Уполз беглец довольно далеко, так что надо бы поторопиться, чтобы закончить до ночи…
Северное предзимье встретило его сырым тяжелым ветром и мокрым снегом. Снег этот долго не пролежит, растает поутру, но он — предвестье близкой зимы. Скоро мороз прихватит раскисшие от дождей дороги, утра станут звонкими, красно-розовыми и морозными, ледок затянет грязные лужи и озерца… Он вспомнил, как в детстве осторожно шел по тонкому прозрачному льду неглубокого озерка, прозрачного до самого песчаного дна, а по берегам ручья намерзшие на кончики трав ледяные капли звенели, как маленькие колокольцы…
Он улыбнулся, закутался поплотнее в тяжелый суконный плащ, прокопченный у сотен костров, а потому не поддающийся дождю. Говорят, пастухи диких горцев носят плащи из козьих и овечьих шкур и вода стекает с них, не вымачивая плаща. Завести бы такой — и тепло, и сухо, пусть и воняет козлом, когда дождь.
Добирался он с караваном, хотя дороги хорошо блюлись, патрулировались и содержали их в порядке. Просто одному не хотелось ехать. Теперь пути будут приводить в порядок весной, но и до весны по ним будут ходить и редкие караваны и военные отряды, и патрули, будут мчаться отважные королевские гонцы. А сейчас вязкая грязь сменилась щебенчатой насыпью, что означало, что до Форноста осталось всего ничего. И к вечеру они увидят его крепкие кряжистые стены. Убранные серые поля, огоньки ферм и усадеб, редкие замки по холмам… Родные края. Возрадуйся, Хамдир.
Не радовалось как-то. Долг был выполнен, он возвращался домой — но на душе было пусто и тяжело. Что-то было не так. Он не понимал, что именно, но от ощущения отделаться не мог.
Он устал. Он очень устал. Дело было даже не в усталости тела — устало сердце. Оно не радовалось окончанию погони, оно не радовалось возвращению домой. Хамдир лежал в комнатушке офицерской казармы, отмытый и накормленный, переодетый в сухое, и видел тяжелые сны. А во снах он видел не то черную тучу, не то черную волну, которая медленно застила небо, видел девять теней и слышал пронзающие душу ужасом и бессилием вопли, не то человеческие, не то птичьи. Видел, как рушатся в бездну и бурги, и крепкие стены Форноста, и какие-то дворцы, и непонятные здания, а потом его подняло ввысь, и он увидел равнину, освещенную ровным жутким оранжевым светом мертвого, приколоченного к такому же мертвому небу солнца, равнину, на которой рядами, уходя в бесконечность, стояли войска. И было жутко, и хотелось кричать — нет, не надо, я не хочу! Потому что это был конец всех концов, и он это знал. Он знал, что битва окончится победой, но это будет воистину битва битв, и страшнее ее нет и не было ничего — и потому не было страшно так, как должно быть. Он просто не мог вообразить себе грядущего ужаса. Понимал только, что этот ужас неминуем, его придется все равно пережить, чтобы увидеть грядущую Арду Исцеленную.
«Нельзя поддаваться страху. Верь и дерись. Иначе не выйдет», — словно бы проговорил кто-то.
И тут Хамдир проснулся.
И понял, что он не один.
И что комната не та.
— Ну вот, очнулся, — пробормотал кто-то в темноте. Горела свеча, и вокруг нее стоял размытый ореол. На молчаливый вопрос Хамдира последовал все такой же ворчливый ответ: — Да в доме наместника.
— А что я тут делаю?
— Болеете. Наместник вас велел забрать, батюшку вашего вызвал.
— Так сколько я тут лежу? — прошептал Хамдир, внезапно почувствовав жуткую жажду и одновременно снова ощутив присутствие .
Он с трудом сел, озираясь. Из темноты ему протянули пить. Рука была очень изящной и крепкой. Затем присутствие исчезло, а после глотка горячего незнакомого напитка снова потянуло в сон, но теперь он знал, что будет спать спокойно и встанет здоровым.
Наместник выслушал отчет молча, кивая головой.
— Ты честно выполнил свой долг. Судить его — уже не твое дело. — Хамдир не сразу понял, что наместник зовет его на «ты». Это означало доверие. Он коротко кивнул, перехватив вопросительный взгляд наместника.
— Я не хотел бы, чтобы ты возвращался в форт. Ты можешь сделать больше. И я прошу тебя взяться за гораздо более тяжелую задачу. Это задача на всю жизнь И это служба не только Нуменору — я имею в виду не один Остров, а все земли его Закона. Это служба гораздо большему, чем государство или народ. Не усмехайся, нахал, это высокие слова, но не всегда высокие слова пусты. Сейчас я говорю именно то, что говорю. — Хамдир молча выругал себя. — Помогли ли тебе те бумаги, что я дал тебе?
Сотник кивнул. Непонятные бумаги, которые он показывал совершенно непонятным людям, оказывали просто волшебное действие. И Хамдира опять же всегда при встрече с этими людьми не покидало ощущение . Такое же как сейчас.
— Скажите, — вдруг спросил Хамдир, — почему ваш род считается в Нуменоре вторым родом после к королевского? Разве у королей нет родни, кроме вас?
Наместник даже не удивился. Задумчиво посмотрел на ладонь, несколько раз сжал и разжал ее, словно пробуя руку после перелома на гибкость.
— У нас в отличие от остальных, — негромко проговорил он, — в роду передается от отца к сыну королевский Дар. От князя к его наследнику.
— У вас тоже? — удивляясь самому себе, спросил сотник.
— Да. Когда я стал совершеннолетним и отец нарек меня своим наследником, он открылся и во мне. Не спрашивай, не объясню. Так есть, и все тут.
Хамдир кивнул. Ощущение присутствия росло.
Он хотел было обернуться, но наместник коротко покачал головой. Улыбнулся кому-то за спиной у Хамдира и сказал:
— Хочу представить тебе нашего друга из Линдона. Он говорит, что из тебя выйдет славный Страж.
Раскаленный песок обжигал ноги. Раскаленное солнце пекло головы. Раскаленная животная ярость вопила сотнями голосов:
— У-бей! У-бей! У-бей!
Голые, если не считать повязок на бедрах, загорелые дочерна тощие горластые мальчишки ловко, словно мелководные рыбешки, проскальзывают среди потных, охваченных азартом людей на каменных скамьях, которым плевать и на беспощадное солнце, и на раскаленный воздух, и на ворье, что как мухи на дерьмо слетается к толпам. Много кто нынче недосчитается кошелька.
Но это все мелочи по сравнению с тем, что творится в белом песчаном кругу.
— У-бей! У-бей!
— Рви его, рви его, Волк!
— А-а-а-а!!! Давай! Змей, давай!
Кровь шипит, мгновенно высыхая на белом песке. Двое молча кружатся, выжидая. Один — чернокожий, гибкий, с плавно перекатывающимися под гладкой кожей мускулами. Другой — загоревший до красно-кирпичного цвета золотоволосый гигант. Оба только в кожаных набедренных повязках, подхваченных поясами с блестящими бляхами, в руках тяжелые кривые мечи.
— Двадцать полусолнц на Волка! Давай!
Быстрый чернявый человечек тут же подскочил к толстому купцу с крашенной в ярко-красный цвет и завитой бородой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195
Северное предзимье встретило его сырым тяжелым ветром и мокрым снегом. Снег этот долго не пролежит, растает поутру, но он — предвестье близкой зимы. Скоро мороз прихватит раскисшие от дождей дороги, утра станут звонкими, красно-розовыми и морозными, ледок затянет грязные лужи и озерца… Он вспомнил, как в детстве осторожно шел по тонкому прозрачному льду неглубокого озерка, прозрачного до самого песчаного дна, а по берегам ручья намерзшие на кончики трав ледяные капли звенели, как маленькие колокольцы…
Он улыбнулся, закутался поплотнее в тяжелый суконный плащ, прокопченный у сотен костров, а потому не поддающийся дождю. Говорят, пастухи диких горцев носят плащи из козьих и овечьих шкур и вода стекает с них, не вымачивая плаща. Завести бы такой — и тепло, и сухо, пусть и воняет козлом, когда дождь.
Добирался он с караваном, хотя дороги хорошо блюлись, патрулировались и содержали их в порядке. Просто одному не хотелось ехать. Теперь пути будут приводить в порядок весной, но и до весны по ним будут ходить и редкие караваны и военные отряды, и патрули, будут мчаться отважные королевские гонцы. А сейчас вязкая грязь сменилась щебенчатой насыпью, что означало, что до Форноста осталось всего ничего. И к вечеру они увидят его крепкие кряжистые стены. Убранные серые поля, огоньки ферм и усадеб, редкие замки по холмам… Родные края. Возрадуйся, Хамдир.
Не радовалось как-то. Долг был выполнен, он возвращался домой — но на душе было пусто и тяжело. Что-то было не так. Он не понимал, что именно, но от ощущения отделаться не мог.
Он устал. Он очень устал. Дело было даже не в усталости тела — устало сердце. Оно не радовалось окончанию погони, оно не радовалось возвращению домой. Хамдир лежал в комнатушке офицерской казармы, отмытый и накормленный, переодетый в сухое, и видел тяжелые сны. А во снах он видел не то черную тучу, не то черную волну, которая медленно застила небо, видел девять теней и слышал пронзающие душу ужасом и бессилием вопли, не то человеческие, не то птичьи. Видел, как рушатся в бездну и бурги, и крепкие стены Форноста, и какие-то дворцы, и непонятные здания, а потом его подняло ввысь, и он увидел равнину, освещенную ровным жутким оранжевым светом мертвого, приколоченного к такому же мертвому небу солнца, равнину, на которой рядами, уходя в бесконечность, стояли войска. И было жутко, и хотелось кричать — нет, не надо, я не хочу! Потому что это был конец всех концов, и он это знал. Он знал, что битва окончится победой, но это будет воистину битва битв, и страшнее ее нет и не было ничего — и потому не было страшно так, как должно быть. Он просто не мог вообразить себе грядущего ужаса. Понимал только, что этот ужас неминуем, его придется все равно пережить, чтобы увидеть грядущую Арду Исцеленную.
«Нельзя поддаваться страху. Верь и дерись. Иначе не выйдет», — словно бы проговорил кто-то.
И тут Хамдир проснулся.
И понял, что он не один.
И что комната не та.
— Ну вот, очнулся, — пробормотал кто-то в темноте. Горела свеча, и вокруг нее стоял размытый ореол. На молчаливый вопрос Хамдира последовал все такой же ворчливый ответ: — Да в доме наместника.
— А что я тут делаю?
— Болеете. Наместник вас велел забрать, батюшку вашего вызвал.
— Так сколько я тут лежу? — прошептал Хамдир, внезапно почувствовав жуткую жажду и одновременно снова ощутив присутствие .
Он с трудом сел, озираясь. Из темноты ему протянули пить. Рука была очень изящной и крепкой. Затем присутствие исчезло, а после глотка горячего незнакомого напитка снова потянуло в сон, но теперь он знал, что будет спать спокойно и встанет здоровым.
Наместник выслушал отчет молча, кивая головой.
— Ты честно выполнил свой долг. Судить его — уже не твое дело. — Хамдир не сразу понял, что наместник зовет его на «ты». Это означало доверие. Он коротко кивнул, перехватив вопросительный взгляд наместника.
— Я не хотел бы, чтобы ты возвращался в форт. Ты можешь сделать больше. И я прошу тебя взяться за гораздо более тяжелую задачу. Это задача на всю жизнь И это служба не только Нуменору — я имею в виду не один Остров, а все земли его Закона. Это служба гораздо большему, чем государство или народ. Не усмехайся, нахал, это высокие слова, но не всегда высокие слова пусты. Сейчас я говорю именно то, что говорю. — Хамдир молча выругал себя. — Помогли ли тебе те бумаги, что я дал тебе?
Сотник кивнул. Непонятные бумаги, которые он показывал совершенно непонятным людям, оказывали просто волшебное действие. И Хамдира опять же всегда при встрече с этими людьми не покидало ощущение . Такое же как сейчас.
— Скажите, — вдруг спросил Хамдир, — почему ваш род считается в Нуменоре вторым родом после к королевского? Разве у королей нет родни, кроме вас?
Наместник даже не удивился. Задумчиво посмотрел на ладонь, несколько раз сжал и разжал ее, словно пробуя руку после перелома на гибкость.
— У нас в отличие от остальных, — негромко проговорил он, — в роду передается от отца к сыну королевский Дар. От князя к его наследнику.
— У вас тоже? — удивляясь самому себе, спросил сотник.
— Да. Когда я стал совершеннолетним и отец нарек меня своим наследником, он открылся и во мне. Не спрашивай, не объясню. Так есть, и все тут.
Хамдир кивнул. Ощущение присутствия росло.
Он хотел было обернуться, но наместник коротко покачал головой. Улыбнулся кому-то за спиной у Хамдира и сказал:
— Хочу представить тебе нашего друга из Линдона. Он говорит, что из тебя выйдет славный Страж.
Раскаленный песок обжигал ноги. Раскаленное солнце пекло головы. Раскаленная животная ярость вопила сотнями голосов:
— У-бей! У-бей! У-бей!
Голые, если не считать повязок на бедрах, загорелые дочерна тощие горластые мальчишки ловко, словно мелководные рыбешки, проскальзывают среди потных, охваченных азартом людей на каменных скамьях, которым плевать и на беспощадное солнце, и на раскаленный воздух, и на ворье, что как мухи на дерьмо слетается к толпам. Много кто нынче недосчитается кошелька.
Но это все мелочи по сравнению с тем, что творится в белом песчаном кругу.
— У-бей! У-бей!
— Рви его, рви его, Волк!
— А-а-а-а!!! Давай! Змей, давай!
Кровь шипит, мгновенно высыхая на белом песке. Двое молча кружатся, выжидая. Один — чернокожий, гибкий, с плавно перекатывающимися под гладкой кожей мускулами. Другой — загоревший до красно-кирпичного цвета золотоволосый гигант. Оба только в кожаных набедренных повязках, подхваченных поясами с блестящими бляхами, в руках тяжелые кривые мечи.
— Двадцать полусолнц на Волка! Давай!
Быстрый чернявый человечек тут же подскочил к толстому купцу с крашенной в ярко-красный цвет и завитой бородой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195