Даже я вижу, когда человек лжет, могу внушить ему мысли, а то и заставить сделать то, что я хочу. Это великая власть — но зачем она мне, жрецу? Если бы такую Силу имел государь, как бы он был велик!
— Я никогда не буду государем, — с нажимом произносит Денна.
— Не зарекайся.
— Не пытайся мне в этом помочь, — резко произносит юноша. Отец Мааран вздрагивает.
— Ты и без Силы силен. — Голос отца Маарана становится сиплым, говорит он отрывисто и быстро, избегая смотреть Денне в глаза. — И я уверен — ты сможешь сделать не только глоток… источник обмелеет… Ты должен! — кричит он. — Кто, если не ты?
— Если не я — что? Что ты хочешь сказать?!
Отец Мааран не смеет уйти. Не смеет смотреть в лицо Денне.
— Ханатте нужен Священный государь. Могучий. Вечный. Твой отец однажды умрет…
Денна вдруг смеется. Отец Мааран недоуменно смотрит на него.
— Ты шутишь или испытываешь меня? Мне не хочется думать, что ты глупец, отец Мааран. Вечный государь! Или не знаешь — «мир наш переменчив, и доброе со временем становится худым, и дурное становится хорошим. Так в ночи мы жаждем солнца, а в час зноя стремимся к вечерней прохладе. Не может быть вечным правитель, ибо если поначалу он желаем и любим, то потом становится ненавистен, что влечет к смутам и страданиям». Неужто не читал ты Хисва-ханну Отшельника? Сколько раз оправдывались его слова?
Отец Мааран молчит. Затем поднимает голову и тихо, словно змея, шипит:
— Ты слишком мудр. Слишком. Но вспомни еще и слова Татвы Дану: «Великому решать, а не ничтожному. Ничтожный сам не знает, что для него есть благо».
— И великий Эрхеллен посадил Татву Дану на кол, чтобы не мудрствовал, — кротко улыбается Денна. — Что-то не помню, чтобы хвалил он великого правителя, вися на колу, но поносил всячески и сулил кары небесные.
— А Хисваханна умер в голодной яме князя Арзу Арханны!
— И воспринял это смиренно, как и подобает мудрому. Но ты прав. Оба они дурно умерли, что лишь подтверждает горькую судьбу мудреца в нашем несовершенном мире. Но будь покоен — я пройду испытание. А уж глотну я Силы или нет — там увидим.
…Ночь, злая же ты ночь. И опять, опять воспоминания. На сей раз — сестра, любимая сестра, Аннахайри.
Красавица, каких мало под Солнцем, так говорят. Недаром государи брали в жены самых красивых из благородных девушек — вот их кровь и сказалась в ней. Как говорили поэты: красавица, губительница сильных, сводящая с ума мудрых, стройная, как сосна на склоне, гибкая, как рыбка в горном потоке, глаза ее — два отравленных клинка ночного убийцы, губы ее — отверстая рана, шея ее — гордое древко победного знамени, а грудь ее — престол владыки мира. Она идет, как ветерок среди деревьев, дыхание ее — прохлада в знойный час, кудри ее — грива дикой кобылицы, и гордо встряхивает она головой. Она — охотница, она — убийца жестокосердная, дщери Солнца склоняются перед ней, и тень бежит от победного взора ее… О, дева, лишь тот удостоится тебя, кто сдастся смиренно, ибо завоеватель — погибнет, а ты рождена для власти…
— Я завидую тебе, — говорит сестра, сцепив руки на корнях. Сейчас она как никогда хороша. — Ты мужчина. Тебе дозволено испить Силы, а мне — нет. А я бы — смогла… Я бы взяла ее всю, без остатка!
— Зачем?
Аннахайри мотает головой, и кудрявые густые пышные волосы хлещут по плечам, гладко обтянутым алым шелком.
— Отец хочет отдать меня замуж.
— И что же? — Он медленно перебирает густые пряди сестры. Так приятно чувствовать их гладкую тяжесть. В детстве он любил дергать её за тысячу косичек, а теперь как-то боязно, да и косички, как в детстве, ей уже не заплетают. — Такова судьба всех женщин — выйти замуж, и родить детей, и жить в почете и славе.
— Не хочу я такой славы! — вскакивает сестра. — Я хочу… я хочу умереть молодой. Красивой, чтобы все восхищались и жалели!
— И для этого ты хочешь Силы? Куда проще яду выпить. Сила-то зачем? — тихо смеется он. — Дурочка. Ты…
— Молчи, сам дурак! Ты ничего не понимаешь! Вы все, мужчины, тупые, грязные, вонючие свиньи! — в слезах кричит она.
— Сядь, — он заставляет сестру сесть. — Лучше успокойся и говори. Вдруг я смогу тебе помочь.
— Ты так легко об этом говоришь, — шмыгает она носом. — Я тебе завидую. Ты свободен, ты можешь решать. Все мужчины свободные.
«Ага. Вот получу Силу, и где будет моя свобода? Один долг останется».
— Нет, чего ты хочешь-то?
— Я… я хочу власти чтобы самой решать за себя. Я не хочу служить мужчине. Я хочу, чтобы они… Хочу быть воительницей, как княжна Тисмани!
— Тисмани сейчас дряхлая брюзга и кормится с руки варварского наместника. Представь себе старуху на коне и в доспехах. Обхохочешься!
— Вот потому я и хочу умереть молодой. Хочу жить коротко и ярко, получить все, что можно, от жизни!
— А ты не подумала, что это самое «все» включает в себя еще и страдания, болячки, потери?
— Я знаю! — топает ногой сестра, и золотые колокольчики на ножном браслете тоненько звенят, словно смеясь над ее слабым женским гневом. — Потому я и хочу Силы… — тяжело дышит она. — Я проживу мало, ибо большая часть жизни нашей — страдания, а я лишь радостные годы проживу. И умру на глазах у всех, красиво, и все будут скорбеть по мне…
Денна молча смотрит на сестру.
Каждый по-своему использует Силу. Аннахайри хочет сжечь себя. Красиво и бесполезно.
А что ты сделаешь, тан хэтан-ару, если все же сумеешь испить?
— За кого хочет выдать тебя отец?
— Что? — словно просыпается королевна.
— За кого отец хочет выдать тебя?
Аннахайри дергает плечом.
— За варварского князя, — фыркает она.
— И что же тут дурного? — изумляется Денна. — Это — наши варвары, и сам Аргор был из их рода. Они высоки ростом, сильны и красивы, что же тебе еще нужно? У них в обычае брать только одну жену, и наложниц они не держат. Ты будешь единственной его госпожой.
— Отец платит мной. Он боится, что варвары предадут его.
Денна нахмурился и отвернулся. Даже сестра видит, что отец боится. Все видят, что он слаб. Денна мучительно скривился, пытаясь не дать волю жалости. Государей нельзя жалеть.
— А варвар берет тебя, чтобы обрести могучую родню. И потому никогда не посмеет тебя обидеть. — Он улыбается. — Вот ты и достигнешь своего — будешь повелевать мужем! — смеется Денна. — И не надо тебе никакой Силы! А Тисмани, — добавляет он, — ни мужа не имеет, ни дома, ни золота. Только воспоминания, от которых еще противнее жить. И смелости умереть у нее тоже нет… Успокойся, сестра. Поверь мне, на свете можно добиться чего угодно и без Силы.
В подземной галерее холодно и темно. Тихо, торжественно и страшно. Молчание и вечность.
Во мрак уходит длинный ряд безмолвных изваяний священных государей. По ним можно судить о благоденствии царственного рода, усмехается про себя Денна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195
— Я никогда не буду государем, — с нажимом произносит Денна.
— Не зарекайся.
— Не пытайся мне в этом помочь, — резко произносит юноша. Отец Мааран вздрагивает.
— Ты и без Силы силен. — Голос отца Маарана становится сиплым, говорит он отрывисто и быстро, избегая смотреть Денне в глаза. — И я уверен — ты сможешь сделать не только глоток… источник обмелеет… Ты должен! — кричит он. — Кто, если не ты?
— Если не я — что? Что ты хочешь сказать?!
Отец Мааран не смеет уйти. Не смеет смотреть в лицо Денне.
— Ханатте нужен Священный государь. Могучий. Вечный. Твой отец однажды умрет…
Денна вдруг смеется. Отец Мааран недоуменно смотрит на него.
— Ты шутишь или испытываешь меня? Мне не хочется думать, что ты глупец, отец Мааран. Вечный государь! Или не знаешь — «мир наш переменчив, и доброе со временем становится худым, и дурное становится хорошим. Так в ночи мы жаждем солнца, а в час зноя стремимся к вечерней прохладе. Не может быть вечным правитель, ибо если поначалу он желаем и любим, то потом становится ненавистен, что влечет к смутам и страданиям». Неужто не читал ты Хисва-ханну Отшельника? Сколько раз оправдывались его слова?
Отец Мааран молчит. Затем поднимает голову и тихо, словно змея, шипит:
— Ты слишком мудр. Слишком. Но вспомни еще и слова Татвы Дану: «Великому решать, а не ничтожному. Ничтожный сам не знает, что для него есть благо».
— И великий Эрхеллен посадил Татву Дану на кол, чтобы не мудрствовал, — кротко улыбается Денна. — Что-то не помню, чтобы хвалил он великого правителя, вися на колу, но поносил всячески и сулил кары небесные.
— А Хисваханна умер в голодной яме князя Арзу Арханны!
— И воспринял это смиренно, как и подобает мудрому. Но ты прав. Оба они дурно умерли, что лишь подтверждает горькую судьбу мудреца в нашем несовершенном мире. Но будь покоен — я пройду испытание. А уж глотну я Силы или нет — там увидим.
…Ночь, злая же ты ночь. И опять, опять воспоминания. На сей раз — сестра, любимая сестра, Аннахайри.
Красавица, каких мало под Солнцем, так говорят. Недаром государи брали в жены самых красивых из благородных девушек — вот их кровь и сказалась в ней. Как говорили поэты: красавица, губительница сильных, сводящая с ума мудрых, стройная, как сосна на склоне, гибкая, как рыбка в горном потоке, глаза ее — два отравленных клинка ночного убийцы, губы ее — отверстая рана, шея ее — гордое древко победного знамени, а грудь ее — престол владыки мира. Она идет, как ветерок среди деревьев, дыхание ее — прохлада в знойный час, кудри ее — грива дикой кобылицы, и гордо встряхивает она головой. Она — охотница, она — убийца жестокосердная, дщери Солнца склоняются перед ней, и тень бежит от победного взора ее… О, дева, лишь тот удостоится тебя, кто сдастся смиренно, ибо завоеватель — погибнет, а ты рождена для власти…
— Я завидую тебе, — говорит сестра, сцепив руки на корнях. Сейчас она как никогда хороша. — Ты мужчина. Тебе дозволено испить Силы, а мне — нет. А я бы — смогла… Я бы взяла ее всю, без остатка!
— Зачем?
Аннахайри мотает головой, и кудрявые густые пышные волосы хлещут по плечам, гладко обтянутым алым шелком.
— Отец хочет отдать меня замуж.
— И что же? — Он медленно перебирает густые пряди сестры. Так приятно чувствовать их гладкую тяжесть. В детстве он любил дергать её за тысячу косичек, а теперь как-то боязно, да и косички, как в детстве, ей уже не заплетают. — Такова судьба всех женщин — выйти замуж, и родить детей, и жить в почете и славе.
— Не хочу я такой славы! — вскакивает сестра. — Я хочу… я хочу умереть молодой. Красивой, чтобы все восхищались и жалели!
— И для этого ты хочешь Силы? Куда проще яду выпить. Сила-то зачем? — тихо смеется он. — Дурочка. Ты…
— Молчи, сам дурак! Ты ничего не понимаешь! Вы все, мужчины, тупые, грязные, вонючие свиньи! — в слезах кричит она.
— Сядь, — он заставляет сестру сесть. — Лучше успокойся и говори. Вдруг я смогу тебе помочь.
— Ты так легко об этом говоришь, — шмыгает она носом. — Я тебе завидую. Ты свободен, ты можешь решать. Все мужчины свободные.
«Ага. Вот получу Силу, и где будет моя свобода? Один долг останется».
— Нет, чего ты хочешь-то?
— Я… я хочу власти чтобы самой решать за себя. Я не хочу служить мужчине. Я хочу, чтобы они… Хочу быть воительницей, как княжна Тисмани!
— Тисмани сейчас дряхлая брюзга и кормится с руки варварского наместника. Представь себе старуху на коне и в доспехах. Обхохочешься!
— Вот потому я и хочу умереть молодой. Хочу жить коротко и ярко, получить все, что можно, от жизни!
— А ты не подумала, что это самое «все» включает в себя еще и страдания, болячки, потери?
— Я знаю! — топает ногой сестра, и золотые колокольчики на ножном браслете тоненько звенят, словно смеясь над ее слабым женским гневом. — Потому я и хочу Силы… — тяжело дышит она. — Я проживу мало, ибо большая часть жизни нашей — страдания, а я лишь радостные годы проживу. И умру на глазах у всех, красиво, и все будут скорбеть по мне…
Денна молча смотрит на сестру.
Каждый по-своему использует Силу. Аннахайри хочет сжечь себя. Красиво и бесполезно.
А что ты сделаешь, тан хэтан-ару, если все же сумеешь испить?
— За кого хочет выдать тебя отец?
— Что? — словно просыпается королевна.
— За кого отец хочет выдать тебя?
Аннахайри дергает плечом.
— За варварского князя, — фыркает она.
— И что же тут дурного? — изумляется Денна. — Это — наши варвары, и сам Аргор был из их рода. Они высоки ростом, сильны и красивы, что же тебе еще нужно? У них в обычае брать только одну жену, и наложниц они не держат. Ты будешь единственной его госпожой.
— Отец платит мной. Он боится, что варвары предадут его.
Денна нахмурился и отвернулся. Даже сестра видит, что отец боится. Все видят, что он слаб. Денна мучительно скривился, пытаясь не дать волю жалости. Государей нельзя жалеть.
— А варвар берет тебя, чтобы обрести могучую родню. И потому никогда не посмеет тебя обидеть. — Он улыбается. — Вот ты и достигнешь своего — будешь повелевать мужем! — смеется Денна. — И не надо тебе никакой Силы! А Тисмани, — добавляет он, — ни мужа не имеет, ни дома, ни золота. Только воспоминания, от которых еще противнее жить. И смелости умереть у нее тоже нет… Успокойся, сестра. Поверь мне, на свете можно добиться чего угодно и без Силы.
В подземной галерее холодно и темно. Тихо, торжественно и страшно. Молчание и вечность.
Во мрак уходит длинный ряд безмолвных изваяний священных государей. По ним можно судить о благоденствии царственного рода, усмехается про себя Денна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195