Холод обрушился на него. Ульбар в страхе вырвался из кокона. Теперь кокон казался ему омерзительным, словно кровожадный прозрачный червь, который заманил в пасть жертву и теперь переваривает ее. Ульбар вырывался, клочья радужной слизи цеплялись за него, как щупальца. Он закричал. Тень мелькнула перед глазами — между ним и радужной погибелью стоял Волк.
— Уходи, дурак, — рыкнул Волк, и глаза его сверкнули красным. — Ты слишком слаб, и я могу захотеть сожрать тебя…
Ульбар вернулся в тело слишком быстро. Это было мучительно и страшно. Его рвало, его била крупная дрожь, в животе омерзительно, постыдно тянуло. Он посмотрел на себя — нагого, покрытого потом, дрожащего, на лужицу извергнутого впустую семени.
Он ненавидел брата. Сын наложницы испытывал то, чего был лишен он, сын вождя. Он хотел этого телесного восторга, этой власти.
— И ты, — прохрипел он, обращаясь к мертвому наставнику, — и ты говорил что тело ничего не значит? Дурак, старый, бессильный дурак! Я не хочу умирать!!! Я не хочу без тела!!! Я хочу жить вечно!!!
Ночь ответила молчанием. Даже эха не было в темных холмах. Он был один, и никто не поможет ему.
Почему-то это не повергло его в отчаяние, а наоборот успокоило. Один в мире?
Пусть. Это даже к лучшему. Для одиночки нет законов. Теперь он сам — закон.
Он вернулся в хижину шамана. Растопил очаг, достал котелок и стал готовить нехитрый ужин. В голове потихоньку успокаивались мысли. Нужна свобода. От долгов, от нужд тела. У него должно быть в мире живых все и сразу — тогда он сможет начать свой путь к власти в Мире Духов. А значит, он должен убить брата.
Ульбар снял с огня котелок, неторопливо начал есть, не ощущая вкуса. Взгляд его упал на собственные руки. Он горько усмехнулся. Красивые, изящные, тонкие руки, которые скорее годились бы для женщины, но не для вождя. А сын Ачин — могучий воин, крепкий телом.
Но наставник говорил — дух сильнее, чем меч. А если дух будет побежден прежде тела?
Молодой вождь промчался среди ночи на взмыленном коне мимо часовых. Где-то в степи выли волки — стояла полная луна, и все было видно, как днем. Земля пахла весной. Время зачинать детей, время выгонять скот на молодую траву в дальние пастбища. Срок вешней откочевки близился, а молодой вождь не хотел говорить ни с кем. Ни с седобородыми стариками, ни с покрытыми шрамами зрелыми воинами. К нему не приводили в шатер рабынь и дочерей племени. А последнюю рабыню он просто убил.
Еда не приносила ему удовольствия, плоть спала с его костей. Он мог только пить — вино, сброженное кобылье молоко да злую воду, которую гонят презренные пахари из зерна. Только тогда он мог засыпать тяжелым сном без сновидений.
И стали говорить люди — порча напала на вождя. Порча напала на сына Ачин. И вспомнили о той великой несправедливости, которую учинил его отец своей законной жене.
— Гневаются духи на нас, — говорили старики и женщины, воины и дети. — Порча напала на вождя. Злой дух вселился в него — вон зарубил он свою последнюю рабыню, потому что недостало ему мужской силы.
А сын Ачин жил в страшном мире, в котором в каждой тени, в каждом сне таились духи. Они были ужасны, они лишали его сна и высасывали его силу. И лишь тяжелое беспамятство, которое приносила злая вода, давало ему призрачный отдых. Но после этого тело лишалось сил, а душа — покоя. И не было выхода…
Люди пришли к долине утром ясного вешнего дня. Свора предупредила шамана, и он уже ждал их. Черная кость, презренная кровь… Все пришли с обнаженными головами, в лохмотьях, потупив взгляды в знак покорности. Они стояли, мялись, не зная, с чего начать. А Ульбару было скучно — он уже все знал. И ему в тягость было ждать, пока они осмелятся сказать хоть слово. И потому он заговорил сам:
— Порча на вожде. Род его матери проклят. Убейте его и верните прежнюю законную госпожу, благородную женщину из рода Уль-фангир, и мир вернется в ваши шатры. Я сказал. — Он повернулся и пошел прочь.
На четвертый день те же люди привезли ему голову сына Ачин.
На десятый день на белой кошме правительницы воссела благородная Йанта из рода Уль-фангир. И рабыни одели ее в роскошные одежды, и серебряным гребнем теперь расчесали ее волосы, и принесли ей мед и вино, и молоко, и мясо молодых ягнят, и горячие лепешки из тонкой белой муки, что привозят с севера. И уложили старую владычицу на мягком ложе, которое согрели для нее молодые рабыни, и стража стояла у ее шатра, и власти ее никто не перечил.
Только сын ее, Ульбар, не остался при ней. Никто не видел, как ползла она на коленях за ним и выла, умоляя не бросать ее среди чужих, злых, незнакомых людей на верную погибель.
— Никто не тронет тебя, покуда я жив, — сказал юный шаман. — А жить я буду вечно. Вели приносить в долину довольно еды, и вина, и одежд. И пришли мне красивую молодую рабыню. Прощай.
Он повернулся и ушел.
Рабыня оказалась существом невыносимым. Да, она умела ублажать мужчину, но уже на второй день она начала ныть и требовать служанок, красивых шатров, одежд, украшений и вкусной еды. Она была требовательнее матери. Но мать хотя бы имела право требовать, а эта девчонка, собственность хозяина — по какому праву требовала она? Она хотела быть госпожой, а не служанкой. Ульбар недолго терпел ее и вскоре прогнал. Что-то неладное творится с этим миром, если рабыня так ведет себя с господином. Или он слишком долго жил вне мира и не понимает его законы?
Мать прислала вместо рабыни зрелую женщину, которая умела беспрекословно выполнять все, что приказывал Ульбар. Она готовила пищу, шила одежду, ублажала его ночью, не говоря ни слова. Ее словно бы и не было, все делалось как в сказке, по желанию младшего сына. И теперь он все чаще и дальше уходил в Мир Духов. Но не находил ни покоя, ни ответа на единственный важный для него вопрос — как остаться свободным от жизни и смерти, от своего тела и законов.
Наставник говорил о духах, которые вселялись в живое тело… Но ведь это возможно только до той поры, пока живо его собственное тело, ведь умри оно — и сразу же поводырь поведет его к предкам. Так сказал Волк — уже не наставник. Так говорил дух, житель Мира Духов.
Неужели единственный выход — стать неупокоенным духом? Тем, кто затерялся между мирами живых и мертвых?
В тот день он впервые захотел, чтобы его женщина с ним говорила.
— Как тебя зовут? — спросил он ее, когда она поставила перед ним миску с крепким мясным варевом.
Она не сразу поняла, что он ее спрашивает, и несколько мгновений тупо смотрела на него.
— Как тебя зовут? — повторил он.
— Энгэ, — ответила наконец она. Голос у нее был неожиданно звонкий и приятный. Не то что пронзительно-капризное нытье молодой рабыни.
— Расскажи мне о неупокоенных духах.
— Разве господин не знает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195
— Уходи, дурак, — рыкнул Волк, и глаза его сверкнули красным. — Ты слишком слаб, и я могу захотеть сожрать тебя…
Ульбар вернулся в тело слишком быстро. Это было мучительно и страшно. Его рвало, его била крупная дрожь, в животе омерзительно, постыдно тянуло. Он посмотрел на себя — нагого, покрытого потом, дрожащего, на лужицу извергнутого впустую семени.
Он ненавидел брата. Сын наложницы испытывал то, чего был лишен он, сын вождя. Он хотел этого телесного восторга, этой власти.
— И ты, — прохрипел он, обращаясь к мертвому наставнику, — и ты говорил что тело ничего не значит? Дурак, старый, бессильный дурак! Я не хочу умирать!!! Я не хочу без тела!!! Я хочу жить вечно!!!
Ночь ответила молчанием. Даже эха не было в темных холмах. Он был один, и никто не поможет ему.
Почему-то это не повергло его в отчаяние, а наоборот успокоило. Один в мире?
Пусть. Это даже к лучшему. Для одиночки нет законов. Теперь он сам — закон.
Он вернулся в хижину шамана. Растопил очаг, достал котелок и стал готовить нехитрый ужин. В голове потихоньку успокаивались мысли. Нужна свобода. От долгов, от нужд тела. У него должно быть в мире живых все и сразу — тогда он сможет начать свой путь к власти в Мире Духов. А значит, он должен убить брата.
Ульбар снял с огня котелок, неторопливо начал есть, не ощущая вкуса. Взгляд его упал на собственные руки. Он горько усмехнулся. Красивые, изящные, тонкие руки, которые скорее годились бы для женщины, но не для вождя. А сын Ачин — могучий воин, крепкий телом.
Но наставник говорил — дух сильнее, чем меч. А если дух будет побежден прежде тела?
Молодой вождь промчался среди ночи на взмыленном коне мимо часовых. Где-то в степи выли волки — стояла полная луна, и все было видно, как днем. Земля пахла весной. Время зачинать детей, время выгонять скот на молодую траву в дальние пастбища. Срок вешней откочевки близился, а молодой вождь не хотел говорить ни с кем. Ни с седобородыми стариками, ни с покрытыми шрамами зрелыми воинами. К нему не приводили в шатер рабынь и дочерей племени. А последнюю рабыню он просто убил.
Еда не приносила ему удовольствия, плоть спала с его костей. Он мог только пить — вино, сброженное кобылье молоко да злую воду, которую гонят презренные пахари из зерна. Только тогда он мог засыпать тяжелым сном без сновидений.
И стали говорить люди — порча напала на вождя. Порча напала на сына Ачин. И вспомнили о той великой несправедливости, которую учинил его отец своей законной жене.
— Гневаются духи на нас, — говорили старики и женщины, воины и дети. — Порча напала на вождя. Злой дух вселился в него — вон зарубил он свою последнюю рабыню, потому что недостало ему мужской силы.
А сын Ачин жил в страшном мире, в котором в каждой тени, в каждом сне таились духи. Они были ужасны, они лишали его сна и высасывали его силу. И лишь тяжелое беспамятство, которое приносила злая вода, давало ему призрачный отдых. Но после этого тело лишалось сил, а душа — покоя. И не было выхода…
Люди пришли к долине утром ясного вешнего дня. Свора предупредила шамана, и он уже ждал их. Черная кость, презренная кровь… Все пришли с обнаженными головами, в лохмотьях, потупив взгляды в знак покорности. Они стояли, мялись, не зная, с чего начать. А Ульбару было скучно — он уже все знал. И ему в тягость было ждать, пока они осмелятся сказать хоть слово. И потому он заговорил сам:
— Порча на вожде. Род его матери проклят. Убейте его и верните прежнюю законную госпожу, благородную женщину из рода Уль-фангир, и мир вернется в ваши шатры. Я сказал. — Он повернулся и пошел прочь.
На четвертый день те же люди привезли ему голову сына Ачин.
На десятый день на белой кошме правительницы воссела благородная Йанта из рода Уль-фангир. И рабыни одели ее в роскошные одежды, и серебряным гребнем теперь расчесали ее волосы, и принесли ей мед и вино, и молоко, и мясо молодых ягнят, и горячие лепешки из тонкой белой муки, что привозят с севера. И уложили старую владычицу на мягком ложе, которое согрели для нее молодые рабыни, и стража стояла у ее шатра, и власти ее никто не перечил.
Только сын ее, Ульбар, не остался при ней. Никто не видел, как ползла она на коленях за ним и выла, умоляя не бросать ее среди чужих, злых, незнакомых людей на верную погибель.
— Никто не тронет тебя, покуда я жив, — сказал юный шаман. — А жить я буду вечно. Вели приносить в долину довольно еды, и вина, и одежд. И пришли мне красивую молодую рабыню. Прощай.
Он повернулся и ушел.
Рабыня оказалась существом невыносимым. Да, она умела ублажать мужчину, но уже на второй день она начала ныть и требовать служанок, красивых шатров, одежд, украшений и вкусной еды. Она была требовательнее матери. Но мать хотя бы имела право требовать, а эта девчонка, собственность хозяина — по какому праву требовала она? Она хотела быть госпожой, а не служанкой. Ульбар недолго терпел ее и вскоре прогнал. Что-то неладное творится с этим миром, если рабыня так ведет себя с господином. Или он слишком долго жил вне мира и не понимает его законы?
Мать прислала вместо рабыни зрелую женщину, которая умела беспрекословно выполнять все, что приказывал Ульбар. Она готовила пищу, шила одежду, ублажала его ночью, не говоря ни слова. Ее словно бы и не было, все делалось как в сказке, по желанию младшего сына. И теперь он все чаще и дальше уходил в Мир Духов. Но не находил ни покоя, ни ответа на единственный важный для него вопрос — как остаться свободным от жизни и смерти, от своего тела и законов.
Наставник говорил о духах, которые вселялись в живое тело… Но ведь это возможно только до той поры, пока живо его собственное тело, ведь умри оно — и сразу же поводырь поведет его к предкам. Так сказал Волк — уже не наставник. Так говорил дух, житель Мира Духов.
Неужели единственный выход — стать неупокоенным духом? Тем, кто затерялся между мирами живых и мертвых?
В тот день он впервые захотел, чтобы его женщина с ним говорила.
— Как тебя зовут? — спросил он ее, когда она поставила перед ним миску с крепким мясным варевом.
Она не сразу поняла, что он ее спрашивает, и несколько мгновений тупо смотрела на него.
— Как тебя зовут? — повторил он.
— Энгэ, — ответила наконец она. Голос у нее был неожиданно звонкий и приятный. Не то что пронзительно-капризное нытье молодой рабыни.
— Расскажи мне о неупокоенных духах.
— Разве господин не знает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195