, и трудно было сыскать иных таких. Много раз государь, как глава рода своего, отечески делал внушение высокородному Халантуру. И тот раскаивался, и рыдал и бил себя в грудь, и первое время вел себя достойно, но потом все начиналось сызнова. Хуже того — глядя на оного, многие другие королевские родичи начинали ему подражать, что весьма государя печалило. Потому государь отослал господина Халантура в Умбар, где поставлен он был наместником, ибо иная должность невместна была бы столь близкому государеву родичу. Государь надеялся, что, будучи поставленным на столь важный пост, тот переменит свои привычки…»
Из «Тайной истории государей»
«Ибо в ту пору родичей короля развелось как мух в навозе, и все вплоть до четвертого колена родства носили титул принцев. Да, в начальные века Нуменора прозвание „королевский родич“, а уж тем паче „принц“ было предметом гордости, знаком чести и честности, но ныне все переменилось к худшему. Огромная армия многоюродных дядюшек, тетушек, племянников (к которым, сознаюсь, принадлежал и я) была сущим государством в государстве, со своими законами и привилегиями.
Таковых принцев было на Острове несколько сотен человек, и подвластны оные были только личному государеву суду. И каждый проступок злосчастный государь был вынужден разбирать, и каждого провинившегося неслась защищать толпа тетушек, многоюродных сестриц и прочих дам по причине женской своей жалостливости и дурости.
И, главное, таковые преступники не подлежали наказанию смертью. На Острове наказание смертью вообще было всегда делом редким и чрезвычайным. У наших предков худшей карой считалось изгнание, а изгонять с Острова есть куда…
Однако одно дело изгой простого происхождения, другое — королевского рода. Тому, кто стоит высоко, и отвечать следует строже… К тому же пройдет не так много времени, и везде будет закон Нуменора — и куда же тогда ссылать?
Времена меняются, и каждое последующее поколение дурнее прежнего. Что годилось прежде, не годится сейчас. Нынче нельзя быть снисходительным, чтобы зараза, оставшаяся с древних времен, не поразила и Остров…
Имя короля должно быть незапятнано. И потому государь искал лишь случай, который позволил бы ему переменить такое положение.
На месте государя я бы числил среди своих родичей только тех, у кого есть дар крови — то, что мы зовем королевским Даром. А таких очень немного, и это прежде всего князья Андунийские.
Но государь колебался. Он не любил резких перемен и суровых решений, он старался решать все тихо и незаметно. Так при отце его было в случае с принцем Эльдарионом, который, по счастью, сам погиб. Так что нужен был поистине вопиющий проступок, чтобы заставить государя действовать решительно…»
Из ответов Бреголаса
«Нас далеко разбросало по свету. Я оказался в Четвертом легионе „Дагнир“, мы держали Харондор, строили, по обыкновению, укрепления вдоль границы, дабы харадрим знали, что мы стали здесь твердой ногой и останемся здесь навсегда. Тут прежде были морэдайн, теперь тут будем мы. Мы строили крепости на месте их крепостей, порой даже не очень перестраивая их. Все же они от нашего корня, хотя и порченые. Жаль.
А он еще прежде меня уехал в Умбар. На него имели виды люди из Корпуса Стражи, но вроде бы он предпочел службу таможенника. Впрочем, Стражи не распространяются о своих делах, да и Орхальдор был не болтлив. Однако я не сомневаюсь — на любом месте он был бы лучшим и самым верным слугой отечества…
А еще он хотел построить дом, завести семью, как подобает всякому мужчине. Думаю, он собирался обосноваться в Умбаре и жить там, начав с нуля. Он был гордым человеком и всегда сам хотел себя сделать. Я не сомневался, что он, как всегда, составил себе план и обязательно его выполнит Отчасти я даже завидовал ему — у меня не было никакого плана, только смутные стремления, мечты да щенячий восторг от того, что я буду теперь солдатом нашей непобедимой армии».
…У арестанта осунувшееся, заросшее щетиной лицо, ввалившиеся глаза, от него воняет давно не мытым телом, застарелой мочой, гнилью — словом, камерой. Руки связаны за спиной. Он сидит на деревянном табурете, широко расставив ноги и щуря темно-серые глаза, отвыкшие от солнца. Орхальдор долго смотрит на него, подперев подбородок ладонями.
— Итак, говорить будем?
Арестант фыркает.
— А ты, господин хороший, вроде ж таможенный? Не твоя епархия.
— Здесь спрашиваю я. Ты — отвечаешь.
Арестант сплевывает на пол.
— Пошел ты в жопу. Не буду я с тобой говорить.
— Придется.
Арестант ухмыляется щербатым ртом.
— Да неужто? Пытать будешь? Вроде у нас пыток-то нет?
— У кого «у нас»?
Арестант зло скалится.
— В Нуменоре. В нашей с вами благословенной империи.
— В моей. Ты свой Нуменор продал.
Арестованный молчит. Смотрит в пол. Когда поднимает лицо, оно чем-то неуловимо напоминает волчью морду.
— Кто тебе передал пергамент и кому ты был должен его отдать? Будешь говорить — возможно, останешься жить.
— А зачем? Моим-то все равно, повесят меня или на галерах буду гнить… Ты, что ли, их кормить будешь?
— Ты сам выбрал.
— Я ради семьи… — Арестант с трудом проталкивает в горло комок.
— Потому что они — твои, а остальные — не твои. Разве не так?
Арестант вяло хмыкает.
— А что мне остальные? Им плевать. И всему Нуменору плевать. И тебе плевать.
— Мне — нет. Потому я тебя допрашиваю, а не ты — меня.
— Так если тебе не плевать, может, отпустишь? А я ведь не забуду. А?..
— Вот на это мне точно наплевать. А с врагами я сделок не заключаю. Свое ты получишь, это я тебе обещаю. А вот что именно ты получишь — это уже зависит от тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195